Петрушевич, Евгений Емельянович

Евгений Емельянович Петрушевич Євген Омелянович Петрушевич<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
президент Западно-Украинской Народной Республики
1 ноября 1918 — 22 января 1919
Предшественник:	должность учреждена (он сам как президент Украинского национального совета ЗУНР)
Преемник:	должность отменена (в связи с объединением с УНР)
Президент Украинского национального совета ЗУНР
18 октября 1918 — 1 ноября 1918
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	должность отменена (он сам как Президент Западно-Украинской Народной Республики)
Премьер-министр ЗУНР
9 июня 1919 — август 1920
Предшественник:	Сидор Тимофеевич
Преемник:	должность отменена (он сам как премьер-министр Западно-Украинской Народной Республики в эмиграции)
премьер-министр ЗУНР в эмиграции
август 1920 — май 1923
Предшественник:	должность учреждена (он сам как премьер-министр Западно-Украинской Народной Республики)
Преемник:	должность отменена
Рождение:	3 июня 1863(1863-06-03) Буск, Галиция, Австро-Венгрия (ныне Львовская область на Украине)
Смерть:	29 августа 1940(1940-08-29) (77 лет) Берлин

Евге́ний Емельянович Петруше́вич (укр. Євген Омелянович Петрушевич, родился 3 июня 1863, Буск, Галиция, Австро-Венгрия — 29 августа 1940, Берлин, Германский рейх) — адвокат, депутат австрийского парламента (1907—1918 гг.) и Галицкого сейма (1910—1914 гг.). Председатель (президент) Украинского национального совета Западно-Украинской народной республики, провозглашённой после распада Австро-Венгрии на территориях, населённых украинцами. В январе 1919 подписал с Петлюрой договор об объединении УНР и ЗУНР, после чего стал членом Директории УНР, однако в июне того же года был выведен из состава Директории в связи с намерением остальных членов Директории прийти к соглашению с Польшей за счёт уступки ей западноукраинских земель (Восточной Галиции).

В июле 1919 года вместе с правительством ЗУНР выехал в эмиграцию в Каменец-Подольский, а оттуда - в Вену (Австрия), где пытался дипломатическим путём добиться признания западными державами права Восточной Галиции на самоопределение.

Биография

Евгений Петрушевич родился 3 июня 1863 в г. Буск, ныне Львовской области в семье греко-католического священника. Отец был знатоком украинской истории и литературы, человеком широкого духовного кругозора, глубокого национального сознания. Соответствующим образом воспитал своих трех сыновей.

После окончания Академической гимназии поступил на юридический факультет Львовского университета. Уже в студенческие годы стал одним из лидеров молодёжного движения, возглавлял «Академическое братство». После получения степени доктора права открыл в г. Сокаль (ныне Львовской обл.) Адвокатскую канцелярию. Проявил себя талантливым организатором общественно-политической и культурно-образовательной жизни в отдаленном от галицкой столицы уезде. Был председателем уездной «Просвиты» (закладывал сеть её ячеек в регионе), основал уездную сберегательную кассу, возглавлял борьбу против москвофильства, которое имело довольно сильные позиции в Сокальщине. Как адвокат снискал расположение широких масс населения профессиональной защитой от произвола властей.

С образованием в 1899 г. Украинской национально-демократической партии стал её активным членом. На первых (после принятия в Австро-Венгрии демократического закона) выборах в парламент 1907 избран послом от большого избирательного округа Сокаль-Радехов-Броды (ныне города Львовской обл.) Среди 30 украинских депутатов австрийского парламента стал одним из лидеров (наряду с К. Левицким), а впоследствии — председателем парламентского представительства, выступления которого на сессиях отличались целеустремленностью и глубокой аргументацией. Критиковал политику австрийского правительства в национальном вопросе, постоянно обращал внимание парламента на пренебрежение властями интересов бедноты, настойчиво требовал реформ, прежде всего — выборов в Галицкий сейм, в котором украинцы (одна из основных национальных групп провинции) имели всего 12 представителей. Свою первую парламентскую речь в Палате представителей в 1908 году Е. Петрушевич посвятил проблеме того, что польские депутаты Галицкого сейма принимали решения в интересах поляков, не считаясь с интересами украинского населения.

В 1909 году перенес адвокатскую канцелярию в г. Сколе (ныне Львовской области), где вскоре стал посадником города. В 1910 г. избран представителем в Галицкий сейм во Львове от Стрыйского избирательного округа. На первой осенней сессии 1910 года Е. Петрушевич выступил с докладом от радикального крыла украинских депутатов во время острой дискуссии по поводу обсуждения нового закона о выборах в сейм. На протяжении почти двух лет как ведущий деятель украинский сеймового клуба возглавлял борьбу галицких представителей за новый избирательный закон, который, в конце концов, был принят. На выборах 1913 г. в Галицкий сейм были избраны 34 украинских депутата. Заняв лидирующие позиции в комиссии для разработки нового избирательного закона, Е. Петрушевич и К. Левицкий добились увеличения квоты украинцев в сейме до 62 мандатов, что было одобрено членами сейма. Кроме того, в феврале 1914г. сейм принял постановление об учреждении во Львове украинского университета.

Не менее активно Е. Петрушевич участвовал в деятельности австрийского парламента. В разгар Первой мировой войны (1916г.) он заменил К. Левицкого на должности главы украинского парламентского представительства. На этом посту Е. Петрушевич возглавил борьбу по защите интересов украинцев, что стало особенно актуальным после того, как 23 октября 1916 года был опубликован императорский манифест, предоставивший полякам право на восстановление государственности и фактически подчинивший Польше Галичину. В связи с этим Е. Петрушевич провел ряд встреч с влиятельными деятелями Австро-Венгрии, обнародовал несколько аргументированных заявлений в выступлениях и печати, отстаивая историческую справедливость в отношении Галичины — украинской этнической территории и её народа, который имел такое же право на национальную государственность, как и другие народы империи.

В результате деятельности Е. Петрушевича украинцев стали больше привлекать на руководящие должности в местных и региональных учреждениях Галичины, более того, И. Горбачевский стал министром здравоохранения (1917—1918), а И. Ганинчак — генеральным прокурором Австрии. Парламентскую деятельность Е. Петрушевича высоко оценивал К. Левицкий: «Евгений Петрушевич проявлял большую энергию в важнейшие минуты нашего освободительного движения, — писал он в воспоминаниях 1937 г. — Среди представителей принадлежал к деятелям с острейшим тоном».

Во время международных переговоров в г. Брест-Литовске (ныне Брест, Белоруссия) в феврале 1918 г. он возглавил галицкую делегацию, которая, будучи отстраненной от непосредственного участия в дискуссиях, способствовала внесению в секретное приложение к заключенному между Центральными Державами и УНР договору обязательства Австро-Венгрии предоставить Галичине автономию к 20 июля 1918. После того, как польские представители в австрийском парламенте сорвали ратификацию Брестского соглашения, Е. Петрушевич совместно с парламентариями Чехии и Словакии разработал и внес на рассмотрение императора Карла план переустройства Австро-Венгерской империи. По его плану, империю необходимо было преобразовать в федерацию свободных народов с перспективой образования национальных государств в союзе с Австрией. 16 октября 1918 император обнародовал манифест, согласно которому Австрия провозглашалась союзным государством, а её народы получали право на государственность.

Осознавая, что монархия Габсбургов стоит на грани развала, 10 октября галицкий политический провод под руководством Е. Петрушевича принял решение о созыве 18 октября во Львове украинской конституанты для определения дальнейшей судьбы края. Собрание украинских представителей австрийского парламента, галицкого и буковинского сеймов, епископата, представителей политических партий, организаций и обществ (около 500 человек) 19 октября 1918 года провозгласило образование на этнических украинских землях независимого государства и избрало Украинский Национальный Совет во главе с президентом Е. Петрушевичем. 21 октября 1918 года на собрании депутатов со всего края в Народном доме Львова Е. Петрушевич объявил в присутствии митрополита А. Шептицкого разработанный им устав Украинского Национального Совета и изложил план легального и мирного перехода власти в Галичине в руки украинцев, после утверждения которого выехал в Вену.

В связи с реальной угрозой присоединения Галичины к Польше руководство Украинского Национального Совета под руководством К. Левицкого и Военный комитет во главе с Д. Витовским осуществили 1 ноября 1918 года успешное восстание во Львове и на территории Галичины и Буковины. После этого 1 ноября 1918 года была провозглашена Западно-Украинская Народная Республика, а 9 ноября сформировано её первое правительство. Начавшаяся война с поляками и ожесточенные бои во Львове вынудили Е. Петрушевича прибыть в Станиславов, куда после потери Львова перебралось руководство ЗУНР. Там он уже 3 января 1919 года провел первую сессию Украинского Национального Совета, на которой принят закон об объединении с УНР. После торжественного провозглашения и одобрения Акта воссоединения в Киеве 22 января Е. Петрушевич вошёл в состав Директории.

Как президент Украинского Национального Совета Е. Петрушевич в основном исполнял представительские функции и, согласно Временному Основному закону, не имел реальных прав для реализации собственных взглядов на внутреннюю и внешнюю политику государства. Его чрезмерные парламентаризм и конституционализм иногда были помехой и подвергались критике под тем предлогом, что они не соответствовали ситуации, сложившейся в государстве, охваченном кровопролитной войной. Но своей политической культурой, парламентским опытом и тактом Е. Петрушевич мог влиять на ход событий. Украинский Национальный Совет под его руководством действовал как настоящий парламент, был разработан ряд необходимых для ЗУНР законов.

9 июня 1919 года, в разгар летнего кризиса, когда польская армия захватила почти всю Галичину, а румынская — заняла Буковину, Украинский Национальный Совет предоставил Е. Петрушевичу диктаторские права, которые означали совместительство обязанностей президента и главы правительства. В целом это решение было одобрено галицким обществом, однако руководство УНР расценило его как недемократическое. Е. Петрушевич был исключен из Директории, а для работы в Галичине при правительстве УНР было образовано министерство по делам Галичины. Тем не менее, Е. Петрушевич принял предложение С. Петлюры о совместной борьбе Галицкой армии и армии УНР против большевиков. После того, как осенью 1919 года разногласия между руководством ЗОУНР и УНР во внешнеполитических вопросах стали непреодолимыми, Петрушевич не препятствовал заключению в ноябре 1919 года Галицкой армией Зятковских соглашений с Добровольческой армией. В конце 1919 года «Акт Злуки» был денонсирован Петрушевичем. Над Каменец-Подольским, где разместился Е. Петрушевич и его канцелярия, нависла угроза занятия польскими войсками, руководство ЗУНР через Румынию выехало в Вену.

Оказавшись в эмиграции, Е. Петрушевич продолжал борьбу за восстановление независимости ЗУНР на международной арене. В августе 1920 г. он организовал правительство в изгнании, в которое вошли опытные государственные деятели К. Левицкий, В. Сингалевич, С. Витвицкий, Я. Селезенка, О. Назарук и другие, пытался не допустить принятия Лигой Наций решения о передаче Галичины Польше, высылал украинские делегации на международные переговоры в Ригу и Женеву. В феврале 1921 года Лига Наций официально признала автономию Галичины и назначила Польшу временным оккупантом при условии, что сувереном края является Антанта, а также рекомендовала Совету послов стран Антанты рассмотреть украинский вопрос. Для того, чтобы четко обозначить стремление украинцев Галичины, правительство Е. Петрушевича разработало и представило союзным государствам проект конституции Украинской Галицкой Республики, которая была ориентирована на западные демократии и предоставляла широкие права и свободы всем национальностям края. Также по инициативе правительства Е. Петрушевича в Галичине были проведены масштабные акции бойкота выборов в польский сейм и призыва в армию. В апреле 1922 года Е. Петрушевич лично возглавил галицкую делегацию на конференцию в Генуе (где планировалось обсуждение «Галицкого вопроса»), включив в неё К. Левицкого, С. Рудницкого и О. Назарука. В Генуе состоялись первые контакты Е. Петрушевича с представителями советской Украины, в частности с Х. Раковским, в результате чего летом 1922 года в Вене состоялись переговоры Е. Петрушевича и Ю. Коцюбинского.

После того, как Совет послов в Париже принял 15 марта 1923 года решение, согласно которому территория Галичины без всяких оговорок отошла к Польше, Е. Петрушевич вынужден был в мае 1923 года распустить правительство ЗУНР в изгнании и ликвидировать дипломатические представительства и миссии за рубежом. Галицкие государственные и политические деятели вернулись в Галичину и включились в легальную деятельность в соответствии с программами партий и движений. Е. Петрушевич переехал в Берлин, где продолжил дипломатически-пропагандистские акции в защиту угнетенного народа, распространял ноты протеста против деятельности польских властей, подавал заявления в Лигу Наций, издавал газету «Украинское знамя», оказывал морально-политическую поддержку интернированным частям Галицкой армии в Чехословакии.

Именно в берлинский период, оставшись без моральной поддержки соратников, чувствуя материальные трудности, Е. Петрушевич под влиянием изменения национальной политики советской власти на Украине в период «украинизации», стал советофилом. Он посещал приемы в советском посольстве, встречался с послом М. Крестинским, за что был осуждаем Украинской Военной Организацией (УВО). В ответ «Украинское знамя» выступило с критическими статьями о деятельности УВО. Более того, в 1925 году группа сторонников Е. Петрушевича во главе с О. Думиным расколола организацию Е. Коновальца и образовала так называемую Западно-народно-революционную организацию, которая вскоре распалась.

Советскофильские настроения Е. Петрушевича, как и многих его соотечественников, развеялись на рубеже 30-х, когда на Украине развернулись массовые репрессии и террор органов ГПУ-НКВД. Последующие годы эмигрантской жизни Е. Петрушевича оказались чрезвычайно тяжелыми вследствие материальных затруднений, преодолеваемых благодаря поддержке гетмана П. Скоропадского и украинского апостольского викария в Германии отца П. Вергуна. Тем не менее, уже в преклонном возрасте Е. Петрушевич сотрудничал с украинским Национальным Объединением (УНО) и другими эмигрантскими организациями, а когда в сентябре 1939 года Германия (в союзе с СССР) напала на Польшу, он направил правительству Гитлера протестный мемориал.

Умер 29 августа 1940 года. Похоронен на берлинском кладбище римско-католической кафедры св. Ядвиги представителями УНО, которые впоследствии установили на могиле памятник. За могилой, которая сохранилась, в данный момент ухаживает посольство Украины.

Память

Перезахоронен 1 ноября 2002 г. во Львове на Лычаковском кладбище.

1 ноября 2008 на родине Е. Петрушевича в г. Буске на Львовщине открыт первый монумент Президенту ЗУНР. В честь Петрушевича названа площадь во Львове. В 2008 году Национальный Банк Украины выпустил монету в честь Петрушевича.

См. также

• Площадь Петрушевича (Львов)

Источники

• [www.kmu.gov.ua/control%5Cuk%5Cpublish%5Carticle?art_id=1237771&cat_id=661234 Петрушевич Євген на kmu.gov.ua]
• [www.day.kiev.ua/256223/ Президент «Швейцарії Сходу» Політичний портрет Євгена Петрушевич. Газета «День» № 198, 1 листопада 2008]

Отрывок, характеризующий Петрушевич, Евгений Емельянович

– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.