Карамидас, Алина

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Дюваль, Алина»)
Перейти к: навигация, поиск

Алина Карамидас (по фамилии второго мужа), также известная как «Бабушка Алина» (англ. «Granny Alena» или «Granny Alina» (? — 1969) — самозванка, выдававшая себя за великую княжну Марию Николаевну, «чудом спасшуюся от расстрела».





Гибель царской семьи

Великой княжне Марии Николаевне было 19 лет, когда она (согласно официальной версии) была расстреляна вместе со своей семьёй в ночь с 16 на 17 июля 1918 года в подвале в Доме Ипатьева в Екатеринбурге. Её смерть была проверена и засвидетельствована очевидцами. Например, Яков Юровский, чекист и один из главных участников расстрела, утверждал, что вся семья и окружение были убиты. Впрочем, сторонники версии «чудесного спасения» видят поддержку своих идей в воспоминаниях участника расстрела, что одна из великих княжон осталась жива и неожиданно закричала, так что её пришлось добивать.

Появление «бабушки Алины»

Неизвестная, называющая себя Алиной, по воспоминаниям Луиса Дюваля в 1925 году неизвестно откуда прибыла в Южную Африку, в сопровождении человека на 37 лет её старше, которого все звали Фрэнк, и двумя мальчиками. Появление этой пары вызвало толки, гадали, женой или дочерью Фрэнка была неизвестная.

В конечном итоге, Алина действительно вышла замуж за Фрэнка и поселилась на небольшой ферме в деревеньке Дурбан, где занялась ветеринарией.

В 1945 году Фрэнк умер, и Алина вторично вышла замуж, на сей раз за грека по имени Гарри Карамидас. Строго говоря, она не была связана с семьёй Луиса Дюваля, но в маленькой деревеньке все знали друг друга; к тому же Алина любила детей, и близко сошлась с семьёй Дюваль, так что дети начали звать её «бабушкой».

Он вспоминал, в своей книге, что Алина отчаянно боялась полицейских, и при любом появлении патрульной службы, укрывалась в доме.

По вечерам у нас не было электричества, так что семья собиралась у керосиновой лампы - вспоминает Луис Дюваль - Мы все бывало шутили и смеялись, бабушка Алина пела нам русские колыбельные и народные деревенские песни, а мы дружно хлопали в ладоши. Иногда она рассказывала о своём прошлом, таким образом я и узнал, что она была когда-то российской принцессой. Она рассказала нам, что вся её семья погибла, и ей единственной удалось спастись.

Впрочем, на дальнейшие расспросы «внука», о том, как собственно ей удалось остаться в живых, Алина отказалась отвечать наотрез, объяснив ему, что если правда выйдет наружу, её похитят и силой увезут в Россию.

В 1969 году она умерла. После смерти не удалось разыскать ни одного документа, удостоверяющего её личность. Хоронили её опять же тайно, ничем не обозначив могилу, единственное, что отмечает в своей книге Дюваль, недалеко находилась могила её первого мужа — Фрэнка. Следы её двух сыновей также потерялись. В 1976 подросший Луис Дюваль вместе с матерью перебрался в Австралию.

Попытки установить истину

В 1993 году, вспоминает Дюваль, после того, как в газетах появились сообщения о находке останков царской семьи, и отсутствии среди них цесаревича Алексея и одной из дочерей (Марии или Анастасии?), вся история вновь всплыла у него в памяти. Если верить книге, он с удивлением убедился, что «бабушка Алина» была чересчур хорошо осведомлена обо всех обстоятельствах расстрела.

От неё так и не удалось добиться, каким именем она звалась в России, потому вначале Дюваль предположил, что речь идёт об Анастасии Николаевне.

Дювалю удалось добиться разрешения на эксгумацию останков и пересылку их в Австралию, в Перт. Здесь, в университете Монаш предполагалось провести ДНК-экспертизу останков, что позволило бы установить истину.

Все хлопоты Дюваля закончились ничем — в жарком и влажном климате Южной Африки останки Алины практически полностью разложились и были загрязнены внешними включениями, так что необходимые исследования провести не удалось.

Не теряя всё-таки надежды, Дюваль отправился в Великобританию, где предполагалось повторить исследования для верности в двух университетских лабораториях — Шеффилде и Манчестере. Для Луиса Дюваля, результат остался прежним. Останки для идентификации оказались непригодны.

Однако же, профессор Эндрю Чемберлен (университет Шеффилда) и группа медицинских экспертов из Манчестера, попытались сопоставить череп Алины с сохранившимися фотографиями царских дочерей. Что касается Анастасии — эту гипотезу отмели сразу, Марии — эксперты дали весьма осторожное заключение о том, что «найдено некоторое сходство».

Впрочем, Дюваль не собирается складывать оружие. Среди прочего, он опубликовал свою книгу в надежде разыскать двух сыновей Алины, могущих предоставить ему генетический материал для анализа и решения давней проблемы.

Конец истории

Пожалуй, окончательную точку в истории «бабушки Алины» поставила находка в июле 2007 года. В Поросёнковом логе, вблизи Старой Коптяковской дороги, была найдена вторая могила, расположенная в 67 м от первой. В этой второй яме были обнаружены останки девушки порядка 20 лет и мальчика — порядка 12-13, предположительно — цесаревича Алексея и великой княжны Марии. Наличие второй могилы полностью соответствует отчёту Юровского, где он пишет, что приказал похоронить Марию и Алексея отдельно, чтобы сбить с толку белогвардейцев, когда они будут пытаться разыскать останки царской семьи. Пули, найденные в том же захоронении, как подтвердила экспертиза, были выпущены из того же оружия, как и пули, найденные в основной могиле. Здесь же были найдены осколки японских сосудов с остатками серной кислоты, опять же соответствующие осколкам в основной могиле. ДНК-экспертиза, проводившаяся в исследовательских институтах Великобритании и США подтвердила окончательно — найдены останки великой княжны Марии и цесаревича Алексея, так что «бабушка Алина» — кем бы она ни была, по всей видимости, ввела «внука» в заблуждение.

Напишите отзыв о статье "Карамидас, Алина"

Литература

  • [www.abc.net.au/gnt/history/Transcripts/s1227254.htm «Принцесса в моей семье?» Статья об Алине]  (англ.)
  • [www.monash.edu.au/pubs/monmag/issue5-2000/pg25.htm Пропавшая принцесса]  (англ.)
  • Gabriel-Louis Duval. Princess in the family?. - N. Y., 2004.

Отрывок, характеризующий Карамидас, Алина

– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»