Сеченьи, Дьёрдь

Дьёрдь Сеченьи

Дьёрдь Сеченьи (венг. György Széchenyi; 1592, Сечень — 18 февраля 1695, Братислава) — родоначальник венгерской графской ветви Сеченьи (Széchenyi de Sárvár-Felsővidék), получившей титул в 1697 году от императора Священной Римской империи Леопольда I, представители которой сыграли существенную роль в культурном, экономическом и техническом развитии венгерской нации.

Предстоятель Венгерской церкви, примас в Эстергоме, прозванный «чудом щедрости» (лат. «prodigium munificentiae»). Деятель Контрреформации. Доктор богословия.

Изучал гуманитарные науки в Дьёндьёше и Трнаве. С 1625 года изучал теологию в недавно основанной духовной семинарии в Вене. В марте 1631 года был рукоположен. Через три месяца стал священником в Шале (ныне Словакия). 7 февраля 1632 стал каноником Эстергома. С 1636 года — архидиакон Торна, с 1638 — проректор в Нове-Место-над-Вагом, с 1641 года — архидиакон Зволена. С 1644 года — епископ Печский. В 1644 году принимал участие в мирных переговорах в Линце с Дьёрдем I Ракоци.

В 1685—1695 годах — Примас Венгрии.

Основатель нескольких иезуитских монастырей и семинарий. В середине XVII века Дьёрдь Сеченьи, возглавляющий епископство, провёл ряд строительных работ в Шюмегской крепости и городе Шюмег. Город окружили каменной стеной, у которой было пять угловых башен с декоративными воротами. Тогда же был построен замок Тариснивар (от венг. tarisznya 'ранец' и vár 'замок').

Ссылки

• [mek.niif.hu/00300/00355/html/ABC14240/14617.htm Széchényi György] (венг.)

Отрывок, характеризующий Сеченьи, Дьёрдь

– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.