Дютш, Оттон Иванович

Оттон Иванович Дютш

Дютш, Оттон Иванович (1825—1863) — композитор, капельмейстер, дирижёр, профессор теории музыки Санкт-Петербургской консерватории.

Биография

Родился в Копенгагене в 1825 году. Отец Дютш был учителем музыки и пения в Копенгагене и готовил сына к духовному званию.

Ещё в детстве Дютш обнаружил страстную любовь и необыкновенные способности к музыке, но его отец долго не решался расстаться с мечтою видеть своего сына священником. Наконец он уступил просьбам сына, горячо хотевшего всецело посвятить себя музыке, и на семнадцатом году от рождения молодой Дютш отправился в Лейпциг, где поступил в консерваторию и стал обучаться музыке под руководством известного в то время профессора Шнейдера. Впоследствии, разойдясь с Шнейдером, он продолжал своё музыкальное образование под руководством знаменитого композитора Феликса Мендельсона-Бартольди.

Получив несколько медалей лейпцигской консерватории и премии разных обществ за пьесы, со значительным успехом исполнявшиеся в концертах в Лейпциге и Копенгагене (главным образом на духовные тексты), Дютш в 1847 году предпринял путешествие во Францию и Италию, намереваясь объехать все главные города Западной Европы и всюду давать концерты. Но ему не удалось осуществить этого плана, и в 1848 году он приехал в Петербург. Здесь он был радушно встречен музыкальным кружком М. И. Глинки, с которым до самой его смерти сохранял самые дружеские отношения. В то же время он и здесь должен был разочароваться в своих мечтах об известности и свободной, самостоятельной деятельности: тяжелое материальное положение отдало его в руки бездарных эксплуататоров, заказывавших ему разного рода произведения для фортепьяно и оркестра и выставлявших под ними своё имя.

Вскоре однако Дютш, покровительствуемый князем А. И. Барятинским, уехал на Кавказ в качестве капельмейстера в 80-й пехотный Кабардинский полк. На Кавказе Дютш пробыл около полутора года и за это время из музыкантов полка, в котором он служил, он составил лучший во всем крае не только духовой, но и скрипичный оркестр. Кроме того, в этот же период он устроил оркестры в некоторых других полках.

В Петербурге, куда возвратился Дютш, недостаток средств заставил его взяться за дирижирование оркестрами в общественных садах. Хотя он с большим неудовольствием взялся зa это дело, однако оно принесло ему пользу, так как дало ему возможность обнаружить перед публикой свой талант в качестве капельмейстера и в то же время обратило на него внимание дирекции Императорских театров, которая вскоре поручила ему несколько работ, в коих ему впервые пришлось писать музыку на русские тексты.

В 1852 году Дютш был принят дирекцией Императорских театров на службу в звании капельмейстера, причем главною его обязанностью было репетирование хоров и игра на органе во время представлений итальянской оперы.

В 1860 году была поставлена на русской сцене его опера «Кроатка или соперницы», на текст Н. И. Куликова. Опера шла на сцене семь раз с посредственным успехом и, несмотря на свои несомненные достоинства, на следующие сезоны возобновлена не была. Однако, имя Дютш, как музыкального деятеля, было вполне упрочено.

В 1862 году Дютш отправился на родину для постановки «Кроатки», уже переведенной нa немецкий язык, на сцене Копенгагенского королевского театра. По непредвиденным обстоятельствам постановка оперы была отложена, и Дютш, обласканный датским королём Христианом VІІ и награждённый им орденом Данеброга, возвратился в Петербург. Сюда его призывали занятия в театре в качестве репетитора хоров и в консерватории, пригласившей его к себе в 1862 году профессором элементарной теории музыки и сольфеджио.

Между тем здоровье Дютш, уже и без того значительно надломленное, окончательно расстроилось. В 1863 году он поехал для лечения в Германию и вскоре же умер во Франкфурте-на-Майне вследствие хронического поражения легких.

Кроме упомянутой оперы «Кроатка», являющейся лучшим произведением Дютш, ему принадлежат: 28 пьес для фортепьяно в две руки; этюды для фортепьяно (ор. 12); 9 русских и 42 немецких романса; песни для смешанных голосов à capella (op. 18); песни для мужских голосов (op. 19); «113-й псалом» для хора и оркестра; марш для военного оркестра: «Вперед, ребята!»; alleqro de concert для двух фортепьяно с оркестром; вальс для фортепьяно с оркестром; соната для фортепьяно и виолончели С-moll; два романса для скрипки и фортепьяно; оперетта «Узкие башмаки» (пер. П. С. Федорова); оперетта «Im Dorfe» с немецким текстом; 30 пьес для танцев; музыка к драмам Кукольника — «Денщик», Родиславского — «Расставанье» и Сухонина — «Русская свадьба» и «Деньги».

Часть этих произведений издана в разное время в России и за границей, а часть находится в рукописях. Все музыкальные сочинения Дютш обнаруживают его несомненный талант и много вкуса, отличаются художественней оркестровкой и гармонизацией и свидетельствуют о безукоризненном знании им контрапункта. Но в то же время в них нередко замечается искусственность мелодии, отсутствие оригинальности и новизны форм, встречаются места с отпечатком влияния Мендельсона-Бартольди, Мейербера и рапсодий Ф. Листа.

Источники

• Дютш, Оттон Иванович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб., 1905. — Т. 6: Дабелов — Дядьковский. — С. 745—746.
• Дютш, Оттон Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Новый энциклопедический словарь: В 48 т. /Под ред. К. К. Арсеньева. — Т. 1-29. — М., 1911—1916.
• Энциклопедический словарь Гранат: В 58 т. М., 1910—1948. Том: 19, Стр.: 383

Отрывок, характеризующий Дютш, Оттон Иванович

– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.