Евгений Филалет (философ)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Томас Воган
Thomas Vaughan
Род деятельности:

Философ, мистик, алхимик.

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Томас Воган (англ. Thomas Vaughan, 17 апреля 162227 февраля 1666) — английский священник, розенкрейцер, алхимик и мистик, писавший в основном под псевдонимом Eugenius Philalethes (Евгений Филалет). Член научного Королевского общества. Состоял и на государственной службе. В 1638 году окончил Колледж Иисуса Оксфордского университета. В 1642 году получил степень бакалавра искусств. Работал в нескольких странах, в том числе в Америке.



Биография

Томас Воган принадлежал к старинной благородной валлийской семье, глава которой был пэром королевства. Сам Томас Воган — хорошо известный учёный, священник, брат-близнец поэта Генри Вогана, давний друг и корреспондент Роберта Бойля. Он был одним из той небольшой группы учёных, которая впоследствии сформировала ядро Королевского научного общества. Окончив Оксфордский колледж, он стал настоятелем прихода Лансфрайд и занимался медицинскими исследованиями, обусловленными недостатком в Уэльсе врачей. В 1650 году был выселен из провинции за симпатии к роялистам. В 1651 году женился и следующий период жизни провёл в Лондоне.

Но занимаясь медицинской практикой, Воган, тем не менее, стремился применять на практике свои навыки химического приготовления лекарственных средств согласно методикам, предписанным Парацельсом (воплощением которого, по некоторым утверждениям, он являлся). В отличие от большинства алхимиков своего времени, Воган проводил свои опыты вместе с женой Ребеккой (вплоть до её смерти в 1658 году), которую высоко ценил и считал своим незаменимым товарищем в работе. По его собственному признанию, он был членом знаменитого Общества неизвестных философов. В 1652 году он отвечал за перевод на английский авторитетного трактата «Fama Fraternitatis» — анонимного розенкрейцерского манифеста, впервые опубликованного в 1614 году в Касселе. Позднее Воган принял участие в воплощении плана доктора Роберт Чайльда по созданию химического клуба, лаборатории и библиотеки, главной целью которой было собрание и перевод трудов по химии. В ходе судебной тяжбы с неким Эдвардом Болнестом Воган был обвинён в том, что тратил большую часть своего времени на изучение философии и натуральной химической физики. Сам он признавался, что «не раз находил и не раз терял... философский камень». Поскольку Воган много путешествовал и публично заявлял, что верит в алхимию, предполагали, что пробелы в его биографии могут совпасть с появлениями адепта, известного как Филалет. Решающим доказательством считалось существование манускрипта, содержащего труды по алхимии, который был написан почерком Томаса Вогана, но подписан псевдонимом Филалет. Действительно, Томас Воган интересовался алхимией и был автором, по крайней мере, одного трактата по этому искусству («Antoroposophia Theomagica», опубликован в 1650 году), но подписал он его Евгениус Филалет, а не Евгений. Более того, если сравнить фотокопии существующих манускриптов, написанных этими двумя людьми, легко можно увидеть, что почерки их не имеют ничего общего, а содержание алхимических трактатов Томаса Вогана совершенно отличается от содержания трудов Филалета. Хотя Воган попрежнему остаётся одним из основных кандидатов на роль «подлинного» Филалета, можно уверенно сделать только один вывод: личность этого адепта, как и даты его жизни, остаётся неразрешимой загадкой.

После Америки следы Филалета теряются на несколько лет. Согласно Джорджу Морхоффу, Адепт отправился в Ост-Индию и произвёл там множество публичных трансмутаций, однако это утверждение не доказано. Точно известна дата появления Филалета в Европе, поскольку в 1666 году в Амстердаме он отдал английскую версию «Открытой двери» Жану Ланжу для перевода на латынь. Книга была напечатана под латинским названием «Introitus apertus ad occlusum regis palatium». C другой стороны, именно в 1666 году неизвестный Адепт посетил Гельвеция в Гааге, которая расположена недалеко от Амстердама. Напомним, что во время разговора он сказал Гельвецию, будто Философского Камня в его коробочке из красного дерева хватит на то, чтобы превратить сорок тысяч фунтов основного металла в Золото. Более того, аналогичное заявление было сделано ван Гельмонту его неизвестным гостем, причём огромная сила порошка действительно подтвердилась.

Напишите отзыв о статье "Евгений Филалет (философ)"

Ссылки


Отрывок, характеризующий Евгений Филалет (философ)

Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.