Евгений IV

Евгений IV Eugenius PP. IV<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
207-й Папа Римский
3 марта 1431 — 23 февраля 1447
Коронация:	11 марта 1431
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Мартин V
Преемник:	Николай V
Имя при рождении:	Габриэле Кондульмер
Оригинал имени при рождении:	Gabriele Condulmer
Рождение:	1383(1383) Венеция, Венецианская республика
Смерть:	23 февраля 1447(1447-02-23) Рим
Принятие священного сана:	неизвестно
Епископская хиротония:	1407
Кардинал с:	1408
Евгений IV на Викискладе

Евгений IV (лат. Eugenius PP. IV, в миру — Габриэле Кондульмер, итал. Gabriele Condulmer; 1383 — 23 февраля 1447) — Папа Римский с 3 марта 1431 по 23 февраля 1447 года.

Папа Евгений IV

Габриэле Кондульмер родился в 1383 году в Венеции. Был племянником папы Григория XII, который отказался от тиары по требованию Констанцского собора. Кондульмер в молодости вступил в отшельнический орден августинцев. По воле своего дяди принял епископство Сиены. Позднее получил звание кардинала. Во время конклава (уже после избрания его папой, но до коронации) выборщики принудили его подписать обязательство, что он не будет самовольно назначать новых кардиналов и без согласия кардинальской коллегии не примет ни одного важного решения, касающегося церковных дел. Кардиналы также обеспечили за собой право контролировать финансы папства. Евгений был человеком сурового образа жизни и сторонником твёрдой руки. На следующий день после коронации он заявил, что не намерен придерживаться незаконно вытребованных у него условий. Затем он решительным образом приступил к ограничению кардинальских привилегий, особенно тех, что были предоставлены кардиналам его предшественником Мартином V. Это вызвало большое недовольство. Сторонники семьи Колонна спровоцировали в городе беспорядки, которые, однако, были быстро ликвидированы папой.

Базельский собор

На собор, собравшийся в Базеле 23 июля 1431 года, папа послал своим легатом искусного дипломата кардинала Джулиано Чезарини. Вследствие ложной информации о слабой заинтересованности епископов в работе собора Евгений IV решил распустить его. В действительности же дело выглядело иначе, и многочисленно представленные в Базеле епископаты со всей Европы выразили протест против этого решения папы. После двухлетних переговоров Евгений признал наконец собор законным и позволил продолжить его заседания. Главной причиной податливости папы была трудная ситуация, в которой он оказался в связи со все более враждебным отношением к нему римского населения. В 1434 организованное семьёй Колонна восстание вынудило Евгения IV к побегу. В одеянии монаха папа бежал во Флоренцию, куда за ним последовала часть куриальных сановников. Под защитой Медичи, которые в это время держали в своих руках власть в столице Тосканы, Евгений продолжал править церковью. Пользуясь посредничеством епископа-кондотьера Вителлески, человека сомнительной репутации, папа предпринимает акцию кровавого умиротворения Рима. Одновременно Евгений вступает в тесный контакт с Сигизмундом Люксембургским, которого он ранее короновал императорской короной (в 1433). Пользуясь поддержкой императора, папа решил ограничить претензии соборных отцов, которые все более настойчиво проводили в жизнь принципы концилиаризма и пропагандировали тезис о верховенстве соборного епископата над папством. Не консультируясь с папой, соборные отцы дебатировали дело гуситов, церковную реформу, рассматривали проблему восстановления унии с восточной церковью, а также требовали, чтобы часть папских доходов отдавалась в пользу собора. Под предлогом необходимости проведения непосредственных переговоров с представителями восточной церкви Евгений распустил Базельский собор и созвал епископов в Ферраре. Произошёл раскол. Часть участников Базельского собора воспротивилась папскому решению и даже потребовала, чтобы папа лично прибыл на собор и объяснил свою позицию. Когда прошёл назначенный срок, а папа не приехал, 300 участников собора (среди которых было лишь семь епископов) низложили Евгения и на его место избрали Амедея Савойского, который принял имя Феликс V. Однако подавляющее большинство епископов было против нового раскола. В Ферраре, а затем во Флоренции продолжались переговоры с восточной церковью. 6 июля 1439 года была провозглашена уния двух церквей: латинской и греческой. Было решено также организовать новый крестовый поход против турок. Флорентийская уния не получила большой поддержки в массах верующих восточной церкви.

Внешняя политика Евгения IV

В самом начале своего папства наладил отношения Святого Престола и Великим княжеством Московским: первые письма к Московскому великому князю Василию II Тёмному были написаны в 1434 году.

Организованный кардиналом Чезарини крестовый поход, в котором главная роль выпала на долю короля Польши и Венгрии Владислава, окончился поражением под Варной (1444). Прогерманская политика Евгения IV, в которой посредником был тогдашний императорский секретарь, поэт и дипломат Энеа Сильвио Пикколомини (позднее папа Пий II), ужесточила антипапскую позицию короля Франции.

В 1438 Карл VII утвердил принятую французским духовенством «Прагматическую санкцию», которая провозгласила примат собора над папством и сформулировала основы так называемой свободы галликанской церкви. Этот акт был в течение последующих веков предметом острых споров между апостольской столицей и французским католицизмом.

Хотя значительную часть своего понтификата Евгений провёл во Флоренции, он приложил большие старания, чтобы вернуть Риму былой блеск. Благодаря его усилиям в Вечный город приехало много выдающихся гуманистов, мыслителей, писателей, художников, скульпторов и музыкантов.

Смерть и наследие

Понтификат Евгения был бурным и неоднозначным, якобы сам папа на смертном одре сожалел, что навсегда покинул свой монастырь. Тем не менее он внес большой вклад в церковное единство. Евгений IV был добропорядочным, но неопытным и нерешительным папой, обладал легко возбудимым темпераментом. Суровый в своей ненависти к ереси, он, тем не менее, проявил доброту к бедным. Он трудился, чтобы реформировать монашество, особенно францисканцев, и никогда не был уличен в кумовстве. Он также был ценителем искусства и покровителем образования, в 1431 году он учредил университет в Риме. Он также освятил собор во Флоренции 25 марта 1436 года.

Евгений был похоронен в соборе святого Петра в склепе папы Евгения III. Позже его могила была перенесена в Сан-Сальваторе-ин-Лауро, приходской церкви на противоположном берегу реки Тибр.

Литература

• Евгений, римские папы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Евгений IV

Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.