Ийеш, Дьюла

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Дьюла Ийеш»)
Перейти к: навигация, поиск
Дью́ла И́йеш
Gyula Illyés
Дата рождения:

2 ноября 1902(1902-11-02)

Место рождения:

Фельшёрацегрешпуста, медье Тольна

Дата смерти:

15 апреля 1983(1983-04-15) (80 лет)

Место смерти:

Будапешт

Гражданство:

Венгрия

Род деятельности:

поэт, писатель, переводчик

Премии:

Премия имени Кошута, Премия имени Аттилы Йожефа, Премия имени Баумгартена

Дьюла Ийеш[1] (венг. Illyés Gyula, [ˈijːeːʃ ˈɟulɒ]; 2 ноября 1902, Фельшёрацегрешпуста, медье Тольна — 15 апреля 1983, Будапешт) — венгерский поэт, писатель, переводчик и общественный деятель, один из лидеров «народных писателей» — реалистического направления в венгерской литературе второй четверти XX века.





Биография

Сын кузнеца. В революционные 1918—1919 годы участвовал в различных левых движениях, сотрудничал с Красной помощью, ставил театральные постановки для рабочих. Первое его стихотворение было опубликовано социалистической газетой Népszava 22 декабря 1920 года. Некоторое время учился в Будапештском университете, где изучал венгерскую и французскую филологию, но уже в 1921 году был вынужден покинуть Венгрию в связи с политическими преследованиями.

Узнав о том, что в Венгрии на него выдан орден на арест, остался в эмиграции, почти пять лет жил в Вене, Лихтенштейне, Берлине и Париже. В Париже Ийеш посещал Сорбонну, сотрудничал с профсоюзными объединениями венгерских эмигрантов и познакомился с левыми писателями и поэтами из числа сюрреалистов и дадаистов — Полем Элюаром, Тристаном Тцарой, Андре Бретоном, Луи Арагоном и Рене Кревелем. В 1926 году вернулся в Венгрию. Был знаком с Аттилой Йожефом, Лёринцем Сабо, Ласло Неметом, Яношем Кодоланьи, Петером Верешем, Йожефом Эрдейи, близко дружил с Михаем Бабичем.

В 1934 году приезжал в СССР, посетил проходивший в Москве антифашистский Международный конгресс писателей в защиту культуры, где встретил Андре Мальро и Бориса Пастернака; оставил книгу «Россия. 1934» (переведена на русский язык). В 1930-е годы Ийеш сотрудничал с известным литературным журналом Nyugat («Запад») и написал свои наиболее известные работы, в том числе «Люди пу́сты». Был соучредителем Мартовского фронта (1937—1939) — левого антифашистского движения. В 1937—1948 годах, параллельно с писательской деятельностью, работал пресс-секретарём Национального банка Венгрии.

Во время Второй мировой войны находился в Венгрии. После немецкой оккупации страны и установления открыто нацистского режима Ференца Салаши в 1944 году, Дьюла Ийеш вместе с Ласло Неметом, опасаясь репрессий за антифашистскую деятельность, скрывался от ареста. в 1945 году был избран членом парламента от левой, но некоммунистической Национальной крестьянской партии. В конце 1940-х ушёл из общественной жизни, в 1949 году был лишён звания академика Венгерской академии наук, куда был принят в 1945 году (восстановлен посмертно в 1989 году). Во время революции 1956 года был избран в ЦК Национальной крестьянской партии, восстановленной под названием Партии Петёфи. Ийеша снова стали публиковать после 1961 года, в годы политической либерализации при Яноше Кадаре. С 1962 года смог выезжать за границу, посетил Флоренцию, в 1963 году объехал Европу и США с трёхмесячным турне.

Творчество

Первоначально его творчество носило оттенок авангардизма, но уже в 1930-е годы стало носить реалистический характер. Особый интерес для Ийеша представляла тема венгерской деревни. Исследователями отмечается сложная для классификации жанровая специфика произведений Ийеша, а также диалогический характер повествования и дословное копирование отдельных частей текста из одного своего произведения в другое[2]. Также Ийеш занимался переводческой деятельностью и опубликовал книгу «Петёфи» о жизни и творчестве Шандора Петёфи (переведена на русский язык). Ранее он обращался к сходной тематике, написав сценарий «Двое мужчин» (1950) о Шандоре Петёфи и Юзефе Беме в венгерской революции 1848-1849 годов.

Ийеш — лауреат нескольких престижных венгерских литературных наград: премий имени Лайоша Кошута (1948, 1953, 1970), Ференца Баумгартена (1931) и Аттилы Йожефа.

Именем Ийеша назван венгерский национальный театр в Берегове (Закарпатская область Украины)[3].

Напишите отзыв о статье "Ийеш, Дьюла"

Примечания

  1. неправильная передача Иллеш
  2. [dlib.eastview.com/browse/doc/11836355 Белоусова, В. Не просто Юбилей // Вопросы литературы. — 1983. № 6. — С. 254—261 (ограниченный просмотр)]
  3. [zakarpattya.net.ua/ru_news_47665.html Закарпатье онлайн: Венгерский национальный театр имени Дьюлы Ийеша из Берегова гастролирует в Москве]

Ссылки

  • [www.hunlit.hu/illyesgyula,en Биография на сайте проекта Венгерская литература]  (англ.)
  • [dic.academic.ru/dic.nsf/bse/90005/Ийеш Статья в БСЭ]
  • [scepsis.ru/library/id_1726.html Россия. 1934 в библиотеке] журнала «Скепсис» (scepsis.ru)
  • www.magyarulbabelben.net/works/hu/Illy%C3%A9s_Gyula-1902/Egy_mondat_a_zsarnoks%C3%A1gr%C3%B3l/ru/19846-%D0%94%D0%AE%D0%9B%D0%90_%D0%98%D0%99%D0%95%D0%A8_%D0%9E_%D1%82%D0%B8%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B8_%D0%BD%D0%B0_%D0%BE%D0%B4%D0%BD%D0%BE%D0%BC_%D0%B4%D1%8B%D1%85%D0%B0%D0%BD%D1%8C%D0%B8* О тирании на одном дыханьи

Отрывок, характеризующий Ийеш, Дьюла

– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?