Дьюкейн, Чарльз

Чарльз Дьюкейн англ. Charles Du Cane
3-й губернатор Тасмании
15 января 1869 — 30 ноября 1874
Предшественник:	Томас Гор Браун
Преемник:	Фредерик Уэлд
Рождение:	5 декабря 1825(1825-12-05) Райд, Остров Уайт, Англия
Смерть:	25 февраля 1889(1889-02-25) (63 года) Уитем, Эссекс, Англия
Награды:

Чарльз Дьюкейн (англ. Charles Du Cane; 5 декабря 1825, Райд, Остров Уайт, Англия — 25 февраля 1889, Уитем, Эссекс, Англия) — британский политический деятель и колониальный администратор в Австралии, депутат Парламента Великобритании (1857—1868), 3-й губернатор Тасмании (1869—1874).

Биография

Чарльз Дьюкейн родился 25 февраля 1825 года в Райде (Остров Уайт, Англия). Он был старшим сыном в семье морского офицера Чарльза Дьюкейна (Charles Du Cane, 1789—1850) и Фрэнсис Дьюкейн, урождённой Придо-Брюн (Frances Du Cane, née Prideaux-Brune). Он обучался в школе Чартерхаус, а затем в Эксетерском колледже Оксфордского университета. В 1848—1855 годах Дьюкейн также играл в крикет за Мэрилебонский крикетный клуб в Лондоне.

В июне 1863 года Дьюкейн женился на Джорджиане Сьюзен Копли (Georgiana Susan Copley), дочери Джона Копли, 1-го Барона Линдхёрста (John Copley, 1st Baron Lyndhurst), и внучке художника Джона Синглтона Копли.

В январе 1869 года Чарльз Дьюкейн был назначен губернатором Тасмании, и работал в этой должности до ноября 1874 года.

После окончания своего губернаторского срока Дьюкейн вернулся в Англию. В 1875 году он стал рыцарем-командором ордена Святого Михаила и Святого Георгия (K.C.M.G.). В 1880 году он опубликовал свой собственный вариант перевода «Одиссеи» Гомера на английский язык.

Чарльз Дьюкейн скончался 25 февраля 1889 года в Уитеме (Эссекс, Англия). У него остались двое сыновей и три дочери.

Память

В честь Чарльза Дьюкейна назван горный хребет Дьюкейн (англ. Du Cane Range) в центральной части Тасмании, высота которого достигает 1520 м над уровнем моря.

Отрывок, характеризующий Дьюкейн, Чарльз

Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.