Евангелие Рабулы

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Рабула
Евангелие Рабулы. 586 год
(cod. Plut. I, 560)
Библиотека Лауренциана, Флоренция

Евангелие Рабулы (Кодекс Рабулы, Евангелие Раввулы) — иллюминированный сирийский манускрипт VI века, написанный на сирийском языке. Является одной из самых лучших сохранившихся восточных византийских рукописей и одним из древнейших сохранившихся кодексов четвероевангелий, а также содержит образцы самых ранних из сохранившихся иконографий Вознесения[1], Сошествия Св. Духа[2], Распятия с сотником Лонгином (с указанием его имени), Входа Господня в Иерусалим[3].





История

Согласно имеющимся в манускрипте пояснениям, он был создан в 586 году в монастыре св. Иоанна в Загбе (сир. ܒܝܬ ܙܓܒܐ, Bēṯ Zaḡbā). Хотя имеется подпись писца — Раввулы (сир. ܪܒܘܠܐ, Rabbulā), больше ничего о создателе рукописи не известно.

Традиционно считалось, что этот монастырь находился на севере Месопотамии, теперь же учёные исходят из того, что он располагался где-то между Антиохией и Апамеей.

Рабула оставил подробный комментарий к манускрипту в конце книги, где содержится и поимённое перечисление монахов, принимавших участие в создании кодекса, а также специальное заклятие, призванное оберегать книгу от посягательств недобросовестных читателей:

Эта книга есть собственность святого сообщества Св. Иоанна в Загбе. Если кто-либо унесет её куда-либо, дабы читать её, или переписать её, или заново переплести её, или спрятать её, или вырезать из неё лист исписанный или не исписанный, даже если он произведет эти действия без нанесения ущерба книге, а тем более с нанесением ущерба, да будет он приравнен к разорителю кладбищ. С молитвой ко всем святым. Вовеки, аминь[4].

Неизвестно, что происходило с рукописью после её создания до XI века, когда она попала в Маипук. В конце XIII — начале XIV вв. она оказалась в Канубине, а в конце XV — начале XVI вв. манускрипт был отослан маронитским патриархом во флорентийскую библиотеку, где он и находится по сей день.

Описание

В нынешнем состоянии листы Евангелия имеют размер 34х27 см, хотя их первоначальный размер установить невозможно, поскольку рукопись обрезали при обновлении переплёта. Текст написан чёрными и тёмно-коричневыми чернилами, в две колонки, с неравным количеством строк на странице (см. эстрангело). Примечания начертаны красными чернилами в нижней части многих колонок.

Текст представляет собой пешитту — стандарт перевода библии на сирийский язык.

Миниатюры

Миниатюры Евангелия характеризуются яркими цветами, движением, экспрессией и драматизмом.

Рукопись содержит миниатюры, причём текст обрамлён изысканными цветочными и архитектурными мотивами. Каноны Евсевия начертаны в аркадах, орнаментированных цветами и птицами. Художник очевидно черпал вдохновение из эллинистического искусства (об этом говорят драпировки человеческих фигур), но при этом не был чужд орнаментальным традициям Персии.

Наиболее известными миниатюрами рукописи стали изображения Распятия, Вознесения и Сошествия Св. Духа, представляющие собой практически реалистическую живопись в декоративных рамках, созданных зигзагами, кривыми, радугами и т. п. Сцена Распятия примечательна обилием деталей, которое было достаточно редким в столь ранний период христианского искусства.

Французский учёный-ориенталист Эдгар Блоше (фр. Edgard Blochet) (1870—1937) предположил, что некоторые из листов рукописи, включая иллюстративные, были включены в кодекс не раньше 10-11 вв. Но поскольку надписи, сопровождающие изображения, с точки зрения палеографии имеют тот же самый облик, что и основной текст, эта теория Блоше была опровергнута Джузеппе Форлани (итал. Giuseppe Forlani) и Карло Чеккелли (итал. Carlo Cecchelli) в факсимильном издании рукописи, опубликованном в 1959 г.

Характеризуя стиль рукописи, Никодим Кондаков пишет: «он совмещает в себе двоякую художественную форму: чисто византийского искусства и сиро-египетского. Но, поверх этих двух основных художественных форм, мы находим здесь и следы древнехристианского, точнее — римского стиля, наиболее известного нам в древнейших римских мозаиках, но распространявшегося, как подражательный римский стиль, начиная с IV столетия, по всему Востоку»[5]. Эти черты таковы:

  1. в иллюстрации канонов, в фигурах пророков и апостолов — чисто скульптурная эллинистическая композиция из отдельно стоящих монументальных фигур, бледные краски, упрощённый рисунок одежд с вертикальными складками;
  2. мелкие изображения евангельских событий внизу, по сторонам аркад, заключающих в себе каноны евангелия — полная византийская техника в сочных и густых красках, с золотыми нимбами, с пышными византийскими одеждами и императорскими орнатами, даже с золотыми оживками по малиновому пурпуру одежд, то есть со всеми признаками сложившегося византийского стиля;
  3. сирийская (восточно-греческая) манера.

См. также

Напишите отзыв о статье "Евангелие Рабулы"

Примечания

  1. [www.pravoslavie.ru/jurnal/060425145926 К иконографии Воскресения Христова]
  2. [vedomosti.meparh.ru/2003_4_5/14.htm Из истории христианских праздников]
  3. [palomnic.org/art/icon/vhod/ Вход Господень в Иерусалим. Иконография праздника]
  4. [www.xlegio.ru/pubs/zorich/early_manus.htm Позднеантичная и раннехристианская миниатюра]
  5. [www.icon-art.info/book_contents.php?book_id=33&chap=41 Н. П. Кондаков. Иконография Богоматери]

Ссылки

  • [sor.cua.edu/Bible/RabbulaMs.html Miniatures from the Rabbula Gospels ms.]

Отрывок, характеризующий Евангелие Рабулы

Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.