Евангельские христиане (прохановцы)

Не следует путать с термином «Евангельские христиане» (группа родственных протестантских конфессий).

Ева́нгельские христиа́не (также известны, как «прохановцы», «пашковцы», «редстокисты») — движение протестантского христианства, получившее распространение в России в конце XIX — первой половине XX века. В 1944 году церкви евангельских христиан и баптистов вошли в один союз (ВСЕХБ), образовав единую конфессию евангельских христиан-баптистов.

История

Духовное пробуждение в России

Зарождению движения в Санкт-Петербурге и на северо-западе Российской империи способствовала проповедь миссионера из числа плимутских братьев лорда Гренвиля Вальдигрева Редстока, которому удалось убедить в истинности учения евангельских христиан ряд представителей русской аристократии. После выезда миссионера по настоянию властей, руководство движением принял на себя его последователь, отставной полковник гвардии Василий Александрович Пашков.

Учениками Редстока была организована миссионерская деятельность среди рабочих Санкт-Петербурга, которая впоследствии была перенесена в Московскую, Тверскую, Тульскую, Нижегородскую, Псковскую и другие центральные губернии России.

В 1884 году под руководством Пашкова был созван объединительный съезд евангельских христиан. Мероприятие было запрещено полицией, а лидеры движения, включая самого Пашкова, вынуждены покинуть страну.

Деятельность Проханова

Баптизм
Фон Христианство Протестантизм Евангельские христиане Штунда
Вероучение Баптистское вероучение Пять основ протестантского богословия
Лица Вилер, Иоганн Павлов, Василий Гурьевич Воронин, Никита Исаевич Мазаев, Дей Иванович Проханов, Иван Степанович Каргель, Иван Вениаминович Карев, Александр Васильевич Винс, Георгий Петрович Сипко, Юрий Кириллович Смирнов, Алексей Васильевич
Организации Союз русских баптистов ВСЕХБ МСЦ ЕХБ РС ЕХБ ВСЦ ЕХБ Всемирный союз баптистов

Тем не менее, общины пашковцев продолжали существовать и новый этап развития движения связан с именем И. С. Проханова, крещенного в 1886 году в баптистской общине Владикавказа. Проханов прибыл в Петербург (для учебы в Технологическом институте в 1888 году. Находясь в среде евангельских христиан с 1888 года Проханов также оказывается вынужден убыть в эмиграцию в 1895 году, откуда, получив богословское образование, возвращается в Санкт-Петербург в 1901 году, и приступает к активной проповеднической и издательской деятельности. Тем временем в пашковской общине стали происходить серьезные изменения, например, к 1902 году было принято решение не принимать в церковь без крещения (что ранее было вполне допустимо).

В 1909 году в России в Санкт-Петербурге был проведён Первый съезд евангельских христиан, а в 1911 году — Второй, на котором был учрежден Всероссийский союз евангельских христиан (ВСЕХ) председателем которого стал Иван Степанович Проханов. На том же съезде было принято составленное Прохановым Вероучение евангельских христиан, являющееся вариацией баптистского вероучения. В частности, «прохановское» вероучение декларировало недействительность крещения по отношению к детям.

На Втором Всемирном конгрессе баптистов в 1911 году ВСЕХ вошёл во Всемирный баптистский альянс, а Проханов был избран одним из шести вице-президентов этого международного объединения.

В годы Первой мировой войны возобновились преследования евангельских христиан со стороны государственной власти, которые прекратились с победой Февральской революции 1917 года. Руководством ВСЕХ был взят курс на общественно-политическую активность, в частности, учреждена христианско-демократическая партия «Воскресение».

Важным направлением деятельности ВСЕХ стала организация сельскохозяйственных коммун, некоторые из которых продолжали своё существование до конца 1920-х годов. Велись переговоры с органами советской власти об основании евангельскими христианами крупного поселения в азиатской части страны, которое планировалось назвать городом Евангельском.

Тем не менее, уже в 1928 году общественная активность союза была под давлением властей практически полностью свёрнута, а его руководитель Иван Проханов был вынужден эмигрировать.

Советский период

В период 1930-х годов и до начала Второй мировой войны евангельские христиане подвергались репрессиям, многие члены ВСЕХ были осуждены к различным срокам лишения свободы, вследствие чего данный орган функционировал нерегулярно, хотя и не был распущен. После ликвидации в 1935 году Союза баптистов, часть его членов вошла в состав ВСЕХ, а в 1942 году ряд баптистских руководителей официально обратились к руководству евангельских христиан с просьбой взять сохранившиеся общины баптистов под свою опеку..

В октябре 1944 года на совещании представителей обеих церквей было принято решение об объединении, урегулировании спорных вопросов и формировании Всесоюзного совета евангельских христиан и баптистов. В дальнейшем евангельские христиане в СССР организационно входили в общие с баптистами структуры и, по сути, представляли собой одну конфессию.

Конфессиональная принадлежность

Большинство советских и российских справочных изданий определяет евангельских христиан, как течение в протестантизме, близкое к баптизму.

Однако советский историк А. И. Клибанов называл евангельских христиан «формой баптизма». Советский и российский религиовед Л. Н. Митрохин считал, что учение пашковцев было «популистским вариантом баптистского». Комментируя подобные заявления баптистский историк Андрей Пузынин писал: «Не имея богословской чувствительности, атеистические учёные идентифицировали евангелическое движение как ветвь баптистского движения, не видя его истоков в британской панъевангелической среде».

Определённый интерес представляет самоидентификация лидеров евангельских христиан. Основатель евангельского движения Гренвилл Редсток был крещён в англиканской церкви и никогда не разрывал с ней связи. Некоторое время Редсток находился под влиянием плимутских братьев. Считается, что руководитель движения «пашковцев» Василий Пашков принял крещение в 1883 году от плимутских братьев. Многие члены евангельского движения первых десятилетий не порывали формально с православной церковью, не отрицали детокрещения, категорически неприемлемого в баптизме. Следующий лидер движения — И. С. Проханов на некоторое время принял баптистскую самоидентификацию, будучи избранным на должность вице-президента Всемирного союза баптистов. После неудачных попыток объединится с русскими баптистами, Проханов модифицировал идентификацию движения, перестав отождествлять его с баптизмом. В своей автобиографии, написанной в эмиграции, Проханов всячески избегал любого упоминания о своих связях с баптизмом.

Организации

• Русский евангельский союз, 1906—1912
• Всероссийский союз евангельских христиан, 1909—1944
• Всемирный союз евангельских христиан, с конца 1920-х

Современность

1 августа 1992 года в г. Москве на съезде представителей церквей было объявлено о восстановлении Союза церквей евангельских христиан (СЦЕХ). Тем не менее, большинство общин, до 1944 года принадлежавших к ВСЕХ, остались в общих с баптистами объединениях.

В последующие годы, в разных регионах России, а также и в других странах СНГ, формировались отдельные общины и централизованные объединения евангельских христиан, претендовавшие на духовное преемство от ВСЕХ.

В ходе проведения в апреле 2009 года в г. Москве конгресса, посвященного столетнему юбилею движения евангельских христиан в России, было официально объявлено об образовании на базе ряда таких объединений и автономных церквей Всероссийского содружества евангельских христиан (ВСЕХ), председателем совета которого избран В. П. Тен, секретарем — А. Т. Семченко.

Перед подготовкой Второго конгресса ВСЕХ, прошедшего в апреле 2011 года в Москве, состав членов совета Всероссийского содружества евангельских христиан расширился новыми участниками, а новым председателем Совета избран П. Н. Колесников.

Персоналии

• Гренвиль Вальдигрев Редсток
• Василий Александрович Пашков
• Иван Степанович Проханов
• Наталья Фёдоровна Ливен

Литература

• Пашковцы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Митрохин Л. Н. Баптизм: история и современность (философско-социологические очерки). — СПб.: РХГИ, 1997. — 480 с. — 2500 экз. — ISBN 5-88812-037-5.
• Пузынин А. П. Традиция евангельских христиан. Изучение самоидентификации и богословия от момента её зарождения до наших дней. — М.: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 2010. — 523 с. — ISBN 978-5-89647-235-3.
• Пузынин А. П. Традиция евангельских христиан: анализ самоидентификации (1874-2008) // Ред.-сост. Н. А. Белякова, А. В. Синичкин 105 лет легализации русского баптизма : Материалы международной научно-практической конференции. — М., 2011. — С. 16-23. — ISBN 5-902917-03-4.

Отрывок, характеризующий Евангельские христиане (прохановцы)

Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.