Д’Обинье, Теодор Агриппа

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Теодор Агриппа д'Обинье
Theodore Agrippa d'Aubigne
Место рождения:

замок Сен-Мори близ Понса, Сентонж

Место смерти:

Женева

Род деятельности:

прозаик, поэт

Направление:

маньеризм, барокко

Жанр:

поэма, сонет, стансы, ода, роман, трактат, памфлет

Те́одор Агри́ппа д’Обинье́ (фр. Théodore Agrippa d'Aubigné; 8 февраля 1552 — 9 мая 1630) — французский поэт, писатель и историк конца эпохи Возрождения. Стойкий приверженец кальвинизма. Дед возлюбленной Людовика XIV госпожи де Ментенон. Некоторые исследователи сравнивают масштаб Агриппы д’Обинье-поэта с вкладом в поэзию Шекспира и Мильтона[1].





Биография

Сын юриста Жана д’Обинье, сеньора де Бри. «Мать его умерла в родах, он был воспитан кальвинистом-отцом в духе строгого служения вере»[2]. Учился в Париже у гуманиста Матьё Бероальда. В 1562 году, когда гугеноты были изгнаны из города, вместе со своим наставником бежал в занятый реформатами Орлеан. В 1565 году учился в протестантском коллеже в Женеве у Теодора де Беза. В 1568 году тайком покинул Бероальда, изготовив веревку из простыней, и примкнул к войску гугенотов.

Участие в религиозных войнах

Поступил на службу к Генриху Наваррскому. Ушел из Парижа за три дня до начала Варфоломеевской ночи. Вернулся ко двору в 1573 году, назначен королевским конюшим. Участвовал во многих сражениях, в том числе при Жарнаке и Монконтуре в 1569 году, при Кутра в 1587 году и под Иври в 1590 году. Воевал в общей сложности тридцать лет; когда Генрих стал королём Франции, Агриппа д’Обинье взял в руки перо и ещё тридцать лет писал, оставив мемуары и художественную поэму о своём времени.

Творчество

Литературное творчество Агриппы д’Обинье обширно и разнообразно; как указывал в 2001 году исследователь Г. Шренк, «полный список его сочинений ещё только предстоит составить»[3].

«Весна»

Книга «Весна» (Le Printemps) включает в себя подборку стансов, од и сонетов: последние объединены в цикл «Гекатомба Диане» (L’Hécatombe à Diane, опубликован в 1874), работа над которым началась ещё в 1571 году и продолжалась вплоть до 1620-х годов[4].

«Гекатомба Диане» включает сто сонетов, выдержанных в духе петраркизма и посвященных возлюбленной поэта в 1571—1573 годах Диане Сальвиати, племяннице Кассандры — возлюбленной Пьера Ронсара. Подражая в структурном отношении «Книге песен», воссоздавая портрет возлюбленной в соответствии с каноном Петрарки, Д’Обинье по существу устраняет подробно артикулированную итальянским поэтом философию любви и всецело сосредотачивается на двойственности чувства, «будучи раздираем между любовью и страданием»[5]. Трагический пафос «Весны», где Петрарка оказывается в значительной мере скорректирован кровавой поэтикой в духе Сенеки и библейской образностью, заметно отличает книгу от других памятников французского петраркизма.

Как указывал Ю. Б. Виппер, сонеты и особенно стансы Агриппы д’Обинье по своей интонации отличаются от аналогичных сочинений поэтов Плеяды и скорее перекликаются с творчеством Дю Бартаса:
В отличие от присущего Плеяде тяготения к гармонии и соразмерности, здесь, наоборот, все преисполнено дисгармонии и чувства безмерности. Большинство стансов пронизано яростным, доходящим до степени пароксизма отчаянием. Отчаяние Агриппы принимает космический характер: оно перерастает в ощущение разлада с миром, окрашивает все восприятие поэтом действительности, побуждает его упиваться картинами гибели, упадка, тления, то и дело преображается в фантастические видения. Вторая своеобразная особенность стансов — это невиданный ранее динамизм в передаче чувств и их движения. Эмоции Агриппы изливаются в виде потока, порождая необычайную, спонтанную и мощную стремительность ритма.
[6].

Из книги «Весна». Сонет 12

Мила иному смерть нежданная в бою,
От пули, от меча, кинжала иль картечи,
Кончина славная среди кровавой сечи,
Где та ж судьба грозит оставшимся в строю.

Мила другому смерть в постели, не таю,
И суетня врачей, потом — над гробом речи,
И вопли плакальщиц, и факелы, и свечи,
И склеп на кладбище, и уголок в раю...

Но не прельстит меня нимало смерть солдата:
Ведь в наши времена его ничтожна плата.
В кровати смерть скучна, она — удел ханжей.

Хочу я умереть в объятиях Дианы,
Чтоб в сердце у неё, от горя бездыханной,
Воспоминания воздвигли мавзолей.

Агриппа Д'Обинье. Пер. В.Г. Дмитриева[7]

«Трагические поэмы»

Наиболее известным сочинением Агриппы д’Обинье являются «Трагические поэмы» («Les Tragiques», опубл. под псевдонимом-криптонимом L.B.D.D. в 1616 году; книга снискала успех и была переиздана в 1630 году). Вероятная дата начала работы над книгой — 1577 год. «Трагические поэмы» состоят из 9302 стихов, разделённых на семь частей (книг). В книгах I—III описываются невзгоды гражданской войны во Франции и содержатся отталкивающие портреты Генриха III и Екатерины Медичи. Начиная с книги IV масштаб происходящего приобретает космический характер; поэт описывает деяния Святых, затем возвращается к военным достижениям протестантов, но уже как бы осененных Божественным началом. Последние две книги носят дидактический характер; поэму венчает явление Иисуса-Мстителя и Страшный Суд.

Стиль поэмы

Трагический пафос поэмы, художественный стиль, отмеченный чертами барокко, гражданская позиция автора, не скрывающего «пристрастности», свидетельствуют о вершине и закате гуманистической литературы эпохи Возрождения. Агриппа д’Обинье опирается на жанр героической поэмы, признанный поэтами Плеяды, включая Ронсара, но придаёт ему особую мировоззренческую напряжённость и патетику. Среди источников поэта — «Гимны» и «Рассуждения» Ронсара, Лукан, Овидий, Ювенал, Платон, Тассо, сочинения Отцов Церкви.

Д’Обинье, стремясь запечатлеть в сознании читателя страшную картину страны, охваченной чумой и голодом, казнями и кровью, нагнетает трагические и конвульсивные образы: Франция — страдающая мать, чью грудь раздирают её сыновья; Франция, уподобленная гиганту, потерявшему свою прежнюю силу, чьи ноги, больные сухоткой, уже не могут держать могучее тело; смерть, собирающая свою страшную жатву; реки со вздувающейся кровавой пеной и т. д.
[8]

Проза

Агриппе д’Обинье принадлежит также своеобразно трактующая традицию плутовского романа и вместе с тем предвосхищающая распространённый в XVII веке жанр «комического романа» книга «Приключения барона де Фенеста» (Les Aventures du baron de Faeneste, перые две книги вышли в 1617 году, третья — в 1619, четвёртая — в 1630). По словам А. Д. Михайлова, «это, бесспорно, произведение итоговое. Здесь взгляд автора на мир, его жизненная и попросту житейская философия выражены с наибольшей прямотой, но выражены не агрессивно или хотя бы наступательно, а в известной мере примиренно с действительностью»[9]. Кроме того, Д’Обинье является автором незавершённого монументального трактата «Всеобщая история» (Histoire universelle, первый том вышел в 1618 году), охватывающего события французской и (в меньшей степени) европейской истории второй половины XVI века.

Преимущественное внимание здесь уделено деятельности протестантов и роли самого автора в происходивших событиях; Агриппа Д’Обинье затрагивает также политику Рима, Испании, Англии, Турции и России. Д’Обинье написал также несколько циркулировавших в рукописях религиозно-политических памфлетов, в том числе «Католическое вероисповедание сьёра де Санси» (La Confession catholique du sieur de Sancy, 1597, опубликован в 1660), где едко высмеивается перешедший в католицизм видный политический деятель и дипломат Никола де Арлэ, сьёр де Санси.

Впервые опубликованная в 1729 году и представляющая собой своего рода дополнение к «Всеобщей истории» автобиографическая книга «Жизнь, рассказанная его детям» (Sa Vie a ses enfants, 1617—1630) содержит ценный материал по истории гражданских войн во Франции.

Переводы

Напишите отзыв о статье "Д’Обинье, Теодор Агриппа"

Примечания

  1. Précis de littérature francaise du XVII siècle. Sous la direction de Jean Mesnard. P., P.U.F., 1990. — P. 101—102.
  2. Ревич А. М. О Теодоре Агриппе Д’Обинье и его времени // Теодор Агриппа Д’Обинье. Трагические поэмы. Изд. 2-е. М., «РИПОЛ КЛАССИК», 2002. — С. 9.
  3. [books.google.fr/books?id=G8cNXlXDRTwC&printsec=frontcover&dq=hecatombe+diane&source=bl&ots=QD85NbGqYd&sig=kKA2blKxrN2gmR1bHrOLpjtyAyw&hl=ru&ei=v0LzTK_jBJDtOduI9aAK&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=8&ved=0CFIQ6AEwBw#v=onepage&q=hecatombe%20diane&f=true. Agrippa d’Aubigné. L’Hécatombe à Diane. Saint-Etienne, 2007.]
  4. [www.erudit.org/revue/etudfr/1975/v11/n1/036595ar.pdf. Robert Mélançon. Le rite de l’Hécatombe: «le Printemps» d’Agrippa d’Aubigné]
  5. [books.google.fr/books?id=BnHK9eLYg1wC&pg=PA445&lpg=PA445&dq=aubigne+printemps&source=bl&ots=rYdNBcz0_9&sig=BHu5ncQeK8rbIveKc2ISNcIOlvw&hl=ru&ei=LUzzTNf9GMLoOduxrJEK&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CBEQ6AEwADgK#v=onepage&q&f=true Veronique Ferrer. Le Printemps d’Agrippa d’Aubigné ou les épreuves du pétrarquisme // Les poètes français de la Renaissance et Pétrarque. Etudes réunies par Jean Balsamo. — Genève, Droz, 2004. P. 447.]
  6. Виппер Ю. Б. [www.philology.ru/literature3/vipper-90c.htm Когда завершается эпоха Возрождения во французской литературе?]
  7. [www.renesans.ru/poema/10.shtml Ренессанс: вчера — сегодня — завтра]
  8. [svr-lit.niv.ru/svr-lit/vsemirnaya-literatura-france/agrippa-dobine.htm Подгаецкая И. Ю.Агриппа д’Обинье и гугенотская поэзия XVI в. ]
  9. Михайлов А. Д. Агриппа Д’Обинье, или Осень Ренессанса // От Франсуа Вийона до Марселя Пруста. Страницы истории французской литературы Нового времени (XVI—XIX века). М., Языки славянских культур, 2009. — Т. 1. — С. 309.

Литература, ссылки

  • Великовский С. [www.biografia.ru/arhiv/france07.html Теодор Агриппа д’Обинье (1552—1630)]
  • Луков Вл. А. [around-shake.ru/personae/3713.html Д’Обинье Теодор Агриппа]. Информационно-исследовательская база данных «Современники Шекспира» (2011). Проверено 15 апреля 2015. [www.webcitation.org/6XoGj2rh5 Архивировано из первоисточника 15 апреля 2015].
  •  (фр.) [www.agrippadaubigne.org/ Сайт Ассоциации Друзей Агриппы Д’Обинье]
  • [vseknigki.ru/item/1646 Теодор Агриппа д’Обинье. Приключения барона де Фенеста. Жизнь, рассказанная его детям.]
  • Пахсарьян Н. Т. [www.philology.ru/literature3/pakhsaryan-76.htm Специфика художественного метода Д’Обинье в «Авантюрах барона Фенеста»]
  • Фролова А. И. [www.e-library.lt/resursai/Uzsienio%20leidiniai/SGU/Vestnik_HumN/2006-10-2/hum0610_2_06.pdf Фролова А. И. Значение имени автора в «Трагических поэмах» Агриппы д’Обинье]
  • Фролова А. И. [www.disszakaz.com/catalog/tragicheskie_poemi_agrippi_d_obine_v_kontekste_frantsuzskoy_kulturi_rubezha_xvi_xvii_vekov.html «Трагические поэмы» Агриппы д’Обинье в контексте французской культуры рубежа XVI—XVII веков]
  • Patricia Eichel-Lojkine.  (фр.) [www.pulm.fr/c.renaissance/numero1/le-corps-offert-en-parure-a-la-dame Le corps offert en parure à la Dame : sur un «poème d’amour» d’Agrippa d’Aubigné]
  • Madeleine Lazard.  (фр.) [www.librairiedialogues.fr/livre/71515-agrippa-d-aubigne-madeleine-lazard-fayard Agrippa d’Aubigné. P., Fayard, 1998.]
  • Emmanuel Buron.  (фр.) [www.paris-sorbonne.fr/fr/IMG/pdf/Buron_formate_=_article_12.pdf «Je veille et j’ay peur de m’ennuyer». L’ode XIII du Printemps d’Agrippa D’Aubigné]
  • Elliott Forsyth.  (фр.) [www.thefreelibrary.com/La+Justice+de+Dieu%3A+Les+Tragiques+d'Agrippa+d'Aubigne+et+la+Reforme...-a0157081734 La Justice de Dieu: Les Tragiques d’Agrippa d’Aubigné et la Reforme protestante en France au XVIe siècle. P., Champion, 2005.]
  • Jody M. Enders.  (англ.) [www.jstor.org/pss/20135069 The Rhetoric of Protestantism: Book I of Agrippa. D’Aubigné's Les Tragiques. Rhetorica, vol. 3, № 4, 1985.]


Отрывок, характеризующий Д’Обинье, Теодор Агриппа

– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!