Дьяков, Иван Григорьевич
Иван Дьяков | ||
Общая информация | ||
Полное имя | Иван Григорьевич Дьяков | |
Родился | 9 ноября 1924 (99 лет) Пенза, СССР | |
Гражданство | СССР | |
Позиция | нападающий | |
Информация о клубе | ||
Клуб | завершил карьеру | |
Карьера | ||
Клубная карьера* | ||
1945—1947 | Крылья Советов | 32 (4) |
1948 | ВВС (Москва) | 11 (2) |
1949—1950 | Даугава | 36 (8) |
1951 | Торпедо | 2 (0) |
1951 | Спартак (Ашхабат) | 0 (0) |
1952 | Калев | 12 (3) |
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.
|
Иван Григорьевич Дьяков (9 ноября 1924, Пенза) — советский футболист, правый крайний нападающий. Судья республиканской категории.
Биография
Начал играть в футбол в команде куйбышевского завода имени Фрунзе. В 1944—1947 играл в куйбышевских «Крыльях Советах». В 1945 году принял участие в первом для клуба чемпионате СССР, вышел вместе с командой в Высшую лигу в которой играл за различные клубы до 1951 года. В 1948 году вместе с Константином Крижевским оказался в московской команде ВВС. В 1949—1950 играл за рижский клуб «Даугава». В 1951 году провел два матча за горьковское «Торпедо». Окончил карьеру игрока в 1952 году сыграв в Первой лиге за таллинский «Калев» 12 матчей.
После окончания карьеры игрока до 50 лет судил матчи союзной второй лиги, судья республиканской категории[1].
Напишите отзыв о статье "Дьяков, Иван Григорьевич"
Примечания
- ↑ [www.kc-camapa.ru/cgi-bin/prntxt.cgi?19991019,50,1,,0104,0104 Как дела?]
Ссылки
- [www.kc-camapa.ru/cgi-bin/pls.cgi?n=0104 Профиль на официальном сайте ПФК «Крылья Советов»]
Это заготовка статьи о футболисте СССР. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Дьяков, Иван Григорьевич
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.
M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.