Дэвидсон, Адам
Поделись знанием:
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
| Адам Дэвидсон | |
| Adam Davidson | |
| Дата рождения: |
13 августа 1964 (59 лет) |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: |
1989 — наст. время |
Адам Дэвидсон (англ. Adam Davidson; род. 13 августа 1964) — американский актёр и режиссёр телевидения из Лос-Анджелеса. Дэвидсон появился в таких фильмах как «Дневные путешественники», «Возвращение потерянного рая» и «Ирен во времени». Вдобавок к актёрству, Дэвидсон также был режиссёром нескольких телевизионных программ, включая: «Сообщество», «Остаться в живых», «Дэдвуд», «Анатомия страсти», «Клиент всегда мёртв» и «Грань». Он является сыном прославленного американского театрального продюсера и режиссёра Гордона Дэвидсона.
Его дебютный режиссёрский фильм, «Свидание за завтраком», получил премию «Оскар» за лучший игровой короткометражный фильм[1] и Золотую пальмовую ветвь за короткометражный фильм на Каннском кинофестивале 1990 года.[2]
Дэвидсон является выпускником школы искусств при Колумбийском университета 1991 года.[3]
Фильмография (режиссёр)
- Поворот / Turn (2014) — телесериал
- эпизод 1.04 "Eternity How Long"
- Грань / Fringe (2010) — телесериал
- эпизод 2.14 "The Bishop Revival"
- Такая разная Тара / United States of Tara (2010) — телесериал
- эпизод "The Truth Hurts"
- эпизод "You Becoming You"
- Большая любовь / Big Love (2007–2010)
- "Strange Bedfellows"
- "Fight or Flight"
- "Rock and a Hard Place"
- Сообщество / Community (2009–2015)
- "Wedding Videography"
- "Conspiracy Theories and Interior Design"
- "The Art of Discourse"
- "Communication Studies"
- "Comparative Religion"
- Настоящая кровь / True Blood (2009)
- "New World in My View"
- Обмани меня / Lie to Me (2009)
- "Sacrifice"
- "Depraved Heart"
- "Moral Waiver"
- Спасите Грейс / Saving Grace (2008)
- "A Little Hometown Love"
- Акула / Shark (2007–2008)
- "Wayne's World 3: Killer Shark" (2008)
- "Bar Fight" (2008)
- "In Absentia" (2007)
- "Gangster Movies" (2007)
- "Wayne's World 2: Revenge of the Shark" (2007)
- "Starlet Fever" (2007)
- Декстер / Dexter (2006)
- "Father Knows Best" (2006)
- Рим / Rome (2005)
- эпизод 2.04 "Testudo et Lepus"
- Анатомия страсти / Grey's Anatomy (2005) — телесериал
- эпизод 1.04 "No Mans Land"
- эпизод 2.03 "Make Me Lose Control"
- эпизод 2.07 "Something to Talk About"
- эпизод 2.14 "Tell Me Sweet Little Lies"
- Дэдвуд / Deadwood (2004) — телесериал
- эпизод 3.09 "Amateur Night"[4]
- Остаться в живых / Lost (2005) — телесериал
- эпизод 2.06 "Abandoned"
- Джейк 2.0 / Jake 2.0 (2003) — телесериал
- Детектив Монк / Monk (2002) — телесериал
- Клиент всегда мёртв / Six Feet Under (2001) — телесериал
- эпизод 5.10 "All Alone"
- Человек-невидимка / The Invisible Man (2000) — телесериал
- эпизод 2.18 "The Invisible Woman"
- Закон и порядок / Law & Order (1990) — телесериал
- эпизод 8.11 "Under the Influence"
- Свидание за завтраком / The Lunch Date (1989)
Напишите отзыв о статье "Дэвидсон, Адам"
Примечания
- ↑ [movies.nytimes.com/movie/132180/The-Lunch-Date/details New York Times: The Lunch Date]. NY Times. Проверено 25 мая 2008.
- ↑ [www.festival-cannes.com/en/archives/ficheFilm/id/183/year/1990.html Festival de Cannes: The Lunch Date]. festival-cannes.com. Проверено 4 августа 2009.
- ↑ [arts.columbia.edu/film/adam-davidson Adam Davidson Profile], Columbia University School of the Arts, Film. Retrieved February 5, 2013.
- ↑ «Amateur Night». Deadwood. HBO. 6 August 2006. Серия 9, сезон 3.
Ссылки
- Адам Дэвидсон (англ.) на сайте Internet Movie Database
Отрывок, характеризующий Дэвидсон, Адам
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
