122-мм пушка образца 1931/37 годов (А-19)

122-мм корпусная пушка обр. 1931/37 г. (А-19)
Калибр, мм	121,92
Экземпляры	около 2450
Расчёт, чел.	9
Скорострельность, выстр/мин	3—4
Скорость возки по шоссе, км/ч	20
Высота линии огня, мм	1618
Ствол
Длина ствола, мм/клб	5650/46,3
Длина канала ствола, мм/клб	5485/44,96
Масса
Масса в походном положении, кг	7907
Масса в боевом положении, кг	7117
Габариты в походном положении
Длина, мм	8725
Ширина, мм	2345
Высота, мм	2270
Клиренс, мм	335
Углы обстрела
Угол ВН, град	от −2 до +65°
Угол ГН, град	58°

122-мм корпусная пушка образца 1931/37 годов (А-19, индекс ГАУ — 52-П-471А) — советская пушка периода Второй мировой войны. В основе этой пушки была модернизированная 122-мм пушка образца 1931 года, при этом ствол предыдущей модели 122-мм пушки налагался на лафет 152-мм гаубицы-пушки МЛ-20. Орудие серийно выпускалось с 1939 по 1946 год, активно и успешно использовалось в Великой Отечественной войне, составляя вместе с МЛ-20 основу мощной артиллерии РВГК. После окончания войны эта артиллерийская система долго состояла на вооружении Советской армии и ряда других стран, в нескольких странах они используются и в настоящее время. На базе орудия были созданы самые мощные серийные танковые пушки Второй мировой войны.

История

Предпосылки и создание

Техническое устройство 122-мм пушки образца 1931 года (А-19), принятой на вооружение Рабоче-крестьянской Красной армии в 1936 году, не полностью устраивало советских артиллерийских специалистов. Пушка имела ряд недостатков, связанных, главным образом, с конструкцией лафета. В числе наиболее важных из них были:

• не очень удачная конструкция колёсного хода, ограничивающего подвижность пушки;
• отсутствие автоматического отключения подрессоривания (что снижало скорость перехода из походного в боевое положение и обратно);
• ненадёжность и низкая скорость подъёмного механизма;
• технологическая сложность производства лафета.

Одновременно, к концу 1936 года на испытания вышла новая 152-мм гаубица-пушка МЛ-20, имевшая лафет более современной конструкции. Возникла логичная идея — наложить ствол 122-мм пушки на лафет 152-мм гаубицы-пушки, что делало обе системы дуплексом, то есть двумя орудиями, использующими единый лафет, но разные ствольные группы. Преимуществом дуплекса перед индивидуальными конструкциями артиллерийских систем было упрощение и удешевление производства и эксплуатации орудий.

Работы по модернизации орудия были проведены в конструкторском бюро (КБ) завода № 172 (Пермский завод) под руководством известного советского конструктора-оружейника Ф. Ф. Петрова. Полигонные испытания новое орудие успешно прошло в сентябре — октябре 1938 года, а 29 апреля 1939 года оно было принято на вооружение под официальным наименованием «122-мм корпусная пушка обр. 1931/37 г.». Интересно, что индекс «А-19», относящийся к предыдущей модификации, активно использовался и для обозначения нового орудия.

Производство

122-мм пушки обр. 1931/37 гг. до 1941 года изготавливались на сталинградском заводе «Баррикады», в 1941—1946 годах — на заводе № 172 в Перми, также в 1941 году заказ на изготовление орудий этого типа был дан новому заводу № 352 в Новочеркасске. К сожалению, имеющаяся статистика не различает выпуска модификаций 122-мм корпусных пушек, ориентировочно количество пушек образца 1931/37 гг. можно оценить в 2450 шт. Всего же за 1935—1946 годы было выпущено 2926 шт. 122-мм пушек обеих модификаций, не считая орудий, предназначавшихся для установки на самоходные артиллерийские установки и танки.

Производство 122-мм пушек обр. 1931/37 г., шт.
1939	1940	1941	1942	1943	1944	1945	1946
256*	469	442	385	414	160	245	206
* вместе со 122-мм пушками обр. 1931 г.

Послевоенные разработки корпусного дуплекса

За время серийного выпуска конструкция орудия не претерпела значительных изменений. С 1945—1946 годов были начаты работы по разработке нового дуплекса, предназначенного для замены А-19 и МЛ-20, которыми занимались ведущие артиллерийские конструкторские бюро. Эти работы были завершены с принятием на вооружение 130-мм пушки М-46 и 152-мм пушки М-47 (разработки КБ завода № 172 — ОКБ-172), а также 122-мм пушки Д-74 и 152-мм пушки-гаубицы Д-20 (разработки КБ завода № 9 — ОКБ-9). Данные артиллерийские системы были совершенно новыми разработками, как конструктивно, так и баллистически имевшими мало общего с А-19 и МЛ-20.

Описание конструкции

Орудие имело вполне современную для своего времени конструкцию с лафетом с раздвижными станинами и подрессоренным колёсным ходом. Ствол орудия со свободной трубой, состоял из трубы, кожуха и навинтного казённика. Пушка оснащалась затвором поршневого типа, по своему устройству он был аналогичен затвору 152-мм гаубицы-пушки МЛ-20, но имел несколько меньшие размеры. Затвор состоит из запирающего, ударного, выбрасывающего, облегчения заряжания и удержания гильзы механизмов. Для предохранения гильзы от выпадения при стрельбе под большими углами возвышения имеется удержник, для удобства заряжания введена направляющая планка. Выстрел производился при помощи шнура.

Противооткатные устройства состояли из следующих механизмов:

• гидравлический тормоз отката веретённого типа, наполняется веретённым маслом в количестве 22 л;
• гидропневматический накатник, наполняется глицериновой жидкостью стеол (22 л) и воздухом под давлением 45 атм.

Противооткатные устройства смонтированы в корытообразной люльке под стволом. Люлька с цапфами с роликовыми подшипниками лежит в цапфенных гнёздах верхнего станка и сектором сцепляется с валом подъёмного механизма. При откате противооткатные устройства оставались неподвижны. Длина отката при углах возвышения 0—34° постоянная 1150±100 мм, 34—48° — переменная от 1150±100 мм до 875±25 мм, 48—65° — постоянная 875±25 мм.

Лафет с раздвижными станинами снабжён уравновешивающим механизмом и щитовым прикрытием. Верхний станок представляет собой стальную отливку, состоящую из основания и двух щёк, лежит на нижнем станке и соединяется с ним штырём, на котором может вращаться в горизонтальной плоскости на 29° в каждую сторону. С нижним станком шарнирно соединены две станины, которые в боевом положении раздвигаются и упираются в грунт забивными сошниками; в транспортном положении станины сводятся вместе и скрепляются. В лобовой части нижнего станка в специальном гнезде помещается боевая ось, на концы которой надеты колёса. Колёса изготавливались в двух вариантах:

• литые с резиновой шиной;
• дисковые сдвоенные с шиной из губчатого каучука.

Рессоры пластинчатые, укреплены на нижней плоскости станка и соединены подвесками с боевой осью. Подъёмный и поворотный механизмы секторного типа. Уравновешивающий механизм пружинного типа, представляет собой две колонки (состоящих из двух надетых один на другой цилиндров каждая) с пружинами внутри, расположенных перед щитом. Лафет пушки был признан нормализованным и получил обозначение 52-Л-504А.

Прицельные приспособления включают в себя прицел и панораму. Прицелы использовались двух разновидностей, с независимой и полунезависимой (на орудиях поздних годов выпуска) линией прицеливания, между собой прицелы различались незначительно.

Возка орудия обычно производилась на лафете со стволом в оттянутом положении и разобщённым с противооткатными устройствами. Для перевозки орудия использовался передок, состоящий из рамы, тягового устройства, поворотной части, оси с колёсами, пластинчатых рессор. Время перехода из походного положения в боевое составляло 8—10 минут, при этом специальным механизмом отключалось подрессоривание колёсного хода. На небольшие расстояния система могла перевозиться с неоттянутым стволом со скоростью 4—5 км/ч, при этом рессоры обязательно должны быть выключены.

Орудие буксировалось тягачами С-2 «Сталинец», «Коминтерн», с 1943 года — тягачами Я-12.

Модификации и варианты

А-19С

С конца 1943 года началось производство мощной самоходной артиллерийской установки (САУ) ИСУ-152 на базе тяжёлого танка ИС, вооружённой 152-мм гаубицей-пушкой МЛ-20. Тогда же было принято решение о создании варианта ИСУ-152 с установкой в неё 122-мм пушки А-19. В декабре 1943 года опытный образец «Объект 242» новой САУ был построен и передан на испытания. 12 марта 1944 года САУ была официально принята на вооружение РККА под индексом ИСУ-122, с апреля того же года началось её серийное производство. Для установки в САУ была разработана специальная модификация А-19 под индексом А-19С (индекс ГАУ — 52-ПС-471). Отличия самоходного варианта пушки от буксируемого заключались в переносе органов наведения орудия на одну сторону, оборудовании казённой части лотком-приёмником для удобства заряжания и введении электроспуска.

В мае 1944 года А-19С подверглась модернизации, в результате которой стволы А-19С до и после неё стали невзаимозаменяемыми. Модернизированный вариант получил официальное обозначение 122-мм самоходная пушка обр. 1931/44 гг., причём в нём, помимо разновидности ствола со свободной трубой, использовались и стволы-моноблоки. В конструкцию механизмов наводки (горизонтальной винтового типа и вертикальной секторного типа) также внесли изменения, в частности, подъёмный механизм получил сдающее звено в виде конусной фрикционной муфты между его шестернёй и червячным колесом. Это позволило уменьшить инерционные нагрузки в подъёмном механизме.

Производство ИСУ-122 с А-19С продолжалось до 1945 года включительно, всего было выпущено 1735 машин.

Д-2 и М-5

Появление в 1943 году на поле боя новых тяжёлых немецких танков и САУ очень остро поставило вопрос о средствах борьбы с ними. В качестве решения предлагались различные варианты, в том числе и специализированные 122-мм противотанковые орудия с баллистикой пушки А-19. В частности завод № 9 разработал и построил не менее четырёх 122-мм орудий Д-2, которые к середине 1944 года успешно прошли полигонные испытания. В имеющихся источниках информации пока нет подробного описания этих орудий, известно что они были облегчённой версией А-19 на лафете гаубицы М-30. Орудие на вооружение принято не было. В конце 1943 года была предпринята ещё одна попытка наложения ствола с баллистикой А-19 на лафет М-30. Созданный КБ завода № 172 опытный образец, получивший индекс М-5, в начале 1943 года поступил на испытания, которые закончились неудачно — орудие продемонстрировало плохую устойчивость и кучность; после вторичной поломки дульного тормоза на испытательных стрельбах работы над пушкой были прекращены.

Д-25

В августе 1943 года Ж. Я. Котин, конструктор перспективного тяжёлого танка «ИС», опираясь на опыт Курской битвы (продемонстрировавшей высокую эффективность 122-мм пушек против тяжёлых немецких танков), предложил вооружить новый танк пушкой А-19. Предложение было принято, и КБ завода № 9 было приказано в срочном порядке разработать танковый вариант А-19. В ноябре 1943 года новое орудие было создано путём наложения ствольной группы пушки Д-2 на люльку 85-мм танковой пушки Д-5, изначально установленной в танк ИС-1. Его испытания закончились в целом успешно. С декабря 1943 года орудие, получившее наименование 122-мм танковая пушка образца 1943 года (Д-25Т) («совмещённый» индекс от Д-2 и Д-5) начали устанавливать на танки ИС-2. Конструктивно Д-25Т отличалась от А-19 облегчённой конструкцией, наличием дульного тормоза, переносом органов управления на одну сторону, введением электроспуска и рядом других деталей. Первые модификации Д-25Т имели, как и А-19, поршневый затвор; с начала 1944 года в серию пошла модификация Д-25Т с полуавтоматическим клиновым затвором. Баллистика и боеприпасы Д-25Т и А-19 были идентичны. Изначально объём выпуска Д-25Т был небольшим и рассматривалась возможность установки в ИС-2 непосредственно пушек А-19. Однако завод № 9 успешно увеличил производство Д-25Т и вопрос о монтаже А-19 в ИС-2 отпал. Пушки Д-25Т устанавливались на серийные тяжёлые танки военного времени ИС-2 и ИС-3, а её последующие модификации — на опытные и серийные образцы послевоенных тяжёлых танков, например, тяжёлый танк Т-10 вооружался 122-мм пушкой Д-25ТА.

Помимо установки в танки орудие Д-25 устанавливали и в САУ, причём его вариант для этой цели заметно отличался по техническому устройству от танкового — были изменены конструкция тормоза наката и механизма полуавтоматики (последний стал скалочного типа). Эта модификация получила обозначение Д-25С и была основным вооружением самоходной артиллерийской установки ИСУ-122С.

Организационно-штатная структура

Изначально А-19 предназначалась для корпусной артиллерии, вместе с 152-мм гаубицей-пушкой МЛ-20, с которой она составляла так называемый «корпусной дуплекс». В 1940—1941 гг. имелось несколько типов корпусных артиллерийских полков:

• два дивизиона МЛ-20 и один дивизион А-19 или 107-мм пушек (12 пушек);
• один дивизион МЛ-20 и два дивизиона А-19 или 107-мм пушек (24 пушки);
• два дивизиона МЛ-20 и два дивизиона А-19 или 107-мм пушек (24 пушки);
• три дивизиона МЛ-20 (36 гаубиц-пушек);
• два дивизиона МЛ-20 (24 гаубицы-пушки).

Вскоре после начала Великой Отечественной войны корпусная артиллерия была упразднена вместе со стрелковыми корпусами. Вновь она была возрождена во второй половине войны. По штату корпусные артполки новой организации имели 16—20 орудий, в качестве которых использовались 122-мм пушки, 107-мм пушки и 152-мм гаубицы. На 1 июня 1944 года в корпусной артиллерии имелось 387 пушек А-19 (полки по 18 орудий), 54 гаубицы-пушки МЛ-20, 192 152-мм гаубицы и до 490 107-мм пушек. На 1 мая 1945 года в корпусной артиллерии имелось 289 пушек А-19 (полки по 18 орудий), 54 гаубицы-пушки МЛ-20, 164 152-мм гаубицы, 58 100-мм пушек БС-3 и до 490 107-мм пушек.

Помимо корпусной артиллерии, А-19 состояла на вооружении артиллерии резерва Верховного Главного Командования (РВГК). Пушечный полк РВГК к лету 1941 года имел по штату 48 А-19, либо 24 МЛ-20 и 24 А-19. Осенью 1941 года полки РВГК были разукрупнены, в батареях вместо четырёх орудий стало два, уменьшилось количество дивизионов с 4 до 3, итого в пушечном полку РВГК стало 18 орудий. С 1942 года формируются артиллерийские бригады РВГК, пушечная бригада имела 36 А-19. Пушечные бригады РВГК могли входить в состав более крупных артиллерийских соединений — артиллерийских дивизий. Артиллерийские дивизии, которые начали формироваться с конца 1942 года, включали одну пушечную бригаду А-19 (и ещё три бригады более лёгких орудий и миномётов). С июня 1943 года формируются пушечные артиллерийские дивизии, включавшие в себя 3—4 бригады А-19 и МЛ-20 (всего 108—144 орудия).

Боевое применение

Орудия этого типа участвовали в советско-финской войне 1939—1940 г. На 1 марта 1940 года на фронте находилось 127 пушек А-19 обеих модификаций, потери за войну составили 3 орудия. На июнь 1941 года имелось, по разным источникам, 1300 или 1257 (1236 в армии и 21 в составе ВМФ) 122-мм корпусных пушек. В западных округах находились 583 122-мм пушки. В 1941 году потери 122-мм пушек составили не менее 900 орудий. Орудия этого типа активно и успешно использовались до конца войны, а также участвовали в боях против японских войск в 1945 году. Первый выстрел по Берлину 20 апреля 1945 года сделала 122-мм пушка А-19 № 501.

Основными целями 122-мм пушек были скопления живой силы и техники, колонны на марше, артиллерийские батареи, полевые склады, штабы и узлы связи, хорошо укреплённые оборонительные позиции. В случае острой необходимости 122-мм пушки привлекались для борьбы с танками и САУ противника, особенно тяжёлыми. Первые подобные случаи были зафиксированы ещё в 1941 году — так, в октябре 1941 года 122-мм пушки, установленные на прямую наводку, отражали атаки немецких танков вдоль Волоколамского шоссе в ходе битвы за Москву. Наибольшую же известность приобрели случаи использования орудий этого типа для борьбы с хорошо бронированной немецкой бронетехникой в ходе Курской битвы (впрочем, масштаб использования А-19 в этой роли был не очень значительным — так, ни на одном из 31 подбитого танка «Пантера», исследованных комиссией НИИ БТ полигона с 20 по 28 июля 1943 года поражений от огня 122-мм орудий не отмечено). Баллистика орудий позволяла им успешно поражать все типы вражеской бронетехники. Как пример, можно привести результаты обстрела трофейного танка «Пантера» на полигоне в Кубинке: А-19 пробила лобовую броню данного танка толщиной 80 мм с наклоном к нормали 55° на дистанции 2,5 км, причём было особо отмечено, что это ещё не предел. Для сравнения, новейшая на тот момент 100-мм полевая пушка БС-3 пробивала эту же бронеплиту максимум на 1,5 км. В то же время, использование корпусных орудий для стрельбы прямой наводкой по бронетехнике противника в данной роли являлось крайним случаем — как противотанковое орудие, А-19 имела большие габариты, высокую стоимость, низкие скорости вертикальной и горизонтальной наводки. Во избежание потери дорогостоящих орудий, привлекать тяжёлую артиллерию РВГК к борьбе с танками противника разрешалось лишь в самых крайних случаях.

122-мм пушка обр. 1931/37 г. за рубежом

Некоторое количество орудий этого типа было захвачено вермахтом в 1941—1942 годах. В немецкой армии трофейные орудия получили индекс 12,2 cm K.390/2(r) и использовались как в полевой артиллерии, так и в артиллерии береговой обороны, всего немцы использовали 424 пушки А-19 обеих модификаций. Для трофейных 122-мм пушек немцы даже наладили выпуск снарядов (в 1943 году было изготовлено 278,5 тысяч выстрелов, в 1944 году — ещё 295,8 тысяч).

В 1943 году нацистская Германия продала 150 трофейных пушек А-19 Испании по цене 112 000 рейхсмарок за штуку. В Испании на Fabrica de Armas de Trubia было налажено производство 122-мм снарядов для А-19. После модернизации пушки А-19 (испанское обозначение 122/46 (russo .31)) состояли на вооружении армии Испании до начала 1990-годов.

Финская армия в 1941 году захватила 25 орудий А-19 обоих вариантов, которым финны присвоили индекс 122 K/31, не делая особых различий между модификациями. Пушка оценивалась финскими военными очень высоко, однако нехватка тяжёлых тягачей вынудила использовать орудия главным образом в береговой обороне. За войну трофейные орудия выпустили 6755 снарядов, потери составили 4 орудия (в 1944 году). После войны трофейные пушки ещё долго состояли на вооружении финской армии, причём в 1980-х годах некоторые пушки вместо штатных получили стволы 152-мм гаубиц-пушек МЛ-20, эта модификация имела название 152 Н 37-31. В конце 1980-х и эти, и оставшиеся 122-мм пушки получили новые 152-мм стволы длиной 32 калибра фирмы Vamma, орудия данной модификации получили название 152 H 88-31 и по состоянию на 2004 год всё ещё сохранялись на складах).

Пушки А-19 использовались Войском Польским в 1944—1945 годах. На 1952 год польская армия имела 63 орудия этого типа. В 1980-х годах польские орудия были модернизированы (в частности, был заменён колёсный ход) и получили наименование 122 mm armata wz. 1931/37/85. К 2007 году наличия орудий этого типа в составе польской армии не отмечалось. 78 пушек А-19 было поставлено Югославии во время войны и в первые послевоенные годы.

Не менее 36 пушек А-19 было поставлено Египту; пушки использовались в ходе арабо-израильских войн и в настоящее время находятся на вооружении. Также не менее 100 орудий использовались Сирией, в настоящее время орудия находятся на консервации.

Также, согласно изданию The Military Balance 2007, по состоянию на 2007 год А-19 все ещё находились на вооружении Алжира, Болгарии, Гвинеи, Йемена, КНДР, Кубы и Румынии.

Характеристики и свойства боеприпасов

Орудие имело раздельно-гильзовое заряжание, к нему полагались четыре метательных заряда (индекс ГАУ — Ж-471) — полный, № 1, № 2 и № 3, размещавшихся в металлической гильзе длиной 785 мм. Заряд № 3 представлял собой основной пучок, заряд № 2 — основной пучок и пучок № 3, заряд № 1 — основной пучок, пучок № 3 и один равновесный пучок, полный заряд — основной пучок, пучок № 3 и два равновесных пучка. Пороха 22/1, НФ17/1 или Н19/1, вес полного заряда — 6,82 кг. Для стрельбы использовались как специальные пушечные, так и гаубичные снаряды, но последними, по причине меньшей прочности, нельзя было стрелять полным зарядом, а некоторыми гаубичными снарядами (например, ОФ-460А и ОФ-462А) стрелять запрещалось. Основными используемыми снарядами (зачастую и при стрельбе по танкам) были осколочно-фугасные. Бронебойные снаряды входили, главным образом, в боекомплекты самоходных орудий и пушек, используемых в береговой обороне, расчётам полевых орудий такие снаряды выдавались только при непосредственной угрозе атаки огневых позиций танками противника. Бетонобойные снаряды использовались для стрельбы по долговременным огневым точкам.

Номенклатура боеприпасов
Тип	Индекс ГАУ	Вес снаряда, кг	Вес ВВ, кг	Начальная скорость, м/с	Дальность табличная, м
Калиберные бронебойные снаряды
Бронебойный остроголовый (АРНЕ)	53-БР-471	25,0	0,156	800	4000
Бронебойный тупоголовый (АРНЕВС), с начала 1945 года	53-БР-471Б	25,0	?	800	4000
Осколочно-фугасные снаряды
Пушечный с привинтной головкой	53-ОФ-471Н	25,0	3,8	800	19 800
Пушечный	53-ОФ-471	25,0	3,6	800	19 800
Гаубичный	53-ОФ-462	21,7	3,67	765 (заряд № 1)	16 600
Пушечный	53-ОФ-471В	?	?	?	?
Пушечный	53-ОФ-472	?	?	?	?
Бетонобойные снаряды
Пушечный	53-Г-471	25,0	2,2	800	20 400
Химические снаряды
Осколочно-химический пушечный	53-ОХ-471	25,0	?	800	19 800
Химический гаубичный	53-Х-462	21,8	?	705 (заряд № 2)	?

Таблица бронепробиваемости для 122-мм пушки обр. 1931/37 гг. (А-19)
Тупоголовый калиберный бронебойный снаряд 53-БР-471Б
Дальность, м	При угле встречи 60°, мм	При угле встречи 90°, мм
100	(137)	(168)
500	125 (128)	155 (157)
1000	120 (119)	145 (146)
1500	110 (111)	135 (136)
2000	100 (103)	125 (126)
2500	90 (94)	115 (115)
3000	85 (88)	105 (108)
3500	(82)	(100)
4000	(74)	(90)
Остроголовый калиберный бронебойный снаряд 53-БР-471
Дальность, м	При угле встречи 60°, мм	При угле встречи 90°, мм
100	(139)	(170)
500	120 (122)	150 (151)
1000	105 (108)	130 (133)
1500	95 (95)	115 (116)
2000	80 (83)	100 (102)
2500	70 (74)	90 (90)
3000	65 (65)	75 (79)
3500	(56)	(69)
4000	(50)	(61)
Приведённые данные относятся к советской методике расчёта пробивной способности. Следует помнить, что показатели бронепробиваемости могут заметно различаться при использовании различных партий снарядов и различной по технологии изготовления брони, а также различных методик расчёта. Толщина пробиваемой брони дана с округлением до 5 мм в меньшую сторону. В скобках — расчетная по формуле Якоб де Марра по уточненным данным окончательных скоростей таблицы стрельбы 122-мм танковой пушки образца 1943 года (Д-25Т) ГАУ 144Т издания 1969 года. Тупоголовый бронебойный снаряд БР-471Б освоен в производстве с 1945 года.

Оценка проекта

Для своего времени, 122-мм пушка образца 1931/37 годов была вполне современным, конструктивно совершенным орудием, удачно сочетавшим высокую огневую мощь, подвижность, технологичность в производстве и неприхотливость в эксплуатации. Модифицировав 122-мм пушку образца 1931 года, советские конструкторы сумели избавиться от большинства её недостатков, связанных с конструкцией лафета; кроме того, унификация лафетов А-19 и МЛ-20 существенно удешевила производство и эксплуатацию обеих артиллерийских систем. Удачность конструкции орудия подтверждается долгой службой данной артиллерийской системы в различных странах мира, в некоторых из которых она находится на вооружении и по сей день.

Сравнение пушки с другими артсистемами затруднено недостатком аналогов. Многочисленные 105-мм пушки, такие как немецкая 10,5 cm K.18, были легче и имели близкую или несколько бо́льшую дальность стрельбы, но масса их 15-килограммового снаряда не шла ни в какое сравнение с 25-килограммовым снарядом А-19. Мощные 150-мм пушки вроде немецкой 15 cm K.18 при более тяжёлом снаряде и существенно бо́льшей дальности стрельбы были намного тяжелее и соответственно сильно уступали А-19 в стоимости и мобильности. Сравнение же со 128-мм немецкими пушками некорректно — эти орудия появились в самом конце войны, имели мощную баллистику и большой вес (8,3—12,2 т). Старые пушки периода Первой мировой войны с однобрусным лафетом, такие как польская 120-мм wz.78/09/31 или британская 127-мм 60 pounder, были существенно легче, но имели существенно меньшую дальность стрельбы (11—12 км). Полными аналогами А-19 можно считать лишь бельгийскую 120-мм пушку, британскую 114-мм BL 4,5 inch и американскую 4,5 inch Gun M1. Бельгийское орудие было существенно легче 122-мм пушки образца 1931 г. (5,4 т в боевом положении), но имело несколько более лёгкий снаряд (21,9 кг) и меньшую дальность стрельбы (17,6 км). Британская же пушка примерно равна советской, обладая близкой массой орудия (7,3 т), массой снаряда (24,95 кг) и дальностью стрельбы (19,2 км). Стоит отметить, что несмотря на то, что британская пушка появилась примерно одновременно с советской (серийное производство с 1937 года), её выпуск поначалу не был массовым (к 1940 году произведено всего 72 орудия). Американское орудие, представлявшее собой наложение ствольной группы британской пушки на лафет 155-мм гаубицы M1, при близких к А-19 массе снаряда и дальности стрельбы было существенно легче (5,6 т), однако данная пушка была разработана существенно позднее А-19, и её выпуск не был массовым.

Сохранившиеся экземпляры

До настоящего времени сохранилось довольно много 122-мм пушек образца 1931/37 годов, представленных в экспозициях различных военных музеев. В частности, эти орудия можно увидеть в Музее артиллерии и инженерных войск в Санкт-Петербурге, Центральном музее Вооружённых Сил в Москве, в Музее отечественной военной истории в Подмосковье, в Музее героической обороны и освобождения Севастополя на Сапун-горе в Севастополе, в финском артиллерийском музее в г. Хямеэнлинна, в Музее польской армии в Варшаве, в американском военном музее (Абердинский полигон) и многих других.

Установлены как памятник

• Россия Россия:
  • пос. Амдерма, Ненецкмй АО
  • Город Воркута, Республики Коми
  • Город Гагарин, Смоленской области, (на постаменте)
  • пгт Духовщина, Смоленской области, (на постаменте) 1939 г. выпуска зав. № 598
  • пгт Колпны, Орловской области
  • пгт Масельская, Карелия, (на постаменте)
  • Город Оренбург (на постаменте)
  • Город Пермь (на постаменте) перед Мотовилихинским заводом
  • Город Плавск, Тульской области, (на постаменте) 1940 г. выпуска зав. № 773
  • Город Соликамск, Пермского края
  • пгт Шексна, Вологодской области, (на постаменте)
  • пгт Яковлево, Белгородской области, (на постаменте) 2 шт.
  • пгт Ямм, Псковской области, (на постаменте) на дороге Псков Гдов

А-19 в сувенирной и игровой индустрии

Масштабные копии А-19 выпускаются украинской фирмой ACE (в масштабе 1:72).

В отличие от танков, разнообразие моделей артиллерийского вооружения встречается в очень ограниченном числе компьютерных игр. В частности, А-19 можно увидеть в российских играх «Блицкриг», «Сталинград» и «Sudden Strike», в World of Tanks (как орудие САУ СУ-8 и орудия ИСУ-152 и СУ-152).

Операторы

• Алжир Алжир — 100 орудий, по состоянию на 2016 год
• Гвинея Гвинея — 12 орудий, по состоянию на 2016 год
• Египет Египет — 36 орудий, по состоянию на 2016 год
• КНДР КНДР — некоторое количество, по состоянию на 2016 год
• Куба Куба — некоторое количество в составе береговой артиллерии, по состоянию на 2016 год

Бывшие операторы

• Болгария Болгария — 25 орудий, по состоянию на 2007 год
• Третий рейх Третий рейх — до 400 орудий
• Йемен Йемен — 248 орудий, по состоянию на 2007 год
• Польша Польша — более 60 орудий, сняты с вооружения
• Румыния Румыния — 41 орудие, по состоянию на 2007 год
• Сирия Сирия — до 100 орудий, некоторое количество, возможно, остаётся на хранении, по состоянию на 2007
• Финляндия Финляндия — до 25 орудий, сняты с вооружения
• Югославия Югославия — 78 орудий, сняты с вооружения
• Испания Испания — 150 орудий, последние сняты с вооружения в 1991.

Литература

• Широкорад А. Б. Энциклопедия отечественной артиллерии. — Мн.: Харвест, 2000. — 1156 с., илл. с. — ISBN 985-433-703-0.
• Иванов А. Артиллерия СССР во Второй мировой войне. — СПб.: Нева, 2003. — 64 с. — ISBN 5-7654-2731-6.
• Шунков В. Н. Оружие Красной армии. — Мн.: Харвест, 1999. — 544 с. — ISBN 985-433-469-4.
• Главное артиллерийское управление Красной Армии. 122-мм пушка обр. 1931/37 г. и 152-мм гаубица-пушка обр. 1937 г. Краткое руководство службы. — М.: Военное издательство Народного комиссариата обороны, 1944.

Ссылки

• [www.kursk1943.mil.ru/kursk/tw/art/s_122-1931-37.html 122-мм пушка обр. 1931/37 гг.]. Курская битва. — выдержка из книги: В. Н. Шунков. Оружие Красной армии. Проверено 22 мая 2009. [www.webcitation.org/5w2uFtSZi Архивировано из первоисточника 27 января 2011].
• [www.battlefield.ru/content/view/144/lang,ru/ 122-мм корпусная пушка обр. 1931 г. (А-19)]. The Russian Battlefield. Проверено 22 мая 2009. [www.webcitation.org/64t9Ojsax Архивировано из первоисточника 22 января 2012].

Отрывок, характеризующий 122-мм пушка образца 1931/37 годов (А-19)

Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.


Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.
Положение Николая становилось хуже и хуже. Мысль о том, чтобы откладывать из своего жалованья, оказалась мечтою. Он не только не откладывал, но, удовлетворяя требования матери, должал по мелочам. Выхода из его положения ему не представлялось никакого. Мысль о женитьбе на богатой наследнице, которую ему предлагали его родственницы, была ему противна. Другой выход из его положения – смерть матери – никогда не приходила ему в голову. Он ничего не желал, ни на что не надеялся; и в самой глубине души испытывал мрачное и строгое наслаждение в безропотном перенесении своего положения. Он старался избегать прежних знакомых с их соболезнованием и предложениями оскорбительной помощи, избегал всякого рассеяния и развлечения, даже дома ничем не занимался, кроме раскладывания карт с своей матерью, молчаливыми прогулками по комнате и курением трубки за трубкой. Он как будто старательно соблюдал в себе то мрачное настроение духа, в котором одном он чувствовал себя в состоянии переносить свое положение.


В начале зимы княжна Марья приехала в Москву. Из городских слухов она узнала о положении Ростовых и о том, как «сын жертвовал собой для матери», – так говорили в городе.
«Я и не ожидала от него другого», – говорила себе княжна Марья, чувствуя радостное подтверждение своей любви к нему. Вспоминая свои дружеские и почти родственные отношения ко всему семейству, она считала своей обязанностью ехать к ним. Но, вспоминая свои отношения к Николаю в Воронеже, она боялась этого. Сделав над собой большое усилие, она, однако, через несколько недель после своего приезда в город приехала к Ростовым.
Николай первый встретил ее, так как к графине можно было проходить только через его комнату. При первом взгляде на нее лицо Николая вместо выражения радости, которую ожидала увидать на нем княжна Марья, приняло невиданное прежде княжной выражение холодности, сухости и гордости. Николай спросил о ее здоровье, проводил к матери и, посидев минут пять, вышел из комнаты.
Когда княжна выходила от графини, Николай опять встретил ее и особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил на ее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», – говорил его взгляд.
– И что шляется? Чего ей нужно? Терпеть не могу этих барынь и все эти любезности! – сказал он вслух при Соне, видимо не в силах удерживать свою досаду, после того как карета княжны отъехала от дома.
– Ах, как можно так говорить, Nicolas! – сказала Соня, едва скрывая свою радость. – Она такая добрая, и maman так любит ее.
Николай ничего не отвечал и хотел бы вовсе не говорить больше о княжне. Но со времени ее посещения старая графиня всякий день по нескольку раз заговаривала о ней.
Графиня хвалила ее, требовала, чтобы сын съездил к ней, выражала желание видеть ее почаще, но вместе с тем всегда становилась не в духе, когда она о ней говорила.
Николай старался молчать, когда мать говорила о княжне, но молчание его раздражало графиню.