Евгений III

Евгений III лат. Eugenius PP. III<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
167-й папа римский
15 февраля 1145 — 8 июля 1153
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Луций II
Преемник:	Анастасий IV
Имя при рождении:	Бернардо Паганелли
Оригинал имени при рождении:	итал. Bernardo dei Paganelli di Montemagno
Смерть:	8 июля 1153(1153-07-08) Тиволи, Италия
Евгений III на Викискладе

Евгений III (лат. Eugenius PP. III; в миру Бернардо Паганелли, итал. Bernardo Paganelli; ? — 8 июля 1153) — папа римский с 15 февраля 1145 по 8 июля 1153, первый из цистерцианцев на папском престоле, ученик Бернарда Клервосского, блаженный Римско-католической церкви.

Духовная карьера

Бернардо Паганелли был уроженцем Пизы. Начиная с XVI века историки считали его членом знатной пизанской семьи Паганелли ди Монтеманьо, но свидетельства современников указывают на его скромное происхождение. В 1106 году стал каноником кафедрального собора Пизы, в 1115 — иподиаконом. Во время своего пребывания в Пизе (май 1134 — февраль 1137) папа Иннокентий II посвятил Паганелли в священники. В 1138 году под влиянием Бернарда Клервоского вступил в Клервоский монастырь цистерцианцев, годом позже стал настоятелем цистерцианского монастыря в Скандрилье. В 1140 году Иннокентий II назначил Паганелли аббатом монастыря Сант-Анастазио-алле-Тре-Фонтане под Римом. Некоторые хроники упоминают о его возведении в кардинальский сан, но письма Бернарда Клервоского однозначно указывают, что Паганелли кардиналом никогда не был.

Избрание папой

К моменту избрания Бернардо Паганелли на папский престол положение пап в Риме стало критическим. Длительная схизма Иннокентия II и Анаклета II, завершившаяся лишь благодаря смерти последнего; проповеди Арнольда Брешианского; затруднительное положение сменявших друг друга пап Иннокентия II, Целестина II и Луция II — привели к тому, что папы не обладали никакой властью в Риме. После смерти Луция II, погибшего при попытке небольшим отрядом взять Капитолийский холм, никто из кардиналов не хотел принимать папский престол. В связи с этим выбор кардиналов 15 февраля 1145 года пал на аббата Бернардо Паганелли, за которым незримо стоял Бернард Клервоский, самый влиятельный католический деятель эпохи. Сам Бернард Клервоский не одобрил избрание папой своего ученика и, впервые в истории, члена цистерцианского ордена. В письме к кардиналам (номер CCXXXVII) Бернард Клервоский так охарактеризовал их выбор:

Прости вас Бог за то, что Вы сделали!..Вы превратили последнего в первого, и…его новое положение опаснее прежнего…По какой причине или по чьему совету…поспешили вы к простецу, отыскали его в его убежище, вырвали у него из рук топор, кирку или мотыгу и возвели его на престол?

В письме (номер CCXXXVIII) к самому Евгению III Бернард Клервоский высказался ещё прямее, назвав нового папу «нищим из навозной кучи». Евгений III виделся своему учителю застенчивым, простодушным и слишком мягким.

Конфликт с римлянами

Избранный в монастыре Сан-Чезарео-ин-Палатио на Аппиевой дороге и провозглашённый папой в Латеранском дворце, контролируемых своими союзниками Франджипани, Евгений III должен был проехать через весь Рим на интронизацию в собор святого Петра, но столкнулся с мятежными горожанами. Через три дня папа бежал из Рима в монастырь Фарфа, где и был посвящён в епископа и возведён на престол, после чего удалился в безопасный Витербо.

В отсутствие папы римский сенат и патриций Джордано Пьерлеони (брат прежнего антипапы Анаклета II) окончательно захватили власть в городе. Арнольд Брешианский, осуждённый Вторым Латеранским собором в 1139 году, приехал в Витербо, получил от простодушного Евгения III прощение и затем вернулся в Рим, где возобновил свои обличительные проповеди. В городе воцарилась анархия, сопровождавшаяся грабежами не только дворцов знати, но и церквей. В это время Евгений III из Витербо обратился за помощью к Тиволи, другим городам Папской области и королю Рожеру II с просьбой о помощи. Получив от них финансовую и военную поддержку, Евгений III смог добиться изгнания из Рима Пьерлеони и вернуться в столицу незадолго до Рождества 1145 года. По условиям соглашения ежегодно избираемые горожанами сенаторы сохраняли за собой контроль над городом, но приносили присягу папе, и в спорных случаях папа мог вмешиваться в управление городом.

Уже в марте 1146 года сенат принял решение завоевать и разрушить соседний Тиволи, сохранивший в предыдущем конфликте верность папе. Евгений III отказался одобрить это решение и перед лицом нарастающей анархии бежал из Рима в Витербо, затем в Сиену и, наконец, во Францию.

После более чем двухлетнего отсутствия Евгений III смог вернуться в Папскую область только в 1148 году. 7 июля 1148 года на соборе в Кремоне итальянские епископы вновь отлучили от Церкви Арнольда Брешианского, но тот по-прежнему был непререкаемым вождём в Риме. Евгений III поселился в Витербо (где встретил возвращавшегося из неудачного Второго крестового похода Людовика VII и Элеонору Аквитанскую), затем в Тускулум. При помощи войск Рожера II Евгений III сумел вновь войти в Рим и отпраздновать Рождество 1149 года в Латеранском дворце. Но сторонники Арнольда Брешианского были несоизмеримо сильнее, и Евгений III вновь бежал из Рима.

Последующие годы папа и его двор перемещались из одного города Папской области в другой. Личные переговоры Евгения III и Рожера II в Чепрано остались безрезультатными, и теперь папа призывал в Италию вернувшегося из Второго крестового похода Конрада III, обещая ему, в случае занятия Рима, императорскую коронацию. Но 15 февраля 1152 года Конрад III умер (первым из преемников Оттона I, так и не коронованным императорской короной), завещав своему племяннику Фридриху Барбароссе немедленно отправиться на коронацию в Рим. Внутренние проблемы Германии задержали нового короля ещё год, в течение которого Евгений III проживал в Тиволи.

Папа и Второй крестовый поход

См. также: Крестовый поход против славян

В августе 1145 года в Витербо прибыло посольство крестоносцев, возвестившее о падении Эдессы (1144). Евгений III принял решение об организации Второго крестового похода для освобождения Эдессы и ликвидации мусульманской угрозы Иерусалимскому королевству.

Согласно первоначальному замыслу Евгения III, крестовый поход должен был возглавить король Франции Людовик VII, которому и было адресовано соответствующее послание папы. На Рождество 1145 года король объявил вассалам о своём намерении, но столкнулся с их негативной реакцией, о чём и сообщил в ответном послании папе. Поскольку Евгений III был вовлечён в конфликт с собственной столицей, миссия проповеди крестового похода во Франции была поручена Бернарду Клервоскому. В Пальмовое воскресение (31 марта 1146 года) Бернард Клервоский обратился с речью к собранию в Везеле, созванному Людовиком VII. Эта речь вдохновила собравшихся, и уже к вечеру число будущих крестоносцев превзошло количество заготовленных заранее крестов, и Бернарду и его спутникам пришлось рвать собственные монашеские одеяния на лоскуты для крестов.

Вдохновившись успехом, Бернард Клервоский отправился через Бургундию, Лотарингию и Фландрию в Германию, проповедуя о крестовом походе в переполненных церквах. На Рождество 1146 года, в Шпейере после долгих колебаний, крест принял и король Германии Конрад III. Изначально Евгений III не планировал участие германской армии в Крестовом походе, так как помощь ещё не коронованного Конрада III была нужна папе в Риме. Тем не менее, Евгений III не решился критиковать своего учителя, нарушившего его прямые инструкции, и благословил Конрада III на участие в походе.

Неудачу Второго крестового похода Евгений III принял как свою. Встретив в Тускулуме возвращавшихся Людовика VII и Элеонору Аквитанскую (1149), Евгений III лично утешал их и предпринял попытку сохранить их распадающийся брак. Евгений III поклялся чете, что никогда не расторгнет их супружеский союз, но в 1152 году под давлением Бернарда Клервоского был вынужден нарушить своё слово и аннулировать этот брак.

Составной частью Второго крестового похода рассматривается Крестовый поход против славян, который Евгений III объявил 13 апреля 1147 года буллой Divini dispensatione. Призывая к крестовому походу против вендов, папа приравнивал участие в нём к крестовым походам на Восток и Реконкисте. Пообещав участникам крестового похода на вендов отпущение грехов, Евгений III одновременно пригрозил отлучением от церкви тем, кто не сдержит свой обет крестоносца.

Деятельность Евгения III вне Италии

Вынужденный покинуть Рим в 1146 году Евгений III провёл боле чем два года во Франции и Германии. Избавленный от мелочных итальянских политических дрязг папа показал себя в эти годы истинным лидером Католической церкви. Он председательствовал на трёх соборах (в 1147 году в Париже, в 1148 году в Трире и Реймсе), принявших каноны против неподобающего поведения священнослужителей. Евгений III низложил трёх недостойных, по его мнению, архиепископов (Майнца, Реймса и Йорка). Низложение Вильяма Йоркского, осуществлённое по настоянию цистерцианцев, стало очередной вехой в растянувшейся на тринадцать лет борьбе ордена против этого архиепископа.

Позднее, в 1152 году, для разрешения накопившихся противоречий Евгений III послал в Скандинавию легата Николаса Брейкспира, чья двухлетняя миссия стала важной вехой в формировании национальных архиепископств в Норвегии и Швеции. Евгений III начал переговоры об унии с симпатизировавшим Западу византийским императором Мануилом I.

Смерть и почитание

Так и не дождавшись обещанной помощи от Фридриха Барбароссы (ею смог воспользоваться только его второй преемник Адриан IV), Евгений III скоропостижно скончался в Тиволи 8 июля 1153 года. Так и не овладев Римом при жизни, он при огромном стечении народа был погребён в соборе святого Петра, и его гробница стала объектом паломничества.

Несмотря на первоначально уничижительное мнение своего учителя Бернарда Клервоского, Евгений III остался в истории достойным папой. Он умел сочетать необходимую твёрдость с природной мягкостью и добросердечием. До самой смерти он носил под папскими одеяниями грубую белую рясу цистерцианца, и даже его политические противники признавали его неподдельное благочестие. Аббат Клюни Пётр Достопочтенный отозвался о Евгении III:

Я нашёл в нём самого верного друга, самого искреннего брата, самого честного отца. Его ухо всегда было готово для слышания, а уста — для скорого и мудрого совета. Никогда он не вёл себя по отношению к другому как высший, но скорее как равный и даже низший

28 декабря 1872 года Пий IX, подобно Евгению III лишившийся светской власти в Риме, причислил своего предшественника к лику блаженных.

Литература

• Евгений, римские папы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Норвич, Джон. Расцвет и закат Сицилийского королевства. Нормандцы в Сицилии. 1130-1194. — Москва: Центрполиграф, 2005. — 399 с. — ISBN 5-9524-1752-3.

Ссылки

• [www.britannica.com/EBchecked/topic/195090/Blessed-Eugenius-III Евгений III] (англ.). Encyclopædia Britannica. Проверено 19 февраля 2012. [www.webcitation.org/67uAqICXc Архивировано из первоисточника 24 мая 2012].
• [www.newadvent.org/cathen/05599a.htm Евгений III] (англ.). Catholic Encyclopedia. Проверено 23 февраля 2012. [www.webcitation.org/67uAqr3Ii Архивировано из первоисточника 24 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Евгений III

Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.