Дёмин, Владимир Тимофеевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Дёмин В. Т.»)
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Дёмин
Общая информация
Полное имя Владимир Тимофеевич Дёмин
Родился 10 марта 1921(1921-03-10)
д. Алёшкино, Ряжский уезд, Рязанская губерния, РСФСР
Умер 10 октября 1966(1966-10-10) (45 лет)
Москва, СССР
Гражданство СССР
Рост 163 см
Вес 68 кг
Позиция нападающий
Карьера
Клубная карьера*
1939—1943 Спартак Москва 3 (1)
1944—1952 ЦДКА/ЦДСА Москва 191 (82)[1]
1952—1953 МВО Москва 2 (0)[2]
1954 ЦДСА Москва 4 (0)
Национальная сборная**
1952 СССР 1 (0)

* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Влади́мир Тимофе́евич Дёмин (10 марта 1921, д. Алёшкино, Ряжский уезд, Рязанская губерния, РСФСР — 10 октября 1966, Москва, СССР) — советский футболист, левый крайний нападающий московских клубов Спартак и ЦДКА (ЦДСА). Заслуженный мастер спорта (1948).





Биография

В 1936 году, была образована футбольная школа Спартака куда и попал Владимир Дёмин. В составе юношеской команды, он стал победителем кубка СССР среди школьников в 1937 году, с 1939 года стал входить в основную команду. Однако играл не часто.

Самый яркий след в истории футбола Дёмин оставил своей игрой в ЦДКА, при Борисе Аркадьеве. Его партнёрами по атаке были великолепные футболисты Всеволод Бобров, Григорий Федотов, Алексей Гринин, Валентин Николаев, Вячеслав Соловьёв, Борис Коверзнев. Многие голы, забитые этими нападающими происходили с подач Владимира Дёмина. После провала сборной СССР на Олимпиаде в Хельсинки, основу которой составляли армейцы, ЦДСА расформировали. Дёмин к играм сборной не привлекался, Аркадьев опасался разговоров, что берёт в команду много своих игроков. Других объяснений, почему два лучших крайних нападающих того времени Дёмин и Гринин, находившиеся к тому же в великолепной форме, не попали в сборную специалисты не видятК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4802 дня].

После этого Дёмин играл в команде города Калинина, а затем перешёл в команду МВО (Московский Военный округ), которые тоже были расформированы вслед за ЦДСА чуть позже. В 1954 году он завершил карьеру футболиста.

Впоследствии, уже расставшись со спортом, Владимир Демин заболел туберкулёзом. С помощью Всеволода Боброва его устроили на лечение в очень хороший туберкулезный санаторий, находившийся в подмосковном городе Пушкино, — именно там лечился от туберкулеза в 1920 году отец Всеволода Михаил Андреевич Бобров. Но Владимир Демин продолжал относиться к советам врачей беспечно, небрежно, очень часто нарушал режим, что в итоге привело к скорой смерти экс-футболиста в 1966 году. Похоронен на Ваганьковском кладбище.[3]

Характеристика

Небольшого роста, толстенький, выглядел достаточно неуклюже, но до тех пор пока не касался мяча. Играл остроумно с задором, обладал хорошей скоростью, сильным ударом, умением отдать точный пас и великолепным арсеналом обманных движений. Часто играл на публику, за что был любим болельщиками.

Достижения

Напишите отзыв о статье "Дёмин, Владимир Тимофеевич"

Примечания

  1. Данные, согласно энциклопедии «Российский футбол за 100 лет» (М., 1997). Согласно энциклопедии «Весь „Спартак“: История в именах» (М., 2005) — 191 (81). В 1952 провёл 3 игры за ЦДСА, которые были аннулированы (по данным Вартаняна — забил 1 гол, Вартанян А. Возвращение без вести пропавших // «Футбол», 1996, № 1, с. 10—13.).
  2. В чемпионате СССР 1953 — 5 игр, все игры МВО были аннулированы (по данным Вартаняна — забил 1 гол, Вартанян А. Возвращение без вести пропавших // «Футбол», 1996, № 1, с. 10—13.).
  3. [sport-necropol.ru/demin.html Демин, Владимир Тимофеевич] на сайте «Спортивный некрополь»

Ссылки

  • [www.cskamini.ru/?/vestnik&num=37&article=229 Статья о футболисте в вестнике МФК ЦСКА]
  • [www.rusteam.permian.ru/players/demin.html Профиль на сайте «Сборная России по футболу»]

Отрывок, характеризующий Дёмин, Владимир Тимофеевич

Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.