Бом, Дэвид

Дэвид Джозеф Бом
англ. David Joseph Bohm
Дэвид Бом
Дата рождения:	20 декабря 1917(1917-12-20)
Место рождения:	Уилкс-Барре, Пенсильвания, США
Дата смерти:	27 октября 1992(1992-10-27) (74 года)
Место смерти:	Лондон, Великобритания
Страна:	США, Великобритания
Научная сфера:	физика
Место работы:	Калифорнийский университет в Беркли Принстонский университет Университет Сан-Паулу Технион Бристольский университет Birkbeck College
Альма-матер:	Pennsylvania State College Калтех Университет Калифорнии, Беркли
Научный руководитель:	Роберт Оппенгеймер
Известные ученики:	Якир Ааронов Дэвид Пайнс Джеффри Баб Генри Бортофт
Известен как:	Манхэттенский проект Диффузия Бома Бомовская интерпретация квантовой механики Эффект Ааронова — Бома Приближение случайных фаз Голографическая модель мозга Бомовский диалог
Награды и премии:	Медаль Эллиота Крессона (1991)

Дэвид Джозеф Бом (англ. David Joseph Bohm; 20 декабря 1917, Уилкс-Барре, Пенсильвания — 27 октября 1992, Лондон) — учёный-физик, известный своими работами по квантовой физике, философии и нейропсихологии.

Биография

Детство и юность

Родился в Америке, в Уилкс-Барре, штат Пенсильвания, в еврейской семье эмигрантов из Восточной Европы. Его отец, Самуил Дюм, был родом из Мукачево, а мать — Хана Попки — была родом из Литвы. В Америку Самуил приехал подростком, и при регистрации эмиграционными властями получил новую фамилию — Бом. К моменту рождения старшего сына, Дэвида Джозефа, Самуил был владельцем мебельного магазина и помощником местного раввина. Через четыре года после рождения первенца в семье Бомов родился второй сын — Роберт (Бобби).

Детство Бома было не из легких — в семье были сложности, связанные с тяжелым душевным состоянием матери, а в стране были экономические проблемы, связанные с годами депрессии. У подростка рано проявилась любовь к познанию мира и к точным наукам. Степень бакалавра он получил в 1939 году, в колледже штата Пенсильвания, а степень доктора наук по физике — в 1943 году, в Калифорнийском университете в Беркли. С первых дней Бома в Беркли началась его дружба с Робертом Оппенгеймером, завоевавшим к тому времени славу одного из самых ярких и популярных профессоров университета.

Вокруг Оппенгеймера образовался кружок наиболее одаренных студентов-физиков, собиравшихся в его доме по вечерам и обсуждавших широкий круг научных, философских и общественных вопросов. Регулярное посещение этого неформального кружка все больше укрепляло в Боме любовь к теоретической физике и пробуждало нарастающее чувство всеобщей взаимосвязи всего сущего, включая материю и разум. Вместе с товарищами по кружку он попал в Коммунистический союз молодёжи США и другие организации, связанные с Коммунистической партией США.

Начало работы

До 1947 года Бом проработал в Калифорнийском университете в Беркли в качестве исследователя в области теории плазмы и теории синхротрона и синхроциклотрона. Результаты его исследований были использованы Оппенгеймером при создании американской атомной бомбы (Манхэттенский проект), однако сам Бом к этому проекту не был допущен, так как был заподозрен в «нелояльности» и отстранен от секретных работ. С 1947 по 1951 годы Бом преподавал в Принстонском университете в качестве ассистент-профессора. В этот период он активно сотрудничал с Эйнштейном, занимаясь физикой плазмы, теорией металлов, квантовой механикой и теорией элементарных частиц.

Период маккартизма

В 1950 году, в период маккартизма, Бом был арестован за отказ давать показания против своих друзей и коллег, заподозренных в прокоммунистических настроениях, и просидел год в тюрьме. В 1951 году формально с него были сняты все обвинения, но, несмотря на просьбы Эйнштейна назначить Бома своим ассистентом, руководство Принстона не возобновило с ним контракт. В том же году Бом покинул США и согласился принять кафедру профессора физики университета Сан-Паулу (Бразилия).

К тому времени Бом уже успел опубликовать одну из наиболее значительных своих книг, «Квантовая теория» (1951), считающуюся классическим изложением копенгагенской интерпретации квантовой механики. Несмотря на восторженные отзывы Эйнштейна об этой работе, сам Бом не смог до конца принять ортодоксальные подходы к квантовой физике, и уже через год он опубликовал две статьи с изложением основных идей того, что позднее получило название причинной интерпретацией квантовой механики, открывающей возможности предположить существование более тонких уровней реальности (эту теорию Бома принято называть квантовой теорией с нелокальными скрытыми переменными).

Работа в «Технионе»

В 1955 году Бом по приглашению профессора Натана Розена переехал в Израиль и поселился в Хайфе. До 1957 года он преподавал физику в «Технионе», хайфском технологическом институте. В этот период он познакомился со своей будущей женой, Сарэл Вольфсон, а также с двумя наиболее яркими студентами, своими будущими коллегами, Якиром Аароновым и Гидеоном Карми.

Профессор в Лондоне

В 1957 году Бом принял кафедру профессора физики в Бристольском университете (Англия). В 1959 году он совместно с Якиром Аароновым открывают замечательный пример квантовой взаимосвязанности, эффект, получивший название «эффект Ааронова — Бома». В 1961 году Бом стал профессором теоретической физики в знаменитом Birkbeck College Лондонского университета. Он проработал там до выхода на пенсию в 1984 году, и там же по сей день хранится уникальная коллекция его работ.

Сотрудничество с Кришнамурти

С годами у Бома возрастала потребность объединить философскую и физическую картины мира. В 1959 году его жена Сарэл порекомендовала ему книгу индийского философа и духовного учителя Джидду Кришнамурти. Бом был поражен многочисленными параллелями между своими собственными взглядами на квантовую механику и философскими идеями Кришнамурти. Он почувствовал потребность лично познакомиться с автором этой книги. Между Бомом и Кришнамурти установились очень теплые, дружеские отношения, продлившиеся более 25 лет. Результатом их многочисленных бесед стали такие книги как «Wholeness and the Implicate Order» (1980), «The Ending of Time» (1985), «Science, Order and Creativity» (1987).

Последние годы жизни

В последние годы жизни Бом много времени уделял работе над голографической моделью Вселенной. До конца своих дней Бом продолжал поиск новых интерпретаций квантовой механики (в содружестве со своим коллегой Базилем Хили). В дополнение к физическим исследованиям, он продолжал поиск возможных путей сотрудничества между представителями разных культур и различных профессий. Так, он неоднократно встречался с индейцами Северной Америки, Далай Ламой и Джидду Кришнамурти. К тому же он принимал участие в работах групп психотерапии.

В 1990 году Бом был избран членом Лондонского королевского общества.

Дэвид Бом скончался от сердечного приступа 27 октября 1992, в возрасте 74 лет.

Научная деятельность

В 1951 году Д. Бом опубликовал одну из наиболее значительных своих книг, «Квантовая теория» , считающуюся классическим изложением копенгагенской интерпретации квантовой механики.

В 1959 году, совместно с Якиром Аароновым, открывают замечательный пример квантовой взаимосвязанности — эффект, получивший название «эффект Ааронова — Бома». Однако, Бом не смог до конца принять ортодоксальные подходы к квантовой физике, и уже через год, в 1960, опубликовал две статьи с изложением основных идей того, что позднее получило название причинной интерпретацией квантовой механики, открывающей возможности предположить существование более тонких уровней реальности. Эту теорию Бома принято называть квантовой теорией с нелокальными скрытыми переменными. Эти работы, в сочетании с парадоксом Эйнштейна — Подольского — Розена, привели к мысленному эксперименту Белла и к неравенству Белла, последствия которого исследуются и обсуждаются и по сей день.

Голографическая картина мира

В начале 1970-х разработал голографическую модель Вселенной, над которой особенно много работал в последние годы жизни. Бом считал, что все индивидуумы взаимосвязаны не в результате непосредственного влияния, которое они могут оказывать друг на друга, а в силу того факта, что все они подвержены влиянию общих фундаментальных законов. По Бому всё, включая сознание и материю, активно влияет на целое, а посредством целого и на все составляющие.

В своей теории «голодвижения» (holomovement) Бом предполагал, что каждый пространственно-временной участок мира содержит в себе весь порядок вселенной. Это включает в себя как прошлое, так настоящее и будущее. Подобно голограмме, где каждый сегмент содержит информацию о целом запечатлённом объекте, каждый участок воспринимаемого нами мира содержит в себе полную информацию о структуре вселенной или целого мира. В этой холистской концепции никто и ничто в нашей жизни не остров. Всё, включая мысли и поступки, произрастает из единой основы, приводя к тому, что любое изменение в одной части мира немедленно сопровождается или отражается в соответствующих изменениях во всех остальных частях. Эти теории Бома были использованы американским нейропсихологом Карлом Прибрамом, рассматривавшим мозг как голографическую структуру.

Книги на русском языке

• Причинность и случайность в современной физике. / Пер. с англ. С. Ф. Шушурина. — М.: ИЛ, 1959. — 248 с.
• Квантовая теория. / Пер. с англ. Л. А. Шубиной. 2 издания: 1-е — М.: Физматгиз, 1961. 728 с. 2-е, испр. — М.: Наука, 1965. — 727 с.
• Общая теория коллективных переменных. / Пер. с англ. А. В. Ниукканена. — М.: Мир, 1964. — 152 с.
• Специальная теория относительности. / Пер. с англ. Н. В. Мицкевича. — М.: Мир, 1967. — 285 с.
• Джидду Кришнамурти. О самом важном (Беседы с Дэвидом Бомом). — М.: Либрис, 1996.
• Храмов Ю. А. Бом Дэвид Джозеф // Физики: Биографический справочник / Под ред. А. И. Ахиезера. — Изд. 2-е, испр. и дополн. — М.: Наука, 1983. — С. 39. — 400 с. — 200 000 экз. (в пер.)

См. также

• Эффект Ааронова — Бома
• Приближение случайных фаз

Литература

• Infinite Potential: the Life and Times of David Bohm, F. David Peat, Reading, MA: Addison Wesley (1997).

Отрывок, характеризующий Бом, Дэвид

– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.