Дюгуа, Пьер

Пьер Дюгуа
Pierre du Gua
бюст Пьера Дюгуа установленный в Квебеке
Род деятельности:	Французский мореплаватель
Дата рождения:	1558(1558)
Место рождения:	замок Мон близ Руана
Дата смерти:	1628(1628)
Место смерти:	замок близ Пон

Пьер Дюгуа́ (фр. Pierre du Gua), известный также как сир Мон (фр. Sieur Mons или Sieur de Mons; 1558 — 1628) — французский аристократ, предприниматель и путешественник, считается одним из основоположников французской колонизации Северной Америки.

Биография

Дюгуа родился в протестантской семье в замке Мон близ Руана (Франция). Впервые посетил берега Северной Америки в 1599 (или 1600) году в составе экспедиции Пьера Шовена де Тоннетуи.

В 1603 году Дюгуа получил от французского короля Генриха IV Великого (или Наваррского) эксклюзивное право на колонизацию территории Северной Америки, простиравшейся от 40º до 60º с.ш. (то есть примерно от нынешнего Нью-Йорка до северного Лабрадора). Король также даровал Дюгуа монополию на пушную торговлю по всей этой огромной территории плюс звание генерал-лейтенанта Акадии и Новой Франции. Со своей стороны, Дюгуа обязался размещать ежегодно по 60 колонистов в колонии, которая позже получила имя Акадии.

В 1604 году Дюгуа покинул Францию на корабле с 79 колонистами на борту, среди которых были королевский картограф Самюэль де Шамплен (будущий генерал-губернатор Новой Франции), аристократ барон де Путренкур, отвечавший за основание первой французской колонии, католический священник Николя Обри (религиозные споры между ним и Дюгуа порой перерастали в драки), первый канадский аптекарь Луи Эбер и чернокожий переводчик-полиглот Матье де Коста, который считается первым африканцем, ступившим на канадскую землю.

Первая колония была основана в том же году на острове Иль-Сан-Круа в устье реки Сан-Круа в северо-западной части залива Фанди, который колонисты называли Французским заливом (Baie Française). Однако, суровая зима 1604-05 годов и скудные ресурсы острова привели к смерти многих поселенцев.

Выжившие переселились на следующий год в более плодородное место на южном берегу залива. Новая колония получила имя Порт-Рояль</span>^ru_en, выстояла и некоторое время даже процветала, но в 1607 году многочисленные протесты других французских торговцев пушниной вынудили короля отозвать монополию у Дюгуа, после чего он, передав управление Порт-Роялем барону де Путренкуру, вместе со многими колонистами вернулся во Францию.

Следующим североамериканским объектом, которым заинтересовался Дюгуа, была долина реки Святого Лаврентия. Сам он больше в Америку не возвращался, но в 1608 году отправил Шамплена закладывать город Квебек, сыграв таким образом ключевую роль в основании первой французской постоянной колонии в Северной Америке.

В 1610 году Генрих IV назначил Дюгуа губернатором города Пон на юго-западе Франции. После своей отставки в 1617 году Дюгуа поселился в расположенном поблизости замке, где и умер 11 лет спустя, в возрасте 70 лет.

Отрывок, характеризующий Дюгуа, Пьер

Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.