Бешшеньеи, Дьёрдь

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Дьердь Бешшеньеи»)
Перейти к: навигация, поиск
Дьёрдь Бешшеньеи
венг. Bessenyei György
Место рождения:

Берцель

Место смерти:

Пустаковачи

Род деятельности:

прозаик, поэт

Язык произведений:

венгерский

Дебют:

1772 год

Дьёрдь Бешшеньеи (венг. Bessenyei György; 1747, Берцель — 24 февраля 1811, Пустаковачи) — венгерский писатель и поэт.



Биография

Учился в Шарошпатаке, затем прибыл в Вену, где поступил в венгерскую гвардию[1].

В 1779 году он был назначен консерватором придворной библиотеки[1].

В конце XIX — начале XX века на страницах Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона давалась следующая оценка его творчеству: «Год вступления Б. на литературное поприще (1772) считается началом новой эпохи в венгерской литературе, так как Б. является основателем т. наз. французской школы»[1].

Среди его произведений: «Владислав Хуньяди», «Агис», «Буда» — драмы, комедия «Философ» (1777), пользовавшаяся длительным успехом, а также многочисленные статьи в области истории, литературы и искусства.

Основной задачей государственной власти Бешшеньеи считал счастье народа, требовал равноправия граждан и справедливых законов[2]. Также Бешшеньеи принадлежит первый план учреждения Венгерской академии наук.

Напишите отзыв о статье "Бешшеньеи, Дьёрдь"

Примечания

Литература

Отрывок, характеризующий Бешшеньеи, Дьёрдь

– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.