Дыгасиньский, Адольф
| Адольф Дыгасиньский | |
| Adolf Dygasiński | |
 Фотография из книги: Wilhelm Feldman. Współczesna literatura polska 1880-1904. 1905 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: | |
| Направление: | |
| Жанр: | |
А́дольф Дыгасин́ьский (польск. Adolf Dygasiński; 7 марта 1839, Негославице, Келецкое воеводство, — 3 июня 1902, Гродзиск) — польский писатель, публицист, педагог; один из зачинателей польского натурализма и его крупнейший представитель.
Содержание
Биография
Происходил из небогатой шляхетской семьи. Учился в Пиньчуве и в реальном училище в Кельце, затем в Варшавской главной школе (впоследствии Варшавский университет) изучал языки, географию, естественные науки.
Участвовал в польском восстании 1863 года и подвергался заключению. После подавления восстания пытался продолжить учёбу в Варшавской главной школе и Карловом университете в Праге, однако вынужден был её прервать из-за недостатка средств. Служил гувернёром и учителем в помещичьих усадьбах.
В Кракове занимался педагогической и издательской деятельностью (1871—1877); женился (1872). Издавал серию «Библиотека естественных наук» („Biblioteka Umiejętności Przyrodniczych“); основанный им для распространения своих изданий книжный магазин банкротировал. В 1877 обосновался в Варшаве. Зарабатывал частными уроками. Участвовал в варшавской печати, главным образом заметками на литературные темы. Сравнительно поздно начал литературную деятельность и работу в редакциях газет и журналов. Российскими властями был лишён права преподавания (1888) и, покинув Варшаву, вновь вернулся к службе гувернёром. В 1891 в качестве корреспондента газеты «Курьер варшавский» («Kurjer Warszawski») совершил поездку в Бразилию, где изучал условия работы и быта польских эмигрантов (выпустил «Письма из Бразилии»).
В конце жизни осел в Варшаве. Похоронен на кладбище Повонзки.
Творчество
Выступал как публицист в варшавском еженедельнике «Пшеглёнд тыгоднёвый» („Przegląd Tygodniowy“), где также печатались его новеллы. В 1884—1887 член редакции еженедельника «Вендровец» („Wędrowiec“), в котором стал соредактором. Сотрудничал в газете «Глос» („Głos“; 1886).
Писал рассказы, повести, романы; с 1884 его произведения выходили отдельными изданиями. Считается выдающимся анималистом. В рассказах и повестях о животных и птицах «За корову» (1883), «Волк, собаки и люди» (1883), «Заяц» (1898) и других, в произведениях о жизни и быта крестьян проводил аналогии между миром людей и животных, представляя определённые социальные типы как своего рода виды животных, борющиеся за существование. Вырождение шляхты в повести «Фон Молькен» (1885), романе «Пан Енджей Пищальский» (1890) объяснял наследственностью.
Автор трактата «Празднество жизни» („Gody życia“, 1902), повести «Сломя голову» („Na złamanie karku“, 1893), романа «Водка» („Gorzałka“, 1894) и других прозаических произведений, также произведений для детей.
Издания
- Маргеля и Маргелька. Повести и рассказы. Москва, 1961.
Напишите отзыв о статье "Дыгасиньский, Адольф"
Литература
- [slovari.yandex.ru/~%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B8/%D0%9B%D0%B8%D1%82.%20%D1%8D%D0%BD%D1%86%D0%B8%D0%BA%D0%BB%D0%BE%D0%BF%D0%B5%D0%B4%D0%B8%D1%8F/%D0%94%D1%8B%D0%B3%D0%B0%D1%81%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9 Адольф Дыгасиньский в Литературной энциклопедии](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2866 дней))
Отрывок, характеризующий Дыгасиньский, Адольф
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
