Месарош, Дьёрдь

Дьёрдь Месарош
Личная информация
Оригинальное имя	венг. György Mészáros
Гражданство	Венгрия Венгрия
Специализация	байдарка, спринт
Клуб	Ferencvárosi TC
Дата рождения	30 апреля 1933(1933-04-30)
Место рождения	Будапешт, Венгрия
Дата смерти	14 сентября 2015(2015-09-14) (82 года)
Рост	181 см
Вес	80 кг
Награды и медали Олимпийские игры Серебро Рим 1960 К-2 1000 м Серебро Рим 1960 К-1 4×500 м Чемпионаты мира Золото Макон 1954 К-2 1000 м Бронза Макон 1954 К-4 10000 м Серебро Прага 1958 К-1 4×500 м Серебро Прага 1958 К-4 1000 м Серебро Белград 1971 К-4 10000 м Чемпионаты Европы Бронза Гент 1957 К-1 4×500 м Бронза Дуйсбург 1959 К-1 500 м Серебро Дуйсбург 1959 К-1 4×500 м Золото Дуйсбург 1959 К-2 500 м Золото Дуйсбург 1959 К-2 1000 м Серебро Познань 1961 К-1 4×500 м Бронза Познань 1961 К-2 500 м Серебро Познань 1961 К-2 1000 м Бронза Познань 1961 К-4 1000 м Бронза Бухарест 1965 К-1 4×500 м Бронза Бухарест 1965 К-2 500 м

Дьёрдь Месарош (венг. György Mészáros; 30 апреля 1933, Будапешт — 14 сентября 2015) — венгерский гребец-байдарочник, выступал за сборную Венгрии в середине 1950-х — начале 1970-х годов. Дважды серебряный призёр летних Олимпийских игр в Риме, чемпион мира, двукратный чемпион Европы, победитель многих регат национального и международного значения.

Биография

Родился 30 апреля 1933 года в Будапеште. Активно заниматься греблей начал в возрасте шестнадцати лет, проходил подготовку в столичном спортивном клубе «Ференцвароши».

Первого серьёзного успеха на взрослом международном уровне добился в 1954 году, когда попал в основной состав венгерской национальной сборной и побывал на чемпионате мира во французском Маконе, откуда привёз награды золотого и бронзового достоинства, выигранные в зачёте двухместных байдарок на дистанции 1000 метров и в зачёте четырёхместных байдарок на дистанции 10000 метров соответственно.

В 1957 году выступил на чемпионате Европы в бельгийском Генте, где стал бронзовым призёром в программе эстафеты 4 × 500 м. Год спустя на мировом первенстве в Праге получил серебряные медали в эстафете и в четвёрках на тысяче метрах. Ещё через год на европейском первенстве в немецком Дуйсбурге четырежды поднимался на пьедестал почёта: одержал победу в километровой и полукилометровой гонках двоек, взял «бронзу» в одиночках на пятистах метрах и «серебро» в эстафете.

Благодаря череде удачных выступлений Месарош удостоился права защищать честь страны на летних Олимпийских играх 1960 года в Риме, завоевав там серебряные медали среди двухместных экипажей на тысяче метрах в паре Андрашем Сенте и в эстафете вместе с такими гребцами как Имре Кемечеи, Андраш Сенте и Имре Сёллёши).

На чемпионате Европы 1961 года четырежды попал в число призёров, в том числе стал серебряным призёром в эстафете и в километровой программе двоек, бронзовым призёром в полукилометровых заездах двоек и в четвёрках на тысяче метрах. Будучи одним из лидеров гребной команды Венгрии, благополучно прошёл квалификацию на Олимпийские игры 1964 года в Токио — стартовал на дистанции 1000 метров среди двоек и среди четвёрок, однако на сей раз до призовых позиций не добрался, показав в решающих заездах пятый и четвёртый результаты.

После токийской Олимпиады Месарош остался в основном составе венгерской национальной сборной и продолжил принимать участие в крупнейших международных регатах. Так, в 1965 году он отправился представлять страну на чемпионате Европы в Бухаресте, где получил «бронзу» в эстафете и в двойках на пятистах метрах. Последний раз показал сколько-нибудь значимый результат на международной арене в сезоне 1971 года, когда выступил на чемпионате мира в Белграде и завоевал серебряную медаль в зачёте четырёхместных байдарок на дистанции 10000 метров. Вскоре по окончании этих соревнований принял решение завершить карьеру профессионального спортсмена, уступив место в сборной молодым венгерским гребцам.

Его дочь Эрика впоследствии тоже стала известной байдарочницей, она является олимпийской чемпионкой 1992 года в полукилометровой дисциплине четвёрок, двукратной чемпионкой мира, победительницей и призёром многих международных регат.

Скончался 14 сентября 2015 года в возрасте 82 лет.

Ссылки

• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/me/gyorgy-meszaros-1.html Дьёрдь Месарош] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)
• [www.canoeresults.eu/medals?year=&name=Meszaros+Gyorgy Дьёрдь Месарош]  (англ.) — медали на крупнейших международных соревнованиях
• [web.archive.org/web/20100105013709/www.canoeicf.com/site/canoeint/if/downloads/result/Pages%201-41%20from%20Medal%20Winners%20ICF%20updated%202007-2.pdf?MenuID=Results%2F1107%2F0%2CMedal_winners_since_1936%2F1510%2F0 Списки чемпионов и призёров по гребле на байдарках и каноэ (1936—2007)]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Месарош, Дьёрдь

О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.