Дюрютт, Пьер Франсуа Жозеф

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пьер Франсуа Жозеф Дюрютт
фр. Pierre François Joseph Durutte

генерал Пьер Франсуа Жозеф Дюрютт
Дата рождения

13 июля 1767(1767-07-13)

Место рождения

Дуэ (Франция)

Дата смерти

18 апреля 1837(1837-04-18) (69 лет)

Место смерти

Ипр (Бельгия)

Принадлежность

Франция Франция

Звание

дивизионный генерал

Командовал

10-я дивизия, 32-я дивизия, крепость Мец, 3-я дивизия

Сражения/войны

Награды и премии

Пьер Франсуа Жозеф Дюрютт (фр. Pierre François Joseph Durutte) (1767—1837) — граф, французский генерал, герой сражения при Ватерлоо.

Родился 13 июля 1767 года в Дуэ на севере Франции. Подобно большинству французской молодёжи того времени, поступил в начале революции волонтёром в войска, участвовал в битвах при Менине, Куртрэ, Жемаппе, Гондскоте и Кастрикуме.

Был начальником штаба в корпусе Мишо, затем занимал ту же должность в корпусе Моро и командовал авангардом в дивизии генерала Дендельса, действовал в Голландии и Бельгии. Особо отличился в сражениях под Бергеном, Бевервиком, Биберахом и Гогенлинденом и в 1803 году был произведён в дивизионные генералы.

После Люневильского мира Дюрютт командовал местными войсками в разных департаментах Франции, был награждён орденом Почётного легиона. После недолгого командования лагерем французских войск под Дюнкерком, Дюрютт возглавил 10-ю дивизию.

В 1809 году, сражаясь против австрийцев, Дюрютт особенно отличился при переправе через Пьяве и Тальяменто. В мае того же года, во время преследования вице-королём Итальянским войск эрцгерцога Иоганна, Дюрютт взял штурмом форт Мальборгетто, причём вошёл в укрепление первым. Бой был настолько кровопролитный, что весь гарнизон, вместе со своим комендантом Гензелем, пал поголовно. Также Дюрютт отличился в сражении при Ваграме.

После присоединения Голландии к Франции Дюрютт был назначен губернатором Амстердама, там же сформировал 32-ю дивизию. Затем Дюрютт недолго был управляющим Берлина.

В 1812 году Дюрютт, командуя своей 32-й дивизией, принял участие в походе в Россию, вначале в составе корпуса Виктора, потом — Ожеро. Отличился в сражениях с русской армией при Волковыске и на Березине, на Буге прикрывал бегство разбитой Великой армии из России и в Варшаве занимался переформированием разгромленных французских частей.

В феврале 1813 года Дюрютт, находясь со своей дивизией в окрестностях Калиша, узнал, что корпус Гренье, стоявший весьма беспечно, внезапно атакован русским отрядом генерала Винценгероде. Дюрютт тотчас поспешил на выручку Ренье и, хотя оказался в меньшем числе, всё же самоотверженно, жертвуя собой, образовал перед Калишем заслон, продержался до ночи и дал возможность рассеянным французским полкам собраться в Калише и отступить.

Затем он участвовал в сражениях при Бауцене, Гросберене и Денневице. Особо он отличился в сражении при Лютцене, когда его неожиданная контратака способствовала победе французов. Под Лейпцигом дивизия Дюрютта сильно пострадала от внезапно перешедших на сторону союзников саксонцев, не желавших сражаться против Бернадота. Наградой Дюрютту за эту кампанию был графский титул. Это было единственное внимание, которое оказал ему Наполеон, вообще мало замечавший и ценивший Дюрютта.

При вторжении союзников во Францию, Дюрютт заперся в Меце и долго и самоотверженно оборонялся, отвергая всякое предложение о сдаче. В конце концов он отстоял Мец. Когда весть о геройстве Дюрютта дошла до Наполеона, он воскликнул: «Вот человек, которому я ничего не сделал и который так много сделал для меня!». Население Меца, оценив поведение Дюрютта, поднесло ему почётную шпагу.

После реставрации Бурбонов Дюрютт получил приказ Людовика ХѴIII оставаться комендантом Меца, командуя, в то же время, расположенной там 3-й дивизией.

При бегстве Наполеона с острова Эльбы Дюрютт громко заявил: «Появление Наполеона в нынешних условиях — несчастье для страны: стране угрожают новым вторжением. Но наш долг состоит в том, чтобы победить или умереть».

Под Ватерлоо Дюрютт храбро сражался во главе 4-й дивизии, входившей в состав корпуса графа д’Эрлона, и своей кровью ещё раз доказал преданность Наполеону, получив сабельный удар в голову и лишившись кисти правой руки, оторванной артиллерийским снарядом.

После окончательного низложения Наполеона Дюрютт остался не у дел, жил в своём поместье во Фландрии и умер 18 апреля 1837 года в Ипре.

Имя Дюрютта выбито на Триумфальной арке в Париже.



Источники

  • Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
  • Charles Mullié. Biographie des célébrités militaires des armées de terre et de mer de 1789 à 1850, 1852

Напишите отзыв о статье "Дюрютт, Пьер Франсуа Жозеф"

Отрывок, характеризующий Дюрютт, Пьер Франсуа Жозеф

Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.