Ева (Секретные материалы)

Ева / Eve
Эпизод сериала ««Секретные материалы»»
Основная информация
Номер серии	Сезон 1 Эпизод 11
Режиссёр	Фред Гербер
Автор сценария	Кеннет Биллер Крис Бранкато
Код производителя	1X10
Дата показа	10 декабря 1993 года
Приглашённые актёры
Гарриэт Сэнсом Гаррис в роли доктора Салли Кендрик/Ева 6, Ева 7, Ева 8 Джерри Хардин в роли Глубокой Глотки Эрика Кривинс в роли Синди Рирдон/Ева 10
Хронология серий
◄ Падший ангел Огонь ►
Список эпизодов

«Ева» (англ. «Eve») — одиннадцатый эпизод первого сезона сериала «Секретные материалы». Премьера состоялась 10 декабря 1993 на телеканале FOX. Эпизод является «монстром недели», не связанным с основной «мифологией» сериала.

Агенты ФБР Малдер и Скалли расследуют два по-видимому идентичных убийства, которые совершены одновременно в тысяче миль друг от друга. Они обнаруживают, что дочери обеих жертв могут быть продуктом секретного проекта по клонированию людей, созданного правительством.

Сюжет

В Гринвиче, штат Коннектикут, пара находит девочку, Тину Симмонс, которая стоит в одиночестве. Неподалеку, на качеле сидит её мертвый отец, на шее у него два разреза. Агент Малдер берется за это дело и проверяет его вместе со Скалли, которая обнаруживает, что из тела Джоэла было выкачено больше 4-х литров крови, а в тканях были обнаружены успокоительные растительного происхождения. Малдер уверен, что смерть мужчины похожа на случаи увечья скота от НЛО.

Когда Малдер и Скалли допрашивают Тину, она заявляет, что видела «красные огни», а когда умирал её отец, «человек из облаков» хотел высосать его кровь. После этого агенты едут в Марин Каунти (Калифорния) и посещают дом Рирдонов, место схожего преступления. Они понимают, что несмотря на расстояние, убийства были совершены в один день и в один момент. Тем временем, в Коннектикуте происходит похищение Тины.

Когда агенты встречаются с Рирдонами, они обнаруживают, что их дочь, Синди, как две капли воды похожа на Тину. Мать Синди рассказывает Малдеру и Скалли, что зачала девочку с помощью ЭКО в клинике в Сан-Франциско. Скалли отправляется в клинику и обнаруживает, что обе семьи — Симмонсы и Рирдоны — лечились у одного и того же доктора — Салли Кендрик, которая была уволена с работы за проведение селекционных экспериментов с яйцеклетками в лаборатории клиники. Департамент здравоохранения США отказался от расследования, а доктор Кендрик исчезла.

Малдер выходит на контакт с «Глубокой Глоткой», который раскрывает детали попыток правительства времен Холодной войны создать генетически усовершенствованных детей в качестве будущих суперсолдат. Проект назывался «Личфилдским экспериментом». Дети, появившиеся в ходе эксперимента, выросли в лагере вблизи Личфилда (Коннектикут) и носили идентификаторы «Адам» или «Ева» в соответствии со своей половой принадлежностью. «Глубокая глотка» рассказал Малдеру о женщине, связанной с «Личфилдским экспериментом», которая в настоящее время содержится в больнице для душевнобольных.

Малдер и Скалли отправляются в больницу и встречаются с «Евой 6», которая рассказывает им, что клоны, созданные в ходе Личфилдского эксперимента, имеют дополнительные хромосомы, придающие им сверхчеловеческий интеллект и силу вкупе с одержимостью убийством. Последние три клона, Евы 6, 7 и 8, были помещены в тюрьму после завершения эксперимента. Однако Ева 7 сбежала, устроилась в центр экстракорпорального оплодотворения как Салли Кендрик и модифицировала яйцеклетки пациентов клиники, чтобы создать новые клоны Евы. Ева 8, также сбежала и по-прежнему на свободе.

Предчувствуя похищение Синди, Малдер и Скалли ведут наблюдение за домом девочки, но женщина в пальто с капюшоном, который скрывает её внешность, нейтрализует Скалли, ускользает от Малдера и похищает Синди. Женщина отвозит Синди в мотель, где уже содержится взятая в плен Тина, и представляет девочек друг другу. Выясняется, что женщина — это Ева 7, она же — Салли Кендрик. Салли (Ева 7) рассказывает девочкам о других Евах в проекте: как в 16 лет начинается психоз, в 18 — позывы к убийству, как думала, что исправила эти проблемы в новых клонах и как была разочарована, узнав, что новые девочки получили «ускоренное развитие». Она спросила, зачем они убили своих отцов. Девочки объяснили, что знали — те мужчины не были их отцами. Салли спросила как они узнали о существовании друг друга, а девочки ответили: «Просто знали».

Салли (Ева 7) рассказала девочкам, что её вырастил мужчина, который знал о том, кем она была, и что с помощью правильных травяных смесей, терапии и нейролептических препаратов девочки могут вырасти такой же как она, вместо того, чтобы становиться такими же, как другие Евы. Но уже слишком поздно, девочки не заинтересовавшиеся тем, чтобы вырасти подобно Еве 7, подмешали яд в её напиток.

Прибывают Малдер и Скалли и обнаруживают Еву 7 мертвой. Девочки заявляют, что были похищены Евами 7 и 8, чтобы заставить агентов поверить в то, что это старшие клоны убили их отцов. А смерть Евы 7 объясняют тем, что женщина подстрекала их к совершению самоубийства. Уезжая, агенты решают забрать девочек с собой.

Той же ночью, когда компания останавливается на стоянке дальнобойщиков, одна из девочек выливает яд в содовую, которую заказали агенты. Малдер разгадывает план девочек и удерживает Скалли от питья. Агенты преследуют девочек на стоянке, в конечном итоге их ловит Малдер.

В завершении эпизода Тина Симмонс и Синди Рирдон заключены в отдельные камеры в одном отделении с Евой 6. Им присвоены прозвища Ева 9 и Ева 10. В конце, женщина в медицинской одежде — Ева 8 — входит в отделение. Когда она спрашивает девочек о том, как они узнали, что она за ними придет, каждая из девочек отвечает — «Мы просто знали».

В ролях

• Джиллиан Андерсон в роли агента Даны Скалли
• Дэвид Духовны в роли агента Фокса Малдера
• Гарриэт Сэнсом Гаррис в роли доктора Салли Кендрик/Ева 6, Ева7, Ева 8
• Джерри Хардин в роли «Глубокой глотки»
• Эрика Кривинс в роли Синди Рирдон/Ева 10
• Сабрина Кривинс в роли Тина Симмонс/Ева 9
• Джордж Тулиатос в роли доктора Каца
• Таша Симмс в роли Эллен Рирдон
• Джанет Хочкинсон в роли официантки
• Дэвид Кирби в роли Тэда Уоткинса
• Тина Джилберстон в роли Донны Уоткинс
• Кристина Апрайт-Литейн в роли мисс Уэлс
• Гордон Типпл в роли детектива
• Гарри Дэви в роли мистера Хантера
• Джо Маффей в роли охранника № 1
• Мария Эрера в роли охранницы № 2
• Роберт Льюис в роли офицера

Съёмки

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

• Независимые писатели Кеннет Биллер и Крис Браканто подбросили идею этого эпизода создателю сериала Крису Картеру под названием «Девчонки из Гринвича». В центре сюжета были генетические эксперименты, производимые над парой близнецов.
• Персонажи Тина и Синди получи свои имена в честь жен Глена Моргана и Джеймса Вонга, написавших оригинальный сценарий эпизода.
• «Ева» является первым и единственным эпизодом «Секретных материалов», срежиссированным Фредом Гербером, которого Картер считал «способным привнести что-то интересное в сериал».
• Первоначально продюсеры искали близнецов на роли Тины и Синди в Лос-Анджелесе, но местное законодательство о детском труде в этом штате сделало это затруднительным. Вместо этого девочек-исполнительниц, Эрику и Сабрину Кривинс, нашли на месте, в Ванкувере. Сложности в поиске подходящих актеров на роли в эпизоде привели продюсера Р. В. Гудвина к мысли о том, чтобы нанять одного актера, использовать спецэффекты и дублеров, чтобы создать иллюзию близнецов. Однако эта идея была отвергнута в силу непрактичности и дороговизны.
• Сцены на стоянке были сняты в кафе в Уайт Рок (Британская Колумбия), чья большая гравийная парковка имела вид «деревенских декораций». Большой навес был использован чтобы дополнить уличные съемки зданий.

Ссылки

• «Ева» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.tv.com/shows/the-xfiles/eve-501/ «Ева»] эпизод на TV.com

Отрывок, характеризующий Ева (Секретные материалы)

Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.