Дядюшкин сон

Дядюшкин сон
Первая публикация в журнале «Русское слово», 1859, № 3
Жанр:	повесть
Автор:	Фёдор Достоевский
Язык оригинала:	русский
Дата написания:	1859
Дата первой публикации:	1859

«Дя́дюшкин сон» — повесть Фёдора Михайловича Достоевского, написанная в 1859 году. Первое после длительной творческой паузы произведение Достоевского, с которым он вернулся к литературной деятельности. Написана во время пребывания автора в Семипалатинске. Впервые опубликована в журнале «Русское слово» (1859, № 3).

Сюжет

Действие повести происходит в городе Мордасове, где живёт Мария Александровна Москалёва — энергичная дама, имеющая двадцатитрёхлетнюю дочь. Мать мечтает выдать Зинаиду замуж, однако та мягко отклоняет предложения своего единственного ухажёра Павла Мозглякова; других же достойных кавалеров в их небольшом городке нет.

Однажды в доме Москалёвых останавливается князь К. — господин весьма почтенного возраста, страдающий, по мнению горожан, старческим слабоумием и внешне напоминающий «мертвеца на пружинах». Во время общения с гостем у Марии Александровны созревает план: женить его на своей дочери. Зинаида, с которой мать делится этим замыслом, сначала горячо отвергает любые разговоры о свадьбе, но Москалёва-старшая приводит весомые аргументы: согласно её доводам, девушке выпадает особая миссия — в браке она будет для мужа сестрой милосердия, а после его смерти станет богатой и свободной княгиней.

Мария Александровна прилагает немало усилий для реализации своего проекта; в итоге князь, расслабившись от напитков и пения Зинаиды, соглашается жениться. Однако наутро выясняется, что К. весьма смутно помнит о недавних событиях, и Павлу Мозглякову удаётся убедить «дядюшку», что свою грядущую свадьбу тот видел во сне. Когда обман раскрывается, Зинаида честно признаёт свою вину, а князь, тронутый её искренностью, сообщает, что для него было бы большой честью предложить руку и сердце такой девушке. Всё случившееся становится для К. сильным потрясением; через три дня он умирает в своём гостиничном номере. Раскаивается и Павел Мозгляков, понимающий, что из-за ревности он потерял любимую. Через несколько лет судьба сведёт их на балу в далёком краю; Зинаида, ставшая к тому времени женой генерал-губернатора, не узнаёт бывшего ухажёра.

История создания. Отзывы

Работа над повестью «Дядюшкин сон» началась у Достоевского после длительной творческой паузы, связанной с пребыванием сначала в Омском остроге, а затем в Семипалатинске. К её созданию автора подтолкнуло не только желание вернуться к литературной деятельности, но и финансовые сложности: так, в 1858 году, рассказывая в письме, адресованном публицисту Михаилу Каткову, о задумке нового произведения, Фёдор Михайлович откровенно дал понять, что испытывает острую нужду в деньгах: «Если Вам угодно будет иметь, для напечатания в этом году, мой роман, то не можете ли Вы мне выслать теперь же, вперёд за роман, недостающие мне и крайне необходимые 500 руб., серебром». Не только Катков, но и издатель журнала «Русское слово» Григорий Кушелев-Безбородко согласились сотрудничать с Достоевским по предложенной им схеме — выплата гонораров в кредит, «под честное слово». Исследователи не смогли установить точную дату начала работы над «Дядюшкиным сном»; по их предположениям, Фёдор Михайлович собирался написать на основе придуманного им сюжета комедию, поэтому черновики были заполнены соответствующими ремарками: «Десять часов утра», «Марья Александровна сидит у камина» и так далее. Несмотря на спешку, Достоевский — в нарушение предварительных договорённостей — смог отправить готовую рукопись в «Русское слово» только в январе 1859 года; в марте повесть была уже напечатана. Впоследствии, вспоминая историю её создания, Достоевский признавался:

Я написал её тогда в Сибири, в первый раз после каторги единственно с целью опять начать литературное поприще, и ужасно опасаясь цензуры (как к бывшему ссыльному). А потому невольно написал вещичку голубиного незлобия и замечательной невинности.

Литературное сообщество России встретило публикацию «Дядюшкиного сна» почти демонстративным молчанием. Судя по воспоминаниям современников Достоевского, устные оценки нового произведения Фёдора Михайловича дали в частных беседах писатели Иван Тургенев и Иван Гончаров, критик Дмитрий Писарев, поэт Николай Некрасов. Тепло отозвался о повести в одном из писем Алексей Плещеев, долго хлопотавший о возвращении Достоевского в литературу и выступавший в роли доверенного лица при его переговорах с издателями. Однако горячих откликов и рецензий, подобных тем, что сопровождали выход романа «Бедные люди», автор не дождался.

Герои. Возможные прототипы

По замечанию литературоведа Григория Фридлендера, персонажи повести по мере развития сюжета меняются, каждый из них в очередной главе «получает новую глубину», а представление о том или ином образе, сложившееся у читателей после отдельной сцены, опровергается уже в следующем эпизоде.

Князь К.

В одном из писем брату Достоевский упоминал, что князь К. является единственным серьёзным героем «Дядюшкиного сна». Внешне он «весь искусственный», состоящий из парика, накладных бакенбардов и закрывающей значительную часть лица эспаньолки; его морщины замаскированы с помощью румян и белил — на то, чтобы «закостюмировать эту мумию в юношу», камердинер тратит ежедневно несколько часов. Как отметил критик Константин Мочульский, образ князя интересен тем, что он не только представляет собой шаржированный портрет «русского барина-европейца», но и является литературным предшественником другого персонажа Достоевского, — речь идёт о Степане Верховенском из романа «Бесы», который, подобно К., «следит за европейским просвещением» и перемежает русские и французские слова. Среди характеристик, которыми исследователи наделяют князя, — «карикатура», «кукольный персонаж», «барин-простофиля», «ярмарочный шут», «балаганный паяц». В тот момент, когда К. сообщает, что он «на дружеской ноге» с Байроном, в нём проступают черты Хлестакова. При этом князь способен меняться: так, в момент выявления обмана, когда гордая Зинаида берёт всю вину на себя, К. утрачивает привычную нелепость — в нём, по словам Фридлендера, обнаруживается «рыцарство, обиженная и беспомощная человечность».

К числу знакомых Достоевского, напоминавших князя, относился драматург Фёдор Кокошкин: он, подобно К., до глубокой старости «разыгрывал светского селадона и дамского поклонника». Очевидцы утверждали, что с помощью грима и парика он ежедневно преображался: «Надо было видеть, какие с ним совершались овидиевские превращения». Кроме того, литературоведы называют своеобразным «родственником» князя пушкинского персонажа — графа Нулина:

Оба впервые появляются перед нами из-за одинаковой неудачи в пути: у одного опрокинулась карета, у другого — коляска… Граф Нулин, жуир и франт, промотал «в вихре моды» не только свои наличные средства, но и «грядущие доходы». Сходные обстоятельства жизни и у князя Достоевского… Князь К. — это граф Нулин в старости.

Зинаида Москалёва

Зинаиду Москалёву исследователи сравнивают с Татьяной Лариной — их роднит романтичное отношение к миру и склонность к жертвенности. Полюбив некогда бедного, нездорового Василия, отношения с которым вызвали в Мордасове волну слухов, Зинаида не смогла стать его женой, однако верность «уездному учитилишке» хранила до последних его минут. Позже она, как и героиня «Евгения Онегина», освободилась от юношеских грёз и вышла замуж за генерал-губернатора — «старого воина с двумя звёздами и с белым крестом на шее». Даже возможный брак с князем К. девушка рассматривала как проявление милосердия — сначала по отношению к будущему мужу, нуждающемуся в сердечном участии, затем — по отношению к умирающему от чахотки Васе, который мог бы вылечиться с помощью её денег.

По мнению исследователей, вероятным прототипом Зинаиды Москалёвой (а также Наташи Ихменёвой из романа «Униженные и оскорблённые») была Мария Дмитриевна Исаева — первая жена Достоевского, которая с состраданием относилась и к Фёдору Михайловичу, и к учителю Николаю Вергунову.

Другие персонажи

Мария Александровна Москалёва, которую рассказчик называет «первой дамой в городе», напоминает персонажа романа «Бесы» Варвару Петровну Ставрогину: обе героини склонны к спонтанным решениям, властны, энергичны. Если одна из них решила выдать замуж свою дочь за князя К., то другая столь же внезапно задумала устроить личную жизнь воспитанницы Дарьи. По мнению Алекея Плещеева, образ провинциального «Наполеона» и одновременно «первой сплетницы в мире» является одним из самых удачных в «Дядюшкином сне».

Наиболее полное воплощение «мордасовской мудрости», бестиальная Москалева обращает свою жизнь в сплошное противостояние всему и всем, даже, по её словам, «дураку» Шекспиру, олицетворяющему недоступные «первой даме» высокие и светлые начала бытия. В Марье Александровне сосредоточена энергия дьявольского зла, прикрытого маской псевдохристианского приличия и своекорыстной материнской лжедобродетели.

Двадцатипятилетний Павел Александрович Мозгляков, называющий себя племянником князя К., смешон и жалок одновременно. Он тщетно пытается добиться благосклонности Зинаиды Москалёвой, обвиняет девушку то в холодности, то в легкомыслии и в итоге расстраивает её свадьбу. Литературоведы видят в нём представителя галереи «маленьких людей» и считают, что авторское сочувствие даёт ему шанс на лучшую судьбу: в финале повести Мозгляков, испытав горечь от встречи с аристократкой Зинаидой на балу, «свежий и здоровый» движется к новой жизни.

Помимо героев, непосредственно участвующих в сюжете, в «Дядюшкином сне» есть рассказчик, задача которого — представлять персонажей, а затем отходить в сторону, давая им возможность действовать самостоятельно. Его образ, с одной стороны, близок Макару Девушкину из романа «Бедные люди», с другой — хроникёру из «Бесов». Рассказчика отличает умение подмечать детали и «бесхитростно выворачивать наизнанку затемнённую жизнь глубинной провинции».

Художественные особенности

Исследователи дают разные определения жанру «Дядюшкиного сна». По мнению литературоведа Николая Чиркова, в этом произведении Достоевский впервые в своей литературной практике обратился к форме «драматизированного романа». Константин Мочульский писал, что изначальный замысел автора был связан с пьесой; в силу разных причин эта идея осталась нереализованной, однако следы некой театральности сохранились: «„Дядюшкин сон“ — это водевиль, наскоро переделанный в повесть». Свидетельством того, что Фёдор Михайлович планировал создать произведение для сцены, являются не только диалоги и ремарки, но и композиция, при которой развязка сюжета выглядит «театрально-выразительной». Григорий Фридлендер, отмечая близость произведения к провинциальной хронике, наполненной повседневными проблемами, в то же время находит в повести черты и комедии, и трагедии. Судя по воспоминаниям современников, в 1850—1860-х годах Достоевский с большой заинтересованностью относился к водевилю; в одном из писем он сообщал, что хотел бы «написать комедийку». Водевильное влияние просматривается даже в названии повести: «Дядюшкин сон» соотносится, по мнению Моисея Альтмана, с такими произведениями, как «Дядюшка на трёх ногах» Петра Каратыгина, «Дядюшкина тайна» Дмитрия Ленского, «Комедия с дядюшкой» Петра Григорьева и некоторыми другими.

В «Дядюшкином сне» отразились впечатления, полученные Достоевским во время пребывания в Сибири; Мордасов в его повести — это «царство сплетен, слухов, интриг, дамских войн за первенство в обществе»; это город, в котором большим, долго обсуждаемым событием становится любой эксцентричный поступок.

Этнопсихологической основой разработки служат ему [Достоевскому] реальные наблюдения над омскими, семипалатинскими и барнаульскими обывательскими типами и нравами 1850-х годов.

Гоголевские традиции

«Дядюшкин сон» создан в гоголевских традициях. Исследователи считают, что непосредственное влияние Николая Васильевича обнаруживается как при выборе общей темы (повседневный уклад жизни в дореформенной провинциальной России), так и в стилистике (произведение Достоевского иронично «перекликается» с «Повестью о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»). Анекдотичный сюжет повести, рассказывающей о том, что появление утратившего память старика внесло много суматохи в жизнь маленького городка, также восходит к гоголевским комедиям — «Женитьбе» и «Ревизору».

Литературная перекличка наблюдается и при выборе Достоевским фамилий для персонажей «Дядюшкиного сна» — почти все они «по-гоголевски говорящие». К примеру, дальней родственнице Марии Александровны, проживающей в её доме, автор дал не только фамилию Зяблова, но и имя героини «Мёртвых душ» Коробочки — Настасья Петровна. Из гоголевского арсенала «позаимствованы» и фамилии других действующих лиц: Паскудина, Мозгляков, Фарпухины, Залихватский, Бородуев, Заушин.

Адаптации

Разговоры о возможной инсценировке «Дядюшкиного сна» начались ещё при жизни Достоевского. Однако автор реагировал на них без энтузиазма. В одном из писем, датированных 1873 годом, он пояснял, почему не видит необходимости в создании сценической версии своего произведения: «Я не решаюсь и не могу приняться за поправки. 15 лет я не перечитывал свою повесть „Дядюшкин сон“. Теперь же, перечитав, нахожу её плохою».

«Дядюшкин сон» появился в репертуарах театров спустя десятилетия. Так, в январе 1927 году к постановке спектакля по произведению Достоевского приступила труппа Московского художественного театра. Режиссёр Немирович-Данченко писал Станиславскому, что спектакль «получился недурной», отмечал, что Книппер-Чехова, игравшая Марию Александровну Москалёву, была «иногда блестяща», Мозгляков в исполнении Владимира Андреевича Синицына получился «великолепным», а Николай Хмелёв, несмотря на проблемы во время репетиций, в конце концов «сложился в хорошего Князя».

В 1964 году образ Москалёвой воплотила на сцене театра имени Моссовета Фаина Раневская. По воспоминаниям Константина Михайлова, наблюдавшего, как актриса работала над ролью «провинциального Наполеона в кринолине», Раневская сумела создать образ напористо-обольстительной героини, в характере которой дерзость сочеталась с изяществом. Среди постановок XXI века рецензенты выделяют спектакль «Дядюшкин сон» в театре имени Маяковского (режиссёр Екатерина Гранитова, в роли Москалёвой-старшей — Ольга Прокофьева), а также сценическую версию в Большом драматическом театре имени Г. А. Товстоногова (режиссёр Темур Чхеидзе, Москалёва — Алиса Фрейндлих, Князь — Олег Басилашвили).

Повесть неоднократно экранизировалась. В 1966 году вышел фильм Константина Воинова «Дядюшкин сон», в котором роль Князя исполнил Сергей Мартинсон, образ Москалёвой создала Лидия Смирнова, Зинаиду сыграла Жанна Прохоренко. По мнению киноведа Петра Багрова, картина, несмотря на мастерство актёров, не вошла в число творческих удач Воинова: «Театр можно „адаптировать“ для кино, литературу же „адаптировать“ нельзя: здесь уже нужно искать кинематографический эквивалент».

Литература

• Сараскина Л. И. Достоевский. — М.: Молодая гвардия, 2013. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 978-5-235-03595-9.
• Альтман М. С. Достоевский. По вехам имен. — Издательство Саратовского университета, 1976.
• Розенблюм Л. М. Примечания // Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в десяти томах. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1956. — Т. 2.
• Мочульский К. В. Достоевский. Жизнь и творчество. — Париж: YMCA-PRESS, 1980. — С. 641—663.
• Кэнноскэ Накамура. Словарь персонажей произведений Ф. М. Достоевского. — СПб: Гиперион, 2011. — ISBN 978-5-89332-178-4.
• Фридлендер Г. М. Достоевский-сатирик // Достоевский Ф. М. Дядюшкин сон; Село Степанчиково и его обитатели; Скверный анекдот. — Л.: Лениздат, 1982. — С. 435—442.

Отрывок, характеризующий Дядюшкин сон

– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.


С конца 1811 го года началось усиленное вооружение и сосредоточение сил Западной Европы, и в 1812 году силы эти – миллионы людей (считая тех, которые перевозили и кормили армию) двинулись с Запада на Восток, к границам России, к которым точно так же с 1811 го года стягивались силы России. 12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг, против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления.
Что произвело это необычайное событие? Какие были причины его? Историки с наивной уверенностью говорят, что причинами этого события были обида, нанесенная герцогу Ольденбургскому, несоблюдение континентальной системы, властолюбие Наполеона, твердость Александра, ошибки дипломатов и т. п.
Следовательно, стоило только Меттерниху, Румянцеву или Талейрану, между выходом и раутом, хорошенько постараться и написать поискуснее бумажку или Наполеону написать к Александру: Monsieur mon frere, je consens a rendre le duche au duc d'Oldenbourg, [Государь брат мой, я соглашаюсь возвратить герцогство Ольденбургскому герцогу.] – и войны бы не было.
Понятно, что таким представлялось дело современникам. Понятно, что Наполеону казалось, что причиной войны были интриги Англии (как он и говорил это на острове Св. Елены); понятно, что членам английской палаты казалось, что причиной войны было властолюбие Наполеона; что принцу Ольденбургскому казалось, что причиной войны было совершенное против него насилие; что купцам казалось, что причиной войны была континентальная система, разорявшая Европу, что старым солдатам и генералам казалось, что главной причиной была необходимость употребить их в дело; легитимистам того времени то, что необходимо было восстановить les bons principes [хорошие принципы], а дипломатам того времени то, что все произошло оттого, что союз России с Австрией в 1809 году не был достаточно искусно скрыт от Наполеона и что неловко был написан memorandum за № 178. Понятно, что эти и еще бесчисленное, бесконечное количество причин, количество которых зависит от бесчисленного различия точек зрения, представлялось современникам; но для нас – потомков, созерцающих во всем его объеме громадность совершившегося события и вникающих в его простой и страшный смысл, причины эти представляются недостаточными. Для нас непонятно, чтобы миллионы людей христиан убивали и мучили друг друга, потому что Наполеон был властолюбив, Александр тверд, политика Англии хитра и герцог Ольденбургский обижен. Нельзя понять, какую связь имеют эти обстоятельства с самым фактом убийства и насилия; почему вследствие того, что герцог обижен, тысячи людей с другого края Европы убивали и разоряли людей Смоленской и Московской губерний и были убиваемы ими.
Для нас, потомков, – не историков, не увлеченных процессом изыскания и потому с незатемненным здравым смыслом созерцающих событие, причины его представляются в неисчислимом количестве. Чем больше мы углубляемся в изыскание причин, тем больше нам их открывается, и всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляются нам одинаково справедливыми сами по себе, и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо, ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой, и третий, и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона, и войны не могло бы быть.
Ежели бы Наполеон не оскорбился требованием отступить за Вислу и не велел наступать войскам, не было бы войны; но ежели бы все сержанты не пожелали поступить на вторичную службу, тоже войны не могло бы быть. Тоже не могло бы быть войны, ежели бы не было интриг Англии, и не было бы принца Ольденбургского и чувства оскорбления в Александре, и не было бы самодержавной власти в России, и не было бы французской революции и последовавших диктаторства и империи, и всего того, что произвело французскую революцию, и так далее. Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти все – миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться. Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, идти на Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же, как несколько веков тому назад с Востока на Запад шли толпы людей, убивая себе подобных.
Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось, – были так же мало произвольны, как и действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависело событие) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться. Необходимо было, чтобы миллионы людей, в руках которых была действительная сила, солдаты, которые стреляли, везли провиант и пушки, надо было, чтобы они согласились исполнить эту волю единичных и слабых людей и были приведены к этому бесчисленным количеством сложных, разнообразных причин.
Фатализм в истории неизбежен для объяснения неразумных явлений (то есть тех, разумность которых мы не понимаем). Чем более мы стараемся разумно объяснить эти явления в истории, тем они становятся для нас неразумнее и непонятнее.
Каждый человек живет для себя, пользуется свободой для достижения своих личных целей и чувствует всем существом своим, что он может сейчас сделать или не сделать такое то действие; но как скоро он сделает его, так действие это, совершенное в известный момент времени, становится невозвратимым и делается достоянием истории, в которой оно имеет не свободное, а предопределенное значение.