ЕВРАЗ ДМЗ

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
ЧАО «ЕВРАЗ - Днепровский металлургический завод»
Тип

частное акционерное общество

Год основания

22 мая 1887 года

Отрасль

чёрная металлургия

Число работников

свыше 7 тыс. (декабрь 2008)[1]

Награды

Координаты: 48°29′ с. ш. 34°59′ в. д. / 48.48° с. ш. 34.98° в. д. / 48.48; 34.98 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=48.48&mlon=34.98&zoom=14 (O)] (Я)К:Предприятия, основанные в 1887 году ЧАО «ЕВРАЗ — Днепровский металлургический завод» (ранее — Днепропетровский металлургический завод им. Петровского) — одно из крупнейших промышленных предприятий Днепра и Украины.





История

1887–1917

Строительство Александровского Южно-Российского железоделательного и железопрокатного завода Брянского акционерного общества в Екатеринославе началось в мае 1885 года[2][3].

Строительство завода поручили инженеру-технологу А. М. Горяинову, который и стал первым директором завода. Известные в Российской империи акционеры П. И. Губонин и В. Ф. Голубев сумели привлечь и поставить на службу отечественной металлургии и трубной промышленности франко-бельгийские капиталы.

22 мая 1887 года в эксплуатацию была введена первая доменная печь завода[2][3] производительностью 100 тонн металла в сутки[4].

В сентябре 1887 года была открыта небольшая чугунолитейная мастерская для отливки изделий из чугуна. Весной 1888 года Брянское акционерное общество приступило к строительству бессемеровской и сименс-мартеновских сталелитейных мастерских, началось сооружение рельсовой, листопрокатной и железнодорожной мастерских с 32 пудлинговыми печами и отделением прокатки универсального широкополосного и сортового железа.

22 мая 1888 года первую плавку дала вторая доменная печь, а в октябре — начали осуществлять прокатку металла на мелкосортных и среднесортных станах завода.

17 апреля 1890 года было начато строительство третьей доменной печи, которая сдана в эксплуатацию в 1891 году. В 1890 году завод выплавил 3165844 пуда чугуна (50650 тонн).

В это же время начинается строительство мостового отделения и осваивается производство канализационных труб.

В июне 1894 года была заложена и введена в строй доменная печь № 4. Предприятие уже имело законченный металлургический цикл с производством кокса, чугуна, стали литой и фасонной, сортового железа, рельсов различных марок, железнодорожных креплений, мостов, труб и других металлических изделий.

В 1894 году на заводе начал действовать марксистский кружок[5], на основе которого в 1897 году был создан екатеринославский "Союз борьбы за освобождение рабочего класса"[4].

В 1903 году на заводе был установлен паровой гудок (ранее, начало и конец рабочего дня отбивали ударами в колокол), который стал исполнять функции главных городских часов (по нему сверяли ход часов во всём городе)[5].

В революции 1905 - 1907 гг. принимали участие 7 тысяч из десяти тысяч рабочих завода[5].

Накануне 1-й мировой войны 1914–18 (в 1913) завод производил чугун, сталь, различные готовые изделия из них; имел 10 паровых машин, 6 газовых и 5 паровых турбин (общая мощность – 41,3 тыс. л. с.); число рабочих – 8166 чел., стоимость годового производства – 22.8 млн руб., годовой объем выпускаемой продукции — около 69,2 млн пудов (2-е место на Юге России после Днепровского завода Южно-Русского Днепровского металлургического общества). При заводе были механическая и химическая лаборатории, электрическая станция, собственные железные рудники, пожарное депо. В заводском поселке имелись 51 дом для служащих и 3 общежития для рабочих (остальные жили в наемных квартирах). С 1893 при заводе действовали общество потребителей, больница на 40 коек, аптека. 2-классная шкала (в 1913 свыше I тыс. учеников).

В 1915 завод имел 5 доменных печей (самая крупная могла производить до 22 тыс. пудов передельного чугуна в сутки). Сталелитейное производство происходило в бессемеровском и мартеновских цехах. Мартеновские печи давали мягкое сортовое железо и самую высокую специальную сталь: снарядную, орудийную, самозакаливающуюся инструментальную. В годы войны завод изготавливал чугун всех сортов, ферромарганец и ферросилиций, литые и обжатые болванки, железо сортовое, листовое и универсальное; рельсы железнодорожные, трамвайные и рудничные, балки, швеллера; катаную проволоку; чугунные трубы и фасонные части к ним, машинное литье, мосты, резервуары и баки, доки; продукцию вспомогательного назначения — шлаковый кирпич, доменный, железо-цемент и пр. В 1915 производство стали доходило до 40 тыс. пудов в сутки; производительность рельсового стана составляла 35 тыс. пудов в сутки, проволочно-прокатного стана – 13 тыс. пудов в сутки, листового прокатного стана – 12 тыс. пудов в сутки. Специально для военных нужд на рельсовом стане производилось значительное количество специальных сортов стали разных профилей для постройки военных судов н производства снарядов.

К началу войны на предприятии было занято 10 тыс. рабочих. К концу 1916 на заводе осталась примерно треть рабочих со стажем свыше трех лет. Осенью 1915 около 300 рабочих железопрокатного цеха А Ю.-Р. з. бросили работу и пришли к главной конторе с требованиями повысить заработную плату. отменить сверхурочные часы, улучшить технику безопасности, однако под угрозой предания военно-полевому суду бастующие отступили[6].

К 1917 году на заводе работали 6 доменных, 8 мартеновских печей, 9 прокатных станов (в том числе 5 сортовых), 3 бессемеровских конвертера, вспомогательные и ремонтные цеха.

1918–1991

27 декабря 1917 [9 января 1918] по призыву Екатеринославского городского комитета РСДРП(б) в Екатеринославе началось вооружённое восстание против УНР. Штаб восстания был размещён на заводе, из рабочих которого были сформированы отряды Красной гвардии. После того, как ультиматум гайдамаков сдать оружие был отклонён, гайдамаки обстреляли завод из артиллерийских орудий. К вечеру 27 декабря 1917 отряды Красной гвардии из рабочих Брянского завода и других предприятий города перешли в наступление и после короткого боя в рабочем посёлке Кайдаки окружили и заставили сдать оружие один из отрядов гайдамаков. В течение 28 декабря 1917 (пока по железной дороге в город не прибыл бронепоезд с отрядом Красной гвардии), завод оставался организационным центром и опорным пунктом восставших[7].

29 декабря 1917 [11 января 1918] рабочие завода участвовали в установлении Советской власти в Екатеринославе, а в дальнейшем принимали участие в гражданской войне[4]. В период становления Советской власти из рядов рабочих Брянки выдвинулись руководители революционного движения на Екатеринославщине, такие как П. Аверин, С. Гопнер, П. Яшин, М. Рухман, Г. Петровский, И. Бабушкин и другие.

В 1918 году завод был национализирован.

После гражданской войны перед заводом была поставлена задача, в кратчайший срок наладить выпуск в первую очередь деталей для машин, проката, металлоконструкций и поковок. Уже в 1920 году на заводе начали работать литейные вагранки. В январе 1922 года начали действовать механический и литейный цехи, а в июне 1922 года выдала первую советскую плавку мартеновская печь № 4. Вступают в строй прокатные станы среднесортный № 5 и № 8, проволочный № 9, листопрокатный № 10, мелкосортный № 6.

К концу 1925 года восстановительные работы на заводе были полностью завершены и по состоянию агрегатов завод считался одним из лучших среди металлургических заводов «Югостали».

В 1925 году завод превысил уровень производства чугуна, стали и проката довоенного 1913 года[3][4].

Во второй половине 1920-х годов в ходе реконструкции завода на предприятии была установлена новая коксовая установка (производительностью 415 тыс тонн кокса в год), переустроены и сданы в эксплуатацию доменная печь № 5 (выплавка которой была повышена с 310 до 410 тонн металла в сутки) и доменная печь № 2 (производительностью 500 тонн металла в сутки), начались ремонт и переделка мартеновских печей[8].

С 1927 года и до начала Великой Отечественной войны, завод непрерывно наращивал производство чёрных металлов для нужд страны.

В 1940 году объёмы производства заводом чугуна, стали и проката более чем в два раза превысили уровень 1913 года[4].

После начала Великой Отечественной войны в связи с приближением к городу линии фронта летом 1941 года оборудование завода было эвакуировано на восток и установлено на действующие заводы: Чусовский, Гурьевский, Орско-Халиловский и другие предприятия[2]. Началась вторая жизнь оборудования Петровки под лозунгом «Всё для фронта, всё для победы».

Во время оккупации немецкие власти предпринимали усилия по восстановлению работы крупнейших заводов Днепропетровска, в начале 1942 года они приняли решение запустить завод имени Петровского[9]. Проведение работ было поручено фирме Бормана, была отремонтирована одна маленькая мартеновская печь, но вскоре после запуска подпольщики перекрыли подачу газа и печь была выведена из строя "козлом" застывшего в ней металла[5]. Кроме того, действовавшая под руководством электромонтёра Г. П. Савченко выпускала листовки, совершила ряд диверсий и уничтожила весь кабель, завезённый на завод им. Петровского и предназначенный для восстановления промышленных предприятий города. В результате, немцы были вынуждены отказаться от запуска крупных предприятий города[9] и единственным производством на территории завода стал цех по производству мармелада, начавший работу в снарядном цеху[5].

Перед началом сражения за Днепропетровск разведчики 646-го стрелкового полка 152-й стрелковой дивизии РККА сумели установить расположение огневых точек в районе завода им. Петровского (превращённого в опорный пункт немецкой обороны). В ночь с 22 на 23 октября 1943 года бой на заводской территории начала разведгруппа сержанта В. Ф. Кузьмичёва, которая обеспечила переправу основных сил 646-го стрелкового полка, занявших заводскую территорию и продолживших наступление[10].

После освобождения Днепропетровска от немецко-фашистских захватчиков в октябре 1943 года начались работы по восстановлению разрушенного завода[2][3], корпуса которого были взорваны немцами[4]. Спустя три дня начал работу первый объект - заводская котельная[5].

В первую очередь было решено пустить сортовой стан «550», толстолистовой и тонколистовой станы, затем рельсобалочный цех.

17 июля 1944 года первый восстановленный агрегат — мартеновская печь № 3 дала сталь, а 29 сентября 1944 года дала чугун доменная печь № 5.

Уже в 1944 году металлурги завода им. Петровского произвели на нужды обороны страны 38,6 тыс т чугуна, 18,5 тыс т стали и 8,5 тыс т проката.

После окончания войны, учитывая общегосударственное значение, объёмы и сложность капитально-восстановительных работ, правительство СССР возложило восстановление металлургических заводов юго-западных областей СССР на Народный комиссариат строительства предприятий тяжёлой индустрии СССР[11].

В 1947 году завод впервые в стране освоил и отгрузил Горьковскому автозаводу первые 39 тонн периодического проката для передней оси автомобиля.

В июне 1948 года было завершено восстановление мартеновских печей, был полностью введён в строй третий мартеновский цех[11] с двумя 200 т печами, а в 1949 году в нём был достигнут довоенный уровень производства.

В 1951 году завод превысил объёмы производства 1940 года[2], в этом же году выдала металл новая доменная печь № 2, которая была оснащена современными вагон-весами, загрузочными аппаратами, КИП и автоматикой.

В 1954 году вступил в строй проволочный стан «260», в два года была освоена его прокатная мощность. В этот период особенно большое внимание уделяется внедрению достижений науки и техники — особенно форсированному ходу доменных печей с увеличенным давлением под колошником и повышенной температурой дутья.

В 1956 году завод освоил выплавку кислородно-конвертерной стали при помощи продувки кислородом металла сверху[3].

В 1957 году в доменном производстве завода началось применение природного газа[3].

В 1958 году вступила в строй новая «Днепропетровская — Комсомольская» доменная печь № 3, которая 30 августа дала первый чугун и в этом же году началась реконструкция доменной печи № 5.

4 февраля 1966 года[12] завод был награждён орденом Ленина[2][3].

В 1987 году, к столетию, завод был награждён орденом Октябрьской Революции.

На протяжении всего послевоенного периода металлургии завода совершенствовали технологические процессы производства, реконструировали и модернизировали существующее оборудование, улучшали технико-экономические показатели. За последние годы на заводе осуществлён ряд крупных мероприятий, направленных на механизацию и автоматизацию производства, расширение сортамента и объёма производства. К важнейшим следует отнести — повышение температуры дутья за счёт модернизации воздухонагревателей, реконструкция мартеновских печей № 9 и 10, внедрение безстопорной разливки стали, освоение выплавки трубного металла в конвертерном цехе, освоение набивной футеровки сталеразливочных ковшей и ряд других.

После 1991

В июне 1996 года Кабинет министров Украины принял решение о приватизации завода в соответствии с индивидуальным планом приватизации предприятия[13].

В августе 1997 года завод был включён в перечень предприятий, имеющих стратегическое значение для экономики и безопасности Украины[14][15][16].

В 2004 году Международный институт чугуна и стали (IISI) включил Днепропетровский металлургический завод им. Петровского в перечень крупнейших производителей стали (по итогам 2003 года завод, выпустивший 3,2 млн. тонн стали, занял 72-е место в мире по объёмам производства)[17].

В декабре 2007 года пакет акций Днепропетровского металлургического завода им. Петровского у финансово-промышленной группы «Приват» приобрела международная горно-металлургическая компания Evraz Group[18]. 2007 год завод завершил с убытком 14 млн. гривен. Вступление Украины в ВТО в мае 2008 года[19] и начавшийся в 2008 году экономический кризис осложнили положение завода, став причиной сокращения объёмов производства[1].

1 ноября 2010 года завод переименован в ПАО «Евраз — ДМЗ им. Петровского».

1 мая 2016 года завод переименован в ЕВРАЗ Днепровский металлургический завод (ЕВРАЗ ДМЗ)[20].

Современное состояние

В настоящее время на предприятии производится сортовой прокат: швеллер, уголок, рельсы и др. В состав завода входят: доменный, кислородно-конвертерный, рельсобалочный цеха, прокатный стан-550 и другие цеха, обеспечивающие бесперебойную и ритмичную работу основных металлургических агрегатов.

Напишите отзыв о статье "ЕВРАЗ ДМЗ"

Примечания

  1. 1 2 [www.segodnya.ua/regions/dnepr/petrovka-cokrashchaet-proizvodctvo.html "Петровка" сокращает производство] // "Сегодня.UA" от 3 декабря 2008
  2. 1 2 3 4 5 6 Днепропетровский металлургический завод им. Г. И. Петровского // Большая Советская Энциклопедия. / под ред. А. М. Прохорова. 3-е изд. том 8. М., «Советская энциклопедия», 1972. стр. 368
  3. 1 2 3 4 5 6 7 Днепропетровский металлургический завод им. Г. И. Петровского // Украинская Советская Энциклопедия. том 3. Киев, «Украинская Советская энциклопедия», 1980. стр. 402
  4. 1 2 3 4 5 6 Днепропетровский металлургический завод имени Г. И. Петровского // Большая Советская Энциклопедия. / редколл., гл. ред. Б. А. Введенский. 2-е изд. том 14. М., Государственное научное издательство «Большая Советская энциклопедия», 1952. стр.588-589
  5. 1 2 3 4 5 6 Днепропетровск сверяет часы по гудку // газета "Сегодня", № 31 (268) от 18 февраля 1999
  6. Куликов В. А. Александровский Южно-Российский завод АО Брянского рельсопрокатного железоделательного, сталелитейного и механического завода // Россия в Первой мировой войне. 1914-1918: Энциклопедия: В 3 томах. — 2014. — Т. 1. — С. 55-56.
  7. История гражданской войны в СССР. том 3 (ноябрь 1917 г. - март 1919 г.). М., Госполитиздат, 1958. стр.68
  8. Индустриализация СССР 1926–1941 гг. Документы и материалы. М., Наука, 1969. стр. 163-168
  9. 1 2 Письмо и записки секретаря Днепропетровского подпольного горкома КП(б)У Г. П. Савченко. 19 марта - 21 декабря 1942 г. // Говорят погибшие герои: предсмертные письма советских борцов против немецко-фашистских захватчиков (1941 - 1945 гг.) / сост. В. А. Кондратьев, З. Н. Политов. 6-е изд., испр. и доп. М., Политиздат, 1979. стр.134-136
  10. До последнего патрона: воспоминания фронтовиков / сб., сост. Р. Н. Суворов. Днепропетровск, "Проминь", 1990. стр.83-85
  11. 1 2 Б. Н. Казанцев. Возрождение металлургии Юга СССР // "Вопросы истории", № 7, 1978. стр. 105-121.
  12. Ежегодник Большой Советской Энциклопедии, 1967 (вып. 11). М., «Советская энциклопедия», 1967. стр.46
  13. [zakon5.rada.gov.ua/laws/show/684-96-%D0%BF Постанова Кабінету міністрів України № 684 від 27 червня 1996 р. «Про затвердження переліку підприємств, які приватизуються за індивідуальними планами»]
  14. [zakon5.rada.gov.ua/laws/show/911-97-%D0%BF?nreg=911-97-%EF& Постанова Кабінету міністрів України № 911 вiд 21 серпня 1997 р. «Про затвердження переліку підприємств, які мають стратегічне значення для економіки і безпеки держави»]
  15. [zakon5.rada.gov.ua/laws/show/1346-2000-%D0%BF?nreg=1346-2000-%EF& Постанова Кабінету міністрів України № 1346 вiд 29 серпня 2000 р. «Про затвердження переліку підприємств, які мають стратегічне значення для економіки і безпеки держави»]
  16. [zakon4.rada.gov.ua/laws/show/1734-2004-%D0%BF Постанова Кабінету міністрів України № 1734 вiд 23 грудня 2004 р. «Про затвердження переліку підприємств, які мають стратегічне значення для економіки і безпеки держави»]
  17. [gazeta.zn.ua/ECONOMICS/ukrainskie_metkombinaty__v_chisle_krupneyshih_staleproizvoditeley.html Украинские меткомбинаты - в числе крупнейших сталепроизводителей] // "Зеркало недели" от 11 июня 2004
  18. [www.ukrrudprom.ua/news/ghhghjjj558412247.html Акции ДМЗ им. Петровского подорожали на ПФТС на 43,2%] // «Укррудпром» от 12 декабря 2007
  19. [economics.unian.net/industry/788893-metallurgi-i-vto-krizis-podrezal-na-vzlete.html Металлурги и ВТО: кризис "подрезал" на взлете] // УНИАН от 17 мая 2013
  20. [ukr.evraz.com/press/news/17340/ В соответствии с требованиями законодательства, акционеры одобрили решение о переименовании ЕВРАЗ ДМЗ им. Петровского и ЕВРАЗ Баглейкокса]

Литература и источники

  • Борьба за Советы на Екатеринославщине. Сб. воспоминаний и статей. Днепропетровск, 1927
  • Н. А. Терещенко, А. Г. Щукин. Развитие металлургии на Украине за 60 лет Советской власти. Киев, 1977.

Ссылки


Отрывок, характеризующий ЕВРАЗ ДМЗ

Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.