Дювалье, Симона
| Симона Дювалье фр. Simone Duvalier | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 1957 — 1971 | |||
| |||
| 1971 — 1972 | |||
| |||
| 1972 — 1980 | |||
| Рождение: | 1913 Леоган | ||
| Смерть: | 1997 Париж | ||
| Отец: | Жюль Фене | ||
| Мать: | Селия Овиде | ||
| Супруг: | Франсуа Дювалье | ||
| Дети: | Мари-Дениза Дювалье, Николь Дювалье, Симона Дювалье, Жан-Клод Дювалье | ||
| Профессия: | медсестра | ||
Симона Дювалье (фр. Simone Duvalier; 1913, Леоган — 1997, Париж) — Первая леди — Première Dame Гаити в 1957—1971. Жена Франсуа Дювалье, мать Жана-Клода Дювалье. Носила также титулы «Королева-мать» и «Хранительница революции», занимала ортодоксальные дювальеристские позиции. После женитьбы сына и конфликта с невесткой была выслана из Гаити. Скончалась в эмиграции.
Содержание
Медсестра из приюта
Отцом Симоны был предприниматель-мулат Жюль Фене, матерью — негритянка Селия Овиде, служанка в доме Фене. В детстве Симона долго жила в сиротском приюте одного из пригородов Порт-о-Пренса.
В приюте Симона Овиде приобрела профессию медсестры. Работала по специальности. На работе познакомилась с врачом Франсуа Дювалье. В декабре 1939 вышла за Дювалье замуж. В браке имела дочерей Мари-Денизу, Николь, Симону и сына Жана-Клода.
Первая леди
Симона Дювалье была активной сторонницей и помощницей мужа в его политической деятельности. После вступления Папы Дока на пост президента Гаити в октябре 1957 приняла титул Première Dame — Первая леди. Официально именовалась Симона Мари Жанна I[1]. В народе была прозвана Мама Док.
Симона Дювалье выполняла при пожизненном президенте церемониальные функции. Демонстративно общалась с населением, делала публичные жесты благотворительного характера. Приобрела за это определённую популярность. Запланированный к строительству район Порт-о-Пренса назвали «Сите-Симона» — в настоящее время это Сите-Солей, беднейшие и опаснейшие трущобы Северного и Западного полушарий.
В то же время первая леди практически не влияла на государственные дела, поскольку Папа Док не допускал женского участия в политике.
«Хранительница революции»
21 апреля 1971 скончался Франсуа Дювалье. В соответствии с результатами проведённого ранее безальтернативного референдума, пост главы государства наследовал его сын Жан-Клод Дювалье. Первоначально влияние его матери резко возросло, но быстро пошло на спад.
К неудовольствию Симоны Дювалье, титул «Первая леди» был заменён на «Королева-мать». В 1972 он также был отменён, вдова Папы Дока объявлена Хранительницей дювальеристской революции[2]. Между сыном-президентом и матерью возникали серьёзные кофликты. Бэби Док неохотно занимался государственными делами и был склонен к либерализации режима. «Хранительница революции» занимала ортодоксальные дювальеристские позиции, требовала энергичного продолжения курса Дювалье-старшего. В этом её поддерживали дочь Мари-Дениза и командующий тонтон-макутами Люкнер Камбронн.
Разрыв между сыном и матерью произошёл в 1980 году, когда Жан-Клод Дювалье женился на мулатке Мишель Беннетт, представительнице потомственной аристократии, против которой была заострена политика Папы Дока. Решительно взяв сторону жены, президент вынудил мать покинуть Гаити и переселиться во Францию.
Кончина в эмиграции
В феврале 1986 года режим Жана-Клода Дювалье был свергнут массовыми протестами при поддержке армейского генералитета и администрации США. Жан-Клод и Мишель Дювалье эмигрировали во Францию.
После развода Бэби Дока в 1990 Симона Дювалье жила вместе с сыном в пригороде Парижа. На публике появлялась редко. Выражала желание вернуться в Гаити, «когда позволит политическая ситуация»[3], однако — в отличие от сына и невестки — уже не побывала на родине. Скончалась в возрасте 84 лет.
Напишите отзыв о статье "Дювалье, Симона"
Примечания
- ↑ Ю. С. Оганисьян, А. Ю. Рабин. Галерея тиранов. Москва : Мол. гвардия, 1968.
- ↑ [vkrizis.ru/obschestvo/ekonomika-katastrofy-vostrebuet-sootvetstvuyuschih-politikov/ «Экономика катастрофы» востребует соответствующих политиков]
- ↑ [www.latinamericanstudies.org/haiti/simone-duvalier.htm Simone Duvalier, Haiti’s 'Mama Doc']
Отрывок, характеризующий Дювалье, Симона
– Что с тобой? Ты болен?– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.
Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
