Итон, Дэвид

Дэвид Итон (2 июля 1949, Кливленд, Огайо, США) — американский композитор и дирижёр, работающий музыкальным директором в Нью-Йорк Сити Симфони с 1985 года. Он также является активным композитором и аранжировщиком, с 45 оригинальными музыкальными композициями и более 600 аранжировками и оригинальными песнями в активе. Он появляется в качестве приглашенного дирижера на оркестрах Азии, Канады, Израиля, Европы. Центральной и Южной Америки, России, Украины и ООН. Его композиции и аранжировки исполнялись в Карнеги-холле, Линкольн-центре, ООН и на оркестрах США, Азии, Израиля, Южной Америки and Europe. Он также дирижировал в историческом оркестре Голдмена с 1998 по 2000 гг. на концертах Нью-Йорка, включая выступления в Линкольн-центре, Кони-Айленде и Нью-Йоркском ботаническом саду.

Музыкальное прошлое

Итон начал брать уроки музыки в возрасте 10 лет и учился в музыкальной школе Кливленда, в Университете штата Огайо и в Тэнглвудском музыкальном институте города. Он брал мастер-класс у Сэйдзи Одзавы, Роджера Норрингтона, Густава Майера и Гюнтер Хербига. Он написал свою первую симфонию в возрасте 19 лет и вот уже на протяжении более чем сорока лет является активным композитором и аранжировщиком. Будучи студентом он писал, сочинял и исполнял для штата Огайо.

В 1974 году он стал членом Движения Объединения, которое сильно воздействовало на его мастерство как художника и композитора. После двух лет миссионерской деятельности вне церкви он присоединился к отделению театрального искусства, которое предоставило ему экстенсивные возможности для выступления в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Бостоне и за рубежом. В 1976 году он стал членом Нью-Йорк Сити Симфони и активным внештатным аранжировщиком, дирижером и режиссёром звукозаписи в Нью-Йорке за более чем три десятилетия.

Профессиональная карьера дирижера

Итон начал свою профессиональную дирижерскую карьеру в Нью-Йорке в 1977 году, дирижируя в камерном оркестре Нью-Йорк Сити Симфони в серии концертов в Манхэттене, а затем руководил этим оркестром с того самого времени в большом количестве нью-йоркских концертов, так же как и в гастролях по США.

В 1985 году он был назначен на должность музыкального директора Нью-Йорк Сити Симфони.

В дополнение к управлению Нью-Йорк сити симфони его встречали бурными аплодисментами в Линкольн центре , а также Итон руководил камерным оркестром и оркестром медных духовых инструментов в большом количестве концертов в Эйвери Фишер-холле, в Манхэттен-центре, Концертном зале Меркина, Harlem’s театре «Аполло», в ООН, и в Метрополитен-музее.

Он также дирижировал в оркестре Голдмена, и руководил этим оркестром на его летних в сериях концертов в Нью-Йорке с 1998 по 2000 годы, включая концерты в Линкольн_центре, Бруклин. и Кони-Айленде.

После своего дебюта в Карнеги-холле в 1989 году Daily News (New York) написала хвалебную статью о Нью-Йорк сити симфони как «одном из самых лучших оркестров Америки». Он затем появлялся ещё по четырём случаям в Карнеги-холле, включая его празднование столетия.

В 1997 году он руководил камерным оркестром Нью-Йорк Сити Симфони в ООН, во время празднования ооновского 50-летия со дня включения в свой состав неправительственных организаций. Затем позже последовали ещё два случая выступления камерного оркестра под его руководством в ООН.

В 1988 году он руководил Нью-Йорк Сити Симфони во время первого его мирового турне. Гастроли включали в себя четыре концерта в Японии и семь выступлений во время Олимпийского фестиваля искусства в Сеуле, Корея. Выступление оркестра в Сеульском арт-центре было первым западным выступлением в этом зале.

В том же году Итон и Нью-Йорк Сити Симфони представили публике Нью-Йорка музыку призёра премии Оскар композитора Тань Дуня. Концерт, проходивший в Эйвери Фишер-холле Линкольн-центра, исполнил четыре работы Тань Дуня, включая мировую премьеру Скрипичного концерта и Третью симфонию.

Итона пригласили дирижировать в L’Orchestra Symphonique Français в 1989 году и это был его европейский дебют, во время летнего музыкального фестиваля во Франции. В 1990 и 1991 году он выступил на двух концертах в качестве приглашенного дирижера в Париже.

Итон выступили в качестве приглашенного дирижера на украинском национальном симфоническом оркестре, в программу которого входила музыка американских композиторов в Киеве на Международном фестивале музыки в Киеве. Концерт вещали по Национальному телевидению Украины и по радио. Позже его пригласили дирижировать произведения одного Моцарта на симфонический оркестр в Москве в Большом Зале Московской консерватории в рамках Международного фестиваля по случаю столетия Моцарта в Москве.

Он выступал в качестве приглашенного дирижера также на концертах с членами Симфонического оркестра Атланты, Королевского филармонического оркестра Великобритании, камерной симфонии Лос-Анджелеса, камерного оркестра Лес Амис из Торонто, в доме искусств, симфонического оркестра Тайбэя(Тайвань) и Orquestra Sinfonica Nacional de Гватемала, симфонического оркестра Ю Су (Korea), Нерационального симфонического оркестра в Асунсьоне, Парагвай, оркестра Голдмена и Линкольн Центра, Метрополитен репертори-балета и Карнеги-холла.

В 2007 году он вернулся в Корею для дирижирования во Флорентийской камерате на Всемирном фестивале культуры и спорта.

Он дирижировал для филармонического оркестра Белграда, Сербия во время мировой премьеры концерта «Халелу — Песни Давида» в мае 2007 года, во время совместной работы с израильским вокалом и композитором Дэвидом Дьором. В 2007 году он дирижировал для Филармонического оркестра Болгарии во второй раз исполняя Халелу.

В ноябре 2007 года он выступал в качестве дирижера-аранжировщика в «Концерте трех сопрано мира» в Асунсьоне, Парагвай.

Музыка во имя мира

Приверженный защитник мира и межрелигиозного примирения, Итон совершал поездки в Ближний Восток большое число раз с 2003 года для того чтобы ставить концерты и конференции в партнерстве с MEPI (Middle East peace Initiative) — Ближневосточными мирными инициативами. Он также пишет журналистские статьи и выступает с речами по продвижению идеи применения искусства и музыки в создании атмосферы, способствующей межкультурной и межрелигиозной гармонии.

Именно на Мирном концерте от MEPI в Иерусалиме в 2004 году он впервые встретил известного израильского певца-композитора Дэвида Дьора, что привело к дальнейшему созданию Кантаты мира Халелу — Песни Давида

Его профессиональные отношения с японской сопрано и товарищем по Движению Объединения Сейко Ли всплывали во множестве концертов, музыкальных аранжировок и звукозаписей, защищающих идеалы мира и примирения. Оба являются членами-учредителями Ассоциации художников за мир во всем мире, организации, которая поощряет и одабривает художников использовать свои творческие способности в самом человечном и альтруистичном образе. Итон также проводит миротворческие концерты и конференции в Азии, Южной Америке и Европе.

В дополнение, он является учредителем Фонда музыки мира, неправительственной организации, финансирующей международный конкурс сочинения песен мира и различных миротворческих культурных программ. Он выпустил диск Мир в наших руках, в который входят песни пяти призёров песенного конкурса 2005 года, а также международных исполнителей, представляющих Южную Америку, Израиль и США.

В 2007 году он получил почетную докторскую степень от Universidad Metropolitana de Asunción (Парагвай) в знак признания его усилий по продвижению мира через искусство и музыку.

Композиции и аранжировки

В дополнение к его дирижерской карьере, Итон является плодовитым композитором, аранжировщиком и написал40 оригинальных композиций и более 600 оригинальных песен и аранжировок. В 1986 году он был ведущим дирижером для труппы Юниверсал-балет и его произведения Сим Чхон (музыка Кевина Пикарда), которое выиграло премию за лучшее исполнение на Олимписком фестивале искусства в Сеуле.

Две из его композиций, Фантазия для скрипки, виолончели, фортепиано и струнных (1990) и Три миниатюры для камерного оркестра (1991), были исполнены в Карнеги-холле под его руководством. Его работа для симфонического оркестра Melavations (2000) дебютировал в исполнении оркестра Голдмена в Линкольн-центре в рамках летнего сезона концертов 2000 года. Другая недавняя композиция Утренняя свежесть для сопрано и камерного оркестра (2001) дебютировала в ООН в рамках Международной ассамблеи за мир во всем мире.

Его партитуры для оркестра еврейских народных песен Сюита Альхамбра были заказаны для Второй ассамблеи мировых религий в 1985 году. Сюита недавно получила два заказа для исполнения Еврейской симфонией Лос Анджелеса в 2004 и 2005 годах, за которым последовали выступления на Фестивале еврейской музыки в Питтсбурге в 2005 году.

В память трагедии 11 сентября 2001 года на её первой годовщине он получил заказ написать музыку для конференции Межрелигиозной и межнациональной федерации за мир во всем мире в Нью-Йорке в сентябре 2002 года. Родившаяся впоследствии музыка Надежда всех эпох охватила рассказы мировых лидеров в сфере религии, дипломатии и прав человека. Композиция получила заказ на исполнение в Линкольн-центре в Нью-Йорке в сентябре 2005 года на церемонии открытия Федерации за всеобщий мир.

В 2008 году отрывки кантаты Халелу ставили балет дважды — в Юропиэн Дэнс энд Арт в городе Зальцбург, Австрия в Кипарисе(Хореография Лин Вильтшира, художественный руководитель и доцент Университета Техаса, балет Зальцбурга) и в танцевальном ансамбле Кашет Чейм из Лос-Анджелеса. Его аранжировка для израильского вокала Дэвида Дьора была исполнена Г-ном Дьором и Филармоническим оркестром Израиля в июне 2010 года в Кесарии, Израиль.

Он дирижировал для членов Королевского филармонического оркестра, исполняющих отрывок из его Надежды всех эпох на Глобального фестиваля мира в Лондоне в 2008 году. Другая недавняя композиция «Совмещения: сюита для электро-альта и оркестра», которую потребовал от него исполнить Александр Мишнаевский, главный скрипач Симфонического оркестра Детройта. Две части сюиты были исполнены Симфоническим оркестром Детройта в марте 2011 года а премьера полной сюиты = в сентябре 2011 года на Фестивале Баха в Лексингтоне, Майами. Другое новое произведение Развлечения для троих для двух скрипок и фортепиано дебютировало в сентябре 2011 года в Нью-Йорке.

Будучи аранжировщиком, дирижером и автором произведений в одном лице, он работал со многими артистами, включая Дженнифер Холидей, Филипа Майкла Томаса и Пола Энтони Сорвино. В звукозаписывающей студии он сочинил большое количество файлов с цифровым интерфейсом музыкальных инструментов, а также с помощью обычной инструментовки. С 1991 по 1995 он работал в качестве издательского продюсера и аранжировщика в Манхэттен-центре в Нью-Йорке, аранжируя и сочиняя сотни песен для разных артистов, таких как Коламбия/Сони джазового артиста Ричарда Бона.

Недавние композиции

• «Три сердца Бога» балет(1983/доработан 2006)
• Инструментальная партитура для струнного квартета и пианино, Произведение 33 (1995/Доработан 2007)
• «Радость Кенни» для струнных и вокальных ударных, Пр. 34 (1998)
• «Melavations» для концертов, Пр.38 (2000)
• «Утренняя свежесть» для сопрано и камерного оркестра, Пр. 36 (2001)
• «Надежда всех эпох» для дикторов, струнных и арфы (2002)
• «Да будем жить в мире», гимн для Межрелигиозного Фестиваля спорта за мир (2003)
• «Халелу — Песни Давида», кантата мира, Пр.40 (2005)
• Палиндромы для оркестра, Пр. 41 (2009)
• «Le Pace L’esperanza» ария для тенора и оркестра (2009)
• «Совмещения: сюита для электроальта и оркестра» Пр.42 (2010)
• «Небесный порядок» ария для сопрано и оркестра, Пр. 43 (2011)
• «Святые песни» 15 гимнов-аранжировок для оркестра, Пр. 44 (2011)
• "Развлечения для троих " для двух альтов и фортепиано Пр. 45 (2011)

Литература

• New Sunday Times: Music Section: «Voice From Heaven» by Subhadra Devan, July 29, 2007
• Blic Zema Weekly: Arts: «Israel to Belgrade and Serbia», Belgrade, Serbia, May 21-27, 2007
• Time magazine: People Section, Vol. 137, No. 19, May 13, 1991
• New York Times: Arts Section/Footlights by Lawrence van Gelder, May 27, 1999
• New York Times: Music Guide by Allan Kozinn, June 9, 2000
• New York Times: Music Review by Tim Page, July 1, 1986
• In Touch Magazine: Article, «Cantata for Peace», by Gina Coleman, May, 2008
• New York Daily News: Music Section: Review by Bill Zakariasen, November 10, 1989
• New York Daily News: Music Section: Review by Bill Zakariasen, May 11, 1989
• New York Daily News: Music Section: Review by Bill Zakariasen, November 1, 1988
• New York Times: Music Review by Bernard Holland, November 12, 1989
• New York Times: Music Review by Bernard Holland, February 9, 1988
• New York Post: Music Review by Dan Aquilante, May 17, 1991
• Black Star News: «Apollo Makes History Again», by Brenda Jeanne Wyche, June 14, 2006
• The Arch Newsletter: Memorial Day Concert 2000, Vol I, Issue III, Fall/Winter 2000
• La Nación: Article, «The sopranos provided a spectacle of luxury CPB», November 16, 2007
• La Nación: Article, «Three Sopranos Began its International Tour Today, the BCP», November 14, 2007
• New Sunday Times: Music Section, Article, «Voice From Heaven» by Subhadra Devan, July 29, 2007
• Korea Times: Review by David Raher, October 8, 1988
• The South Plainfield Reporter (NJ), Music Review by Bill Millard, May 31, 1991
• New York City Tribune: Culture Section: Article by Tom Pniewski, August 30, 1988
• New York City Tribune: Culture Section: Article by Steve Longier, October 7, 1988
• New York City Tribune: Music Review by Ireland J. Randolph, May 8, 1987
• World & I: Innovative Approaches to Peace, Article: «Peace Cantata Recorded in Israel», Fall Edition, Publisher: Universal Peace Federation, Washington, D.C., 2006

Ссылки

• [www.nycsymphony.org New York City Symphony]

Отрывок, характеризующий Итон, Дэвид

– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.