Дю Рё, Жан II де Крой

Жан де Крой дю Рё фр. Jean de Croÿ du Rœulx <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Граф дю Рё
1553 — 1581
Предшественник:	Адриен де Крой
Преемник:	Эсташ I де Крой
Статхаудер Фландрии
1572 — 1577
Преемник:	Филипп III де Крой
Смерть:	9 июня 1581(1581-06-09) Монс
Род:	Дом де Крой
Отец:	Адриен де Крой
Мать:	Клод де Мелён

Жан де Крой (фр. Jean de Croÿ; ум. 9 июня 1581, Монс) — 2-й граф дю Рё и Священной Римской империи, военачальник и государственный деятель Испанских Нидерландов, статхаудер Фландрии.

Биография

Сын Адриена де Кроя, графа дю Рё, и Клод де Мелён.

Начинал службу под командованием своего отца в последних Итальянских войнах. В 1552 году был оставлен командовать в захваченном у французов Эдене. Адриен де Крой разрешил сыну сдать крепость противнику только при условии отражения трех штурмов, угрожая в противном случае заколоть кинжалом, если тот попадется ему на глаза. Крепость капитулировала после двухдневного яростного обстрела.

В 1553 году Жан де Крой наследовал отцу как граф дю Рё.

В 1562 году был рекомендован графом Эгмонтом на вакантный пост губернатора Нового Эдена, но правительство сделало выбор в пользу кандидата, предложенного кардиналом Гранвелем. В качестве компенсации де Крой был назначен капитаном валлонской ордонансовой роты тяжеловооруженных всадников.

Протест нидерландской знати Маргарите Пармской 5 апреля 1566, и направление Генеральными штатами сеньоров де Монтиньи и ван Бергена к королю с просьбой прекратить религиозные гонения, дали возможность де Крою продемонстрировать свою преданность короне и религии. В мае на штатах Артуа он призвал сословия выступить против гёзов, и заявил, что сам со шпагой в руке пойдет на недовольных. Эгмонту с трудом удалось его успокоить, но штаты провинции избрали графа делегатом для вручения регентше письменного заверения в их преданности католической церкви.

Ревностная приверженность католицизму сделала его весьма популярным в Артуа, и вызвала недовольство Эгмонта, завидовавшего успехам своего бывшего протеже.

Восстание иконоборцев заставило власти принять решительные меры, и 26 декабря граф дю Рё, находившийся в подчинении у губернатора Эно сеньора де Нуаркарма, был назначен командиром семи пехотных знамен, с заданием овладеть Валансьеном, который использовался мятежниками для доступа в валлонские провинции. Валансьенцы отчаянно защищались, в ходе одной из вылазок даже заставили банду де Кроя укрыться в монастыре Сен-Сольв, но 29 декабря Нуаркарм и дю Рё разгромили у Ланнуа кальвинистские банды, шедшие на помощь городу.

2 января 1567 Нуаркарм вступил в Турне и заставил его жителей принять гарнизон, а дю Рё был послан наводить порядок в Эре и Сент-Омере (18 января 1567).

Когда Нуаркарм отправился продолжать осаду Валансьена, граф был оставлен губернатором в Турне. 24 февраля вошел в город со своим валлонским полком, и в городских документах за март месяц фигурирует как губернатор и капитан города, сите и бальяжа Турне и Турнези. 15 марта приказал повесить в цитадели пятерых иконокластов, и усилил репрессии после падения Валансьена.

В июне отправился в Брюссель, чтобы добиться разрешения повесить еще дюжину протестантов из числа ста пяти, арестованных им в Турне. Получил согласие правительства, и в октябре был утвержден герцогом Альбой в качестве сюринтенданта Турне и Турнези.

Незадолго до пасхи 1568 года Альба назначил Жана полковником одного из четырех валлонских пехотных полков, с заданием помешать соединению французских гугенотов с лесными гёзами на границе Артуа. В июле 1568 года граф нанес поражение сеньору де Коквилю, вторгшемуся в Нидерланды с французской территории во главе войска кальвинистов, и засевшему в Оси-ле-Шато, откуда его люди совершали грабительские рейды в Пикардию. Коквиль был отброшен обратно во Францию, схвачен властями Карла IX в Сен-Валери, и повешен. За эту победу дю Рё был награждён должностью капитан-генерала валлонских кавалерии и пехоты.

В период борьбы герцога Альбы с вторжением армии Вильгельма Оранского, Жан де Крой 3 сентября занял своими войсками цитадель Антверпена, а 21 октября со всей возможной скоростью был по воде переброшен в Брюссель, чтобы обеспечить безопасность герцога ван Арсхота и Государственного совета.

20 декабря Альба вернулся в столицу с победой, и распустил валлонские войска, отослав дю Рё в его поместья. 4 июля 1570 король вознаградил графа за службу, пожаловав ему в вечную ренту 3000 флоринов. Предложение снова назначить его губернатором Турне было двором отклонено.

В апреле 1572, вследствие новых военных успехов гёзов, взявших Бриль, Альба снова призвал дю Рё на службу. Тот поначалу отказался, но затем возглавил предложенный ему полк. После безуспешной попытки ввести гарнизон в Мехелен, в мае 1572 граф участвовал в осаде Монса.

В июне Альба послал де Кроя в Брюгге для защиты побережья от налетов морских гёзов, но тот не смог помешать противнику доставить 23 орудия в Урсель.

3 июля 1572 года граф дю Рё был назначен статхаудером Фландрии, что вызвало сильное недовольство населения провинции. Подавил восстание, начавшееся 18 июля в Брюгге из-за грабежей и насилий его солдат. Через несколько дней отразил яростную атаку гёзов, французов и англичан, пришедших из Флиссингена. К концу месяца очистил от повстанцев район Брюгге, но не смог помешать оранжистам захватить Дендермонде (6 сентября) и Ауденарде (7 сентября). Опасаясь всеобщего восстания в провинции, потребовал подкреплений у герцога, не ручаясь, в противном случае, за то, что сумеет удержать Фландрию под контролем.

Сдача Монса и разграбление Мехелена вызвали новый патриотический подъем у фламандцев. В начале октября граф дю Рё с тысячей пехотинцев и двумя сотнями кавалерии выступил на Ауденарде. Кальвинистский гарнизон, успевший совершить там немало преступлений, покинул город вечером 4-го. На следующий день, уйдя от преследования валлонов, и обманув бдительность шателенов и приморских городов, извещенных графом об опасности, отряд гёзов неожиданно прорвался в Остенде и отплыл в Дувр. При этом они потеряли сотню своих, захваченных в плен остендскими моряками. Граф увел пленных в Брюгге, где они были частью обезглавлены, частью повешены.

28 ноября герцог приказал де Крою усилить репрессии в отношении жителей побережья, снабжавших флиссингенских пиратов продовольствием и снаряжением. Нехватка денежных средств помешала губернатору выполнить этот приказ. В апреле 1573 он просил у эшевенов Гента выдать аванс в 2000 ливров для уплаты жалования войскам и гарнизону цитадели, а получив отказ, написал герцогу, что не сможет удержать на службе свои четыре валлонские роты. В конце концов, гентцы согласились выделить ему средства, достаточные для содержания 15 знамен.

Жан де Крой приветствовал назначение Рекесенса, надеясь, как и другие жители провинции, на то, что новое правительство покончит с чрезмерной жестокостью порядков, установленных «Кровавым Альбой», и найдет выход из гражданской войны.

Ожидания не оправдались. В период осады Лейдена флиссингенские мятежники собирались провести крупную диверсию на побережье. Дю Рё в августе 1574 известил об их планах Рекесенса, и предписал городам самим позаботиться об обороне, так как правительство бессильно им помочь.

После провала блокады Лейдена Рекесенс собрал 10 ноября в Брюсселе губернаторов провинций и Государственный совет, предложив вступить в переговоры с мятежниками Голландии и Зеландии, но проект также провалился, поскольку король отказался идти на уступки. Летом 1575 года война возобновилась с новой силой. Принц Оранский готовился напасть на Дюнкерк, но дю Рё, извещенный брюггцами о планах противника, сумел ему помешать (январь 1576).

Неожиданная смерть Рекесенса 5 марта 1576 погрузила валлонские провинции в состояние анархии. Государственный совет требовал распустить имеющиеся войска, угрожавшие мятежом, и набрать на их место другие, но не имел для этого финансовых ресурсов.

Вернувшись во Фландрию, дю Рё собрал в Дюнкерке небольшую флотилию для участия в осаде Зирикзее (2 апреля), но едва это место сдалось, как испанцы подняли мятеж, 25 июля 1576 захватили Алст, после чего разграбили и сожгли деревни до самых ворот Гента. Дю Рё не смог этому помешать, так как его части обороняли города побережья от налетов флота принца Оранского. Удалось лишь отправить небольшой отряд, чтобы перекрыть дорогу из Алста на Гент.

После испанского погрома в Антверпене Жан де Крой, как и большинство валлонских командиров, перешел на сторону федералистов. По примеру штатов Брабанта штаты Фландрии приняли на себя полноту власти в провинции, и назначили графа дю Рё главнокомандующим. Он высказался за созыв конференции всех статхаудеров провинций и Генеральных штатов. Призвав войска пограничных гарнизонов, валлонский отряд, и набрав еще 17 знамен, граф занял Брюгге и Гент, а также перекрыл все пути к Алсту.

Перебросив в Гент 14 знамен, он 16 сентября осадил цитадель, некогда построенную его отцом. Там командовал Антонио де Аламос Мальдонадо, лейтенант полковника Мондрагона, арестованного собственными войсками в Зирикзее. Граф просил у принца Оранского прислать подкрепления и артиллерию, и 26-го в город прибыл полковник Оливер ван ден Тимпел с крупными силами. Тем временем мятежники Алста соединились с испанскими солдатами, разграбившими Антверпен.

7 ноября, накануне подписания Гентского умиротворения, валлоны и оранжисты безуспешно штурмовали замок, и 10-го, после публикации договора, гарнизон капитулировал.

В январе 1577 граф подписал Брюссельскую унию, но после прибытия в Нидерланды нового испанского наместника, дона Хуана Австрийского, и издания 12 февраля Вечного эдикта, он одним из первых вернулся в испанский лагерь (май 1577). Штаты Фландрии 20 сентября сместили его с поста статхаудера, назначив на эту должность герцога ван Арсхота.

После взятия испанцами в июле цитадели Намюра граф дю Рё был поставлен там губернатором, и стал адъютантом принца. 31 декабря де Крой стал членом его совета. После разгрома войск штатов в битве при Жамблу 31 января 1578, пленники были отосланы в Намюр, и графу было приказано утопить их в Маасе. Дю Рё написал принцу, что не может поверить в столь бесчеловечный приказ, но согласился выполнить его, в случае подтверждения. По свидетельству современника, большое количество шотландцев действительно было брошено в реку, а остальных пленных Хуан Австрийский распорядился отослать во Францию. 10 февраля дю Рё привел их в Динан. В конце месяца Генеральные штаты собрались в Брюсселе, чтобы обсудить его действия, а граф ответил на это, овладев Биншем (15 марта). Ненависть федералистов к графу дею Рё была так велика, что его (вместе с Шарлем де Берлемоном) потребовали исключить из любого соглашения, в ходе мирных переговоров с доном Хуаном.

Алессандро Пармский также пользовался услугами Жана де Кроя, не занимавшего в то время официальных должностей, послав его на переговоры с колеблющимися валлонскими дворянами Брюгге и Гента, недовольными кальвинистским режимом.

В июле 1579 граф командовал экспедицией в Гелдерн, и пытался добиться сдачи Хертогенбоса, в октябре действовал у Тюрнхаута и Гела, в начале ноября угрожал Антверпену. 20 ноября герцог послал его на помощь Недовольным против Ла Ну, дав три полка. О последних годах жизни Жана де Кроя известно мало. Он умер в Монсе 9 июня 1581.

Семья

Жена (1568): Мари де Рекур, дочь Жана де Рекура, барона де Лик, и Изабеллы де Фукесоль. Брак бездетный. Графство Ле-Рё перешло к младшему брату Жана, Эсташу I де Крою.

По словам Виктора Фриса, автора статьи в «Бельгийской национальной биографии», у графа было несколько дочерей, младшая из которых, прозванная La bella Franchina, была официальной любовницей герцога Пармского.

Литература

• Bury Adels-Torn. Maison de Croy, étude héraldique, historique et critique. — Bruxelles: Société belge de librairie, 1894. [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k5567670r.r=Maison+de+Cro%C3%BF.langEN]
• Courcelle J.-B.-P., de. De Croy, pp. 45—46 // Histoire généalogique et héraldique des pairs de France. T. VIII. — P.: Arthus Bertrand, 1827 [books.google.ru/books?id=I0sWAAAAYAAJ&pg=PA45#v=onepage&q&f=false]
• Francquen Ch. J. de. Croy, p. 16 / Recueil historique, généalogique, chronologique et nobiliaire des maisons et familles illustres et nobles du royaume. T. I. — Bruxelles: Imprimerie de Demanet, 1826
• Danvin B. Vicissitudes, heur et malheur du Vieil-Hesdin. — Saint-Pol: Bégar-Renard, 1866.. pp. 245—246 [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k8515524/f9.item.zoom gallica.bnf.fr]
• Fris V. Roeulx (Jean, comte de ou du) // Biographie nationale de Belgique. T. XIX. — Bruxelles: Établissements Émile Bruylant, 1907., coll. 668—680
• Jan van Croy // Biographisch woordenboek der Nederlanden. Deel III. [www.dbnl.org/tekst/aa__001biog04_01/aa__001biog04_01_1295.php?q=Croy#hl1]. — Haarlem, 1858, pp. 888—889
• Jonge J. C. de. De Unie van Brussel des jaars 1577. — 's-Gravenhage: Weduwe J. Allart, 1825, pp. 67—68
• Nobiliaire des Pays-Bas et du comté de Bourgogne. — T. I. — Gand: F. et T. Gyselinck, 1865, p. 579
• Père Anselme. Histoire généalogique et chronologique de la maison royale de France. T. V. — P.: Companie des Librairies, 1730., p. 646 [books.google.ru/books?id=_UZUbCPAQD4C&pg=PA646#v=onepage&q&f=false]
• Vegiano J.-Ch.-J. de. Supplément au Nobiliaire des Pays-Bas et du comté de Bourgogne, 1420—1555. — Louvain: Jean Jacobs, 1775, p. 158 [books.google.ru/books?id=rlMVAAAAQAAJ&pg=PA158#v=onepage&q&f=false]

Ссылки

• Anton van der Lem. [www.dutchrevolt.leiden.edu/dutch/personen/R/Pages/roeulx.aspx Jean de Cro, graaf van Rulx] (нид.). Universiteit Leiden (14.02.2012). Проверено 7 июля 2016.

Отрывок, характеризующий Дю Рё, Жан II де Крой

– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.