Дюлак, Эдмунд

Эдмунд Дюлак
англ. Edmund Dulac
Фотография из газеты
Имя при рождении:	фр. Edmond Dulac
Дата рождения:	22 октября 1882(1882-10-22)
Место рождения:	Тулуза, Франция
Дата смерти:	25 мая 1953(1953-05-25) (70 лет)
Место смерти:	Лондон, Великобритания
Гражданство:	Франция Франция Великобритания Великобритания
Работы на Викискладе

Эдмунд Дюлак (англ. Edmund Dulac; 22 октября 1882, Тулуза — 25 мая 1953, Лондон) — один из крупнейших французских и английских художников-иллюстраторов начала XX века, экспериментатор в области почтовой графики.

Биография

Эдмунд Дюлак родился в 1882 году в семье тулузской буржуазии, не чуждой искусства. Его отец, суконщик по профессии, занимался реставрацией старых картин, а его дядя по материнской линии интересовался произведениями искусства востока: японскими гравюрами, персидскими и индийскими миниатюрами. Эдмунд начал рисовать очень рано. Его школьные годы прошли в небольшом лицее в Тулузе.

Получив в 1899 году степень бакалавра, Дюлак поступает в Тулузский университет на факультет права. Одновременно он слушал лекции Тулузской академии изящных искусств, где получил многочисленные премии за 1900 год. Этот успех побудил его оставить университет и полностью посвятить себя обучению в Академии, которой руководил в то время Жан-Поль Лоранс. По окончании академии Эдмонд Дюлак работает иллюстратором программок и таких печатных изданий, как L’Effort, Le Télégramme и L'Âme latine.

После нескольких лет учёбы в Париже он переехал в 1905 году в Лондон. 17 февраля 1912 года он получил британское гражданство.

Творческая деятельность

Первой работой Э. Дюлака в Лондоне стала серия из 60 иллюстраций к полному собранию сочинений сестёр Бронте, заказанная книготорговцем и издателем Джозефом Дентом. Этот заказ был свидетельством высокого уровня 22-летнего художника. Его работа привлекла внимание Галереи Лестера (Leicester Gallery), которая заказала ему иллюстрацию сборник сказок «Тысячи и одной ночи». Этот сборник с красочными иллюстрациями молодого художника был издан в Великобритании в 1907 году.

Дюлак оставил целую галерею женских образов, например, сотрудничая с Уолтом Диснеем, он участвовал в разработке типажа Белоснежки. Однако самым известным его произведением считается образ царевны Будур. В России, после того как вышла книга «Волшебные сказки» Шарля Перро с рисунками Дюлака (1910-11), популяризация его наследия прервалась.

При иллюстрировании английского перевода пушкинской «Сказки о царе Салтане» художник, вопреки сюжету оригинального литературного произведения, поместил царицу с сыном не в бочку, а в парусный чёлн.

Почтовая графика

Художник мог свободно переходить от одного жанра к другому. Очень успешна была его работа в области почтовой графики. Он был автором эскизов многих стандартных серий марок Великобритании и Франции и десятков почтовых карточек разных лет.

К числу созданных Дюлаком почтовых миниатюр Великобритании относятся следующие:

• марки по случаю коронации Георга VI (1937),
• последующие стандартные выпуски и портрет короля на марках 1937 года,
• марки из выпуска, посвящённого Олимпийским играм в Лондоне (1948),
• марки к столетию Первой всемирной выставки в Лондоне (1951).

Профильные портреты монархов в духе традиционного медальерного искусства, скупой растительный орнамент, шрифт антических пропорций — все эти особенности выдвинули дюлаковские марки в число лучших почтовых миниатюр.

Создавая марки для Великобритании, он стремился следовать британским национальным традициям, а при проектировании французских знаков почтовой оплаты с такой же скрупулезностью старался сохранить «французскую» линию в почтовом дизайне. Ему принадлежит марка под названием «Лишняя жемчужина», на которой запечатлена королева Елизавета II. При изготовлении клише в жемчужные серьги королевы «вторгся» посторонний элемент.

В 1942 году Дюлак подготовил по просьбе генерала Шарля де Голля проект французской марки, окончательный вариант которой был утверждён в 1944 году. Серия была отпечатана в Англии и вышла в свет в 1945 году. В честь создателя этот тип французских марок получил название «Марианна Дюлака» (Marianne de Dulac).

Примеры марочных работ Эдмунда Дюлака

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Британская маркa Э. Дюлака 1937 года в честь коронации Георга VI (вверху), спародированная фашистской пропагандой в 1944 году (внизу)

• Stamp UK Morocco 1937 5cmo.jpg

  Портрет Георга VI на марке Великобритании 1937 года номиналом полпенни, надпечатанной для британской почты в Марокко

• Britishtrainingstamp.jpg

  То же номиналом 1½ пенса и надпечаткой для обучения персонала почты (1951)

• Stamp UK MEF 1942 2p.jpg

  То же номиналом 2 пенса и надпечаткой для Ближневосточного командования (1942)

• Stamp UK 1937 2.5p.jpg

  То же номиналом 2½ пенса (1937)

• Stamp UK Somalia 1943 5p.jpg

  То же номиналом 5 пенсов и надпечаткой для Восточно-Африканского командования (1943)

• Stamp UK Tripolitania 1950 10mal.jpg

  То же с надпечаткой для британских оккупационных сил в Триполитании (1950)

• UK George6stamp Eliz2cancel 05061953.jpg

  То же номиналом 4 пенса (1950) на конверте

• Fobstamps.jpg

  Марки Великобритании в честь Фестиваля Британии и столетия Первой всемирной выставки (1951) на конверте

Литература

• Дьяченко А. «Лишняя жемчужина» Эдмунда Дюлака // Филателия. — 1992. — № 4. — С. 60—61.

Отрывок, характеризующий Дюлак, Эдмунд

– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.