Ебись за наследника Медвежонка

«Еби́сь за насле́дника Медвежо́нка» — перформанс арт-группы «Война» на тему президентских выборов в марте 2008 года. В ходе акции несколько пар 29 февраля 2008 года занялись сексом в Государственном биологическом музее имени К. А. Тимирязева. По словам участников, высказывание заключалось в том, что «всю страну поставили раком, в ту позицию, в которой они изображали это действие».

Проведение акции

Основные участники

• Олег Воротников (род. 1978) — участник арт-группы «Война», выпускник философского факультета МГУ (окончил в 2003 году), супруг Натальи Сокол;
• Наталья Сокол (род. 1980) — участница арт-группы «Война», выпускница физического факультета МГУ (окончила в 2003 году), супруга Олега Воротникова;
• Пётр Верзилов (род. 1987) — участник арт-группы «Война», бывший студент философского факультета МГУ (не окончил), супруг Надежды Толоконниковой;
• Надежда Толоконникова (род. 1989) — участница арт-группы «Война», студентка 2-го курса философского факультета МГУ, супруга Петра Верзилова;
• Владимир Шилов — участник арт-группы «Война», бывший студент философского факультета МГУ;
• Елена Костылёва — участница арт-группы «Война», журналист;
• Алексей Плуцер-Сарно — участник арт-группы «Война», журналист, держал транспарант;
• Алексей Зуб — студент 2-го курса философского факультета МГУ, держал транспарант;
• Светлана Бардина — студентка 2-го курса философского факультета МГУ, вела видеосъёмку.

Описание

Ранее, 23 февраля, группа «Война» с плакатом «Ебись за наследника Медвежонка» посетила митинг «Молодой гвардии Единой России», 3 марта с плакатом «Я ебу медвежонка» участники «Войны» посетили оппозиционный «Марш несогласных».

Акция состоялась 29 февраля в московском Биологическом музее имени К. А. Тимирязева, всего в ней приняло участие около 20 человек. Пять пар, раздевшись догола в зале «Обмен веществ и энергии организмов», начали заниматься сексом, в это же время Алексей Плуцер-Сарно и Алексей Зуб развернули транспарант с надписью «Ебись за наследника медвежонка», происходящее фиксировалась фотокорреспондентами и журналистами. Через несколько минут участники завершили свою акцию и ушли. По словам Плуцера-Сарно, посторонних зрителей в лице посетителей музея на акции не было.

Надежда Толоконникова, супруга Петра Верзилова, во время акции была на девятом месяце беременности и через четыре дня родила здорового ребёнка. По её словам, у неё была «передержка» в несколько дней, и врач посоветовал ей «стимулировать роды».

Цели акции

Целью акции было показать «портрет предвыборной России, сделанный на художественном языке акционизма». Данная акция, по словам участников, — «напутствие молодому руководителю, художественная поддержка Медвежонка [Дмитрия Медведева] в начале длинного пути».

Объясняя причину того, почему для проведения акции был выбран именно музей, Пётр Верзилов отметил, что «в русском искусстве наступило царство абсолютной студийности, музейности». «Художественные персонажи российской арт-сцены все поголовно жаждут сотрудничать с властью, жаждут денег и встроенности в музейную жизнь», — говорит активист.

По словам участников, акция была «в большей мере не телесной практикой, а интеллектуальной»:

Оргазм тогда испытала только смотрительница Тимирязевского музея — остальные были слишком сконцентрированы на создании порнографически правдоподобного портрета страны.

По мнению Петра Верзилова, акция не представляла собой разврат в общепринятом понимании, так как все участники были женаты документально. «Радикальные художники выбирают радикальные методы для отображения реальности», — объясняет активист.

Надежда Толоконникова назвала акцию «высказыванием на политическую тему с использованием жанра креационизма»:

Когда Путин сказал, что этот политик, никому неизвестный на тот момент политик, просто будет вашим следующим президентом, он поставил перед фактом. В тот момент страну действительно поимели. Мы изобразили это как могли и как умели, используя традиции современного искусства.

Реакция

Философский факультет МГУ

Абсолютно очевидно, что сейчас я бы не стала участвовать в этой акции. Но в тот момент я была несколько другим человеком. Я была меньше, моложе. У меня были другие представления о своих жизненных целях. Я не считаю, что это крест. <...> Я бы хотела, чтобы меня судили по тем делам, которые я делаю в ближайшее время, в нынешнее время, но не за то, что было так давно. — Надежда Толоконникова о своём участии в акции, 28 декабря 2013

Напрямую акция не связана с философским факультетом МГУ, однако в ней принимало участие несколько студентов, обучавшихся на этом факультете. Никто из участвующих в акции студентов отчислен не был, но им был вынесен выговор. По словам источников в МГУ, обсуждение акции на учёном совете в первую очередь было вызвано повышенным вниманием к акции со стороны общественности: «Университет должен был как-то среагировать».

Декан философского факультета В. В. Миронов заявил, что осуждает такого рода перформансы. Миронов сообщил, что студенты факультета, принимавшие участие в акции, были заслушаны на заседании Учёного совета, и все они признали, что совершили недостойный поступок. По словам Миронова, студенты МГУ восприняли акцию преимущественно негативно.

Оценки акции

Политолог Илья Прокудин в издании «Агентство политических новостей» отметил пародийность акции, издевательски высмеивающей курируемый 1-м заместителем Председателя Правительства РФ и кандидатом в Президенты РФ Д. А. Медведевым национальный проект по повышению рождаемости.

По мнению журналиста Елены Калужской («Грани-ТВ»), главная мысль акции состояла в том, что выборы, которые предстояли на момент проведения перформанса, являлись «порнографией».

Кандидат философских наук Вячеслав Данилов, редактор политотдела «Русского журнала», относит акцию к разряду художественных, считая её самым важным событием в российском искусстве в 2008 году: «Безусловно, это куда более значимое событие, чем выставка куратора Марата Гельмана „Оттепель“, откровенно буржуазная по сути, и работы „Синих носов“, преимущественно эпигонские».

По мнению художника Николая Палажченко, интерес к акции со стороны общественности — признак того, насколько востребован обществом жанр перформанса. Он также заявил, что на месте преподавателей похвалил бы участвующих в акции студентов за «активную жизненную позицию».

Дмитрий Быков в газете «Собеседник» выразил мнение, что участники дискредитировали идею политической акции, переведя оценки наблюдателей из политической плоскости в этическую: «Все обсуждают не то, хороши или плохи такие выборы, а то, хороши или плохи публичные совокупления».

Представитель Фонда эффективной политики Павел Данилин в «Независимой газете» раскритиковал акцию, назвав её «вакханалией» и заявил, что её участники опозорили «лучший университет страны».

По мнению журналиста Андрея Левкина в журнале «Эксперт», студентам-философам «философия не предоставляет никаких иных способов самоидентификации и самопознания, кроме как массовое копулирование под лозунгом про наследного медвежонка».

Журналист Максим Соколов в газете «Известия» заявил о том, что студенту-философу «не подобает заниматься публичными безобразиями».

Российский поэт Дмитрий Волчек, обсуждая акцию в эфире «Радио Свобода», отметил: «суть концептуального искусства, суть таких хеппенингов, суть таких акций — это выискивать в подсознании какую-то больную точку и бить по ней. Кажется, эта точка была случайно найдена и получила такой болезненный удар».

См. также

• Fuck for Forest

Отрывок, характеризующий Ебись за наследника Медвежонка

Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.