Дюмезиль, Жорж

Жорж Дюмезиль
Georges Dumézil
Место рождения:	Париж, Французская республика
Место смерти:	Париж, Французская республика
Научная сфера:	филология, мифология
Учёная степень:	Доктор филологических наук (1924)
Учёное звание:	Профессор Коллеж де Франс, член Французской академии
Альма-матер:	Высшая нормальная школа (Париж)
Известные ученики:	М. Фуко
Известен как:	мифолог и филолог-компаративист, автор теории трёх функций
Награды и премии:	Премия Чино дель Дука (1984)

Жорж Эдмон Дюмези́ль (Georges Edmond Dumézil; 4 марта 1898 Париж Французская республика — 11 октября 1986 Париж Французская республика) — французский мифолог и филолог-компаративист, автор теории трёх функций (см. ниже).

Биография

Родился в семье капитана французской армии, ставшего позже генералом и конструктором первых серийных французских миномётов, Жана-Анатоля Дюмезиля и Маргариты Дютье Дюмезиль (1860-1945). Когда родился Жорж, отец служил в колониальных войсках в Тунисе. Воспитывался в семье с сестрой Марией.

Учился в Высшей нормальной школе, испытал влияние Антуана Мейе. В своей диссертации пытался доказать, что греческая амброзия и индийская амрита — напитки, дарующие бессмертие, — восходят к праиндоевропейскому корню.

Столкнувшись с враждебным отношением со стороны академического сообщества, Дюмезиль в 1925 году стал преподавать в Стамбульском университете, где увлёкся кавказскими языками — работал с последними носителями убыхского языка, переселившимися в XIX веке в Турцию. Исследовал осетинский эпос, в котором нашёл поразительные соответствия с преданиями кельтов.

В 1931 году поступил в штат Упсальского университета, где познакомился со Стигом Викандером. Также находился в дружеских отношениях с Мирчей Элиаде. В 1978 году избран членом Французской академии. В 1984 году был удостоен престижной премии Чино дель Дука.

В возрасте 88 лет скоропостижно скончался в Париже от кровоизлияния в мозг.

Теория трёх функций

Путём сопоставления языкового материала и мифов различных индоевропейских народов Дюмезиль пришёл к выводу, что протоиндоевропейское общество функционально делилось на три сословия — жреческое (ср. брахманы), воинское (ср. кшатрии) и земледельческое (ср. вайшьи). Каждой касте соответствовало особое божество: скажем, у жрецов это был грозный, но справедливый бог-судья, карающий бог правосудия (Зевс — Юпитер — Один — Перун — Пяркунас — Митра — Варуна), у воинов — бог войны (Тор — Марс — Арес — Индра), у земледельцев — бог плодородия (Фрейр — Квирин — Велес).

Теория оказала огромное влияние на дальнейшие исследования в области индоевропеистики, особенно во Франции, и на становление структурализма (Дюмезиль способствовал продвижению карьеры молодого Фуко). Теорию Дюмезиля поддерживал и высоко оценивал Мирче Элиаде, хотя её схематичность неоднократно подвергалась критике.

Издания и переводы

Дюмезиль — автор около 40 книг, важнейшие из которых остаются непереведёнными на русский язык.

Русские издания:

• Осетинский эпос и мифология (Серия «Исследования по фольклору и мифологии Востока»). — М.: Наука, 1976. — 276 с.
• Верховные боги индоевропейцев (Серия «Исследования по фольклору и мифологии Востока»). — М.: Наука, 1986. — 234 с.
• Скифы и нарты / Сокр. пер. с фр. А. З. Алмазовой. — М.: Наука. 1990. — 231 с.
• Дюмезиль Ж. Доклады Сочинского отдела географического общества СССР. Выпуск I. — Л., 1968; вып. II, Л., 1971.

Названы в его честь

Имя Жоржа Дюмезиля носит гимназия № 45 во Владикавказе.

Литература

• Емельянов-Лукьянчиков М.А. Иерархия радуги. Русская цивилизация в наследии К.Леонтьева, Н.Данилевского, О.Шпенглера, А.Тойнби. М., Русский мир, 2008, 700 с.
• Медведев А. П. [www.drevnosti.org/history/55-dovii/166-2009-10-25-10-07-10 В поисках древнейших социальных структур индоевропейцев (к 100-летию Ж. Дюмезиля)] // Вестник ВГУ. Серия 1, Гуманитарные науки. 1997. №2. С. 99—113.
• Wouter W. Belier. [books.google.com/books?id=Hs3BpWur0_4C&dq=Georges+Dum%C3%A9zil+freyr+quirinus&as_brr=0&source=gbs_summary_s&cad=0 Decayed Gods: Origin and Development of Georges Dumezil’s «Ideologie Tripartie»]. Brill Academic Publishers, 1991.

Отрывок, характеризующий Дюмезиль, Жорж

На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.