Евпаторийский десант

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Евпаторийский десант
Основной конфликт: Великая Отечественная война
Дата

58 января 1942[1][2]

Место

Евпатория

Итог

Гибель десанта

Противники
СССР СССР Третий рейх
Командующие
Г. К. Бузинов подполковник Хуберт-Мария Риттер фон Хейгль (Oberstleutnant Hubert-Maria Ritter von Heigl), командир 70-го саперного батальона (Pionier-Bataillon 70);

полковник Мюллер Фридрих-Вильгельм (Oberst Müller Friedrich-Wilhelm), командир 105 пехотного полка 72 пехотной дивизии (Infanterie-Regiment 105 der Infanterie-Division 72)

Силы сторон
700 военнослужащих[1]
партизаны[1]
гарнизон Евпатории
один пехотный полк, два батальона, несколько батарей
Потери
более 600 человек предположительно более 100 человек

Евпатори́йский деса́нт — тактический морской десант Красной армии, высаженный 5 января 1942 г. в Евпатории с целью отвлечения вражеских сил от осаждённого Севастополя и с Керченского полуострова.





Предшествующие события

5-6 декабря 1941 года в порту Евпатории с торпедных катеров Черноморского флота высадился небольшой тактический десант. Внезапное нападение оказалось успешным, десантники подожгли находившийся в порту старый парусный баркас и здание горсовета (в котором заняли оборону немецкие захватчики), после чего отступили. Есть основания предполагать, что успех этой операции способствовал решению советского военного командования о проведении новой десантной операции в районе Евпатории — более крупными силами[3].

2 января 1942 года Ставка ВГК утвердила план операции, предусматривавшей высадку морских десантов в районах Алушты, Ялты, Перекопа и Евпатории. Планирование десанта в районе Евпатории командование Кавказского фронта поручило провести штабу Севастопольского оборонительного района[4].

Силы сторон

Для высадки десанта из кораблей Черноморского флота ВМФ СССР был сформирован отряд высадки десанта под командованием капитана 2-го ранга Н. В. Буслаева и полкового комиссара А. С. Бойко: базовый тральщик «Взрыватель», 7 сторожевых катеров типа «МО-IV» и морской буксир «СП-14»[4].

Евпаторийский десант состоял из усиленного батальона морской пехоты (700 военнослужащих под командованием капитана Г. К. Бузинова)[1], в состав которого вошли:

  • батальон морской пехоты (командир — капитан Г. К. Бузинов, комиссар — батальонный комиссар М. Г. Пален)[4]
  • группа разведчиков штаба Черноморского флота (командир — капитан В. В. Томичев)[4]
  • группа сотрудников Евпаторийского городского отдела милиции[4]

Немецко-румынские силы в Евпатории включали в себя немецко-полицейский гарнизон города (основу которого составляли 80-100 фашистских солдат, подчинённых военному коменданту города) и силы, подчинённые комендатуре порта (50 оккупантов из числа немецких военно-морских сил, которыми командовал комендант порта капитан второго ранга фон Рихтгофен — в их распоряжении имелись два или три рыболовных катера, два 76-мм трофейных русских полевых орудия и два пулемёта), а также части береговой артиллерии (батарея 1-го дивизиона 48-го полка береговой артиллерии и 145-й дивизион береговой артиллерии, имевший на вооружении 120-мм орудия)[5].

Ход операции

Вечером 4 января началась погрузка десанта на корабли. В соответствии с планом операции, высадку десанта следовало осуществить в два эшелона, поэтому корабли с десантом вышли из Севастополя, разделившись на две группы[4].

  • в 21:00 из Севастополя вышел самый тихоходный корабль — морской буксир «СП-14» (капитан И. М. Сапега) с 50 десантниками на борту, охранение которого обеспечивали катера МО-0105 и МО-0125[4].
  • в 23:00 из Севастополя вышел тральщик «Взрыватель», а также катера МО-081, МО-036, МО-062, МО-0102, МО-041[4]

Десантники высадились на частично разрушенные причалы порта (тральщик «Взрыватель» высадил десант на Пассажирской пристани, катера МО-036 и МО-081 — на Товарной пристани, катера МО-062 и МО-0102 — на Хлебной пристани, вслед за ними на Пассажирскую пристань были высажены десантники с катеров МО-0105 и МО-0125) и заняли причалы без выстрелов. После этого для связи у Товарной пристани остался только катер МО-036, а остальные корабли отряда отошли в море. Десантники (среди которых было немало евпаторийцев, хорошо ориентировавшихся на местности) скрытно начали проникновение в город[4].

По оставшемуся у Товарной пристани МО-036 открыл огонь пулемёт из здания церкви, погибли старшина 2-й статьи Н. А. Новиков и старшина 2-й статьи А. М. Зуб и был тяжело ранен краснофлотец В. Касин. Комендоры МО-036 открыли огонь и подавили пулемётную точку, десантники начали атаку противника. В возникшей суматохе быстро продвинувшаяся в глубину города рота морских пехотинцев под командованием лейтенанта Я. Ф. Шустова в районе мясокомбината обнаружила и освободила большую группу советских военнопленных[4].

Одновременно в городе вспыхнуло восстание, в котором участвовала часть населения города и прибывшие на подмогу партизаны[1][6].

Находившиеся в городе силы не сумели помешать высадке десанта и подавить восстание[5], румынский артиллерийский полк оставил свои позиции[6].

С помощью местных жителей началось восстановление причалов порта с целью ускорить высадку десанта[5].

Опомнившись, немцы начали освещать порт и залив, и открыли артиллерийско-миномётный огонь. После начала обстрела у Пассажирской пристани для связи с десантом был оставлен катер МО-041, а остальные корабли и катера отряда отошли от берега и начали маневрировать в заливе, открыв огонь в поддержку десантников[4].

Продолжив наступление, к 6:00 утра десантники овладели южной частью города, укрепили здание гостиницы «Крым» (в котором был размещён штаб батальона морской пехоты), но дальнейшее продвижение роты под командованием лейтенанта И. Н. Шевченко было остановлено у здания курортной поликлиники[4].

Командование 11-й армии вермахта направило против десанта подкрепления: сначала сводный батальон, в который вошли силы, находившиеся в районе Евпатории (пехотинцы, военнослужащие железнодорожных войск, батарея зенитных орудий с двумя прожекторными установками и др.)[5], затем в Евпаторию прибыли разведывательный батальон 22-й пехотной дивизии, 70-й сапёрный батальон и несколько немецких и румынских артиллерийских батарей[6][5], вслед за ними в Евпаторию был направлен 105-й пехотный полк 72-й пехотной дивизии (переброшенный на автомашинах из-под Балаклавы)[2][6].

В 10:00 часов утра 5 января 1942 года А. С. Бойко передал с борта тральщика радиограмму о том, что положение угрожающее и десанту необходима немедленная помощь. В 11:00 радиосвязь с батальоном была утрачена[4].

Начавшийся на море затяжной шторм[2] помешал оказать помощь десантникам и высадить в порту подкрепление (уже погруженное на корабли)[1].

Немецкие самолёты нанесли бомбовый удар по кораблям, в ходе авианалёта был повреждён катер МО-041, на котором погибли командир катера лейтенант И. И. Чулков и два краснофлотца, смертельно ранен ещё один член экипажа. В результате, МО-041 был вынужден уйти в Севастополь[4].

6 января 1942 года к Евпатории был направлен эсминец «Смышлёный», однако он не сумел установить контакт с десантом, поскольку был обстрелян с берега танками, получил повреждения и был вынужден вернуться[7].

На следующую ночь к Евпатории были отправлены лидер «Ташкент» (с разведгруппой) и два катера типа «большой охотник» (с десантом из 400 человек). При приближении кораблей к пристани на набережной появились немецкие танки, которые открыли огонь по приближавшемуся к берегу «Ташкенту». Обстреляв танки из башенных орудий, «Ташкент» отошёл в море и спустил на воду баркас, на котором на берег у Евпаторийского маяка была доставлена разведгруппа. Разведчики установили, что на причалах установлены пулемёты, у причалов Евпатории находятся немцы, а десант уничтожен[7].

Бои в городе шли за каждый дом и продолжались в течение трёх дней[2]. Несколько пошедших на прорыв из города десантников сумели достичь каменоломен и некоторое время продолжали вести бой, ещё несколько сумели прорваться из города[8].

Из семисот десантников осталось в живых меньше сотни.

Евпаторийский десант отвлёк часть сил противника от Севастополя, а также способствовал закреплению успеха советских войск на Керченском полуострове.

Последующие события

Завершив ликвидацию десанта, немцы расстреляли на Красной Горке в Евпатории 12 640 человек (взятых в плен раненых десантников, а также местных жителей, среди которых были старики, женщины и дети). Их вели группами по 25-30 человек к противотанковым рвам, ставили на колени и расстреливали из винтовок и пулемётов. Трое из расстрелянных (Я. Ф. Сиказан, Григорий Сиротенко и Дмитрий Парафилов) выжили[9].

15 января 1942 года в районе Евпатории в бою с подразделением немецкой военной жандармерии была уничтожена группа из 7 советских моряков (шесть из которых погибли и один был захвачен в плен)[5].

Один из участников десанта, ст. лейтенант А. И. Галушкин сумел перейти на нелегальное положение, сумел создать подпольную группу из местных жителей и в течение четырёх месяцев вёл подрывную работу, прежде чем был выявлен агентами SD. 7 мая 1942 года дом, в котором он находился был окружён. А. И. Галушкин вступил в бой и погиб, отстреливаясь из автомата[8].

Ещё несколько сумевших выбраться из города десантников воевали в партизанских отрядах Крыма[4].

Память

  • Одним из памятных мест славных побед и героической гибели кораблей советского флота — героического десанта Черноморского флота в Евпаторию 5-8 января 1942 — является место при подходе на дистанцию 50 кабельтовых к маяку Евпаторийский. На суше установлен памятник на побережье в нескольких километрах от города Саки (1970 г.). Памятник хорошо виден с автодороги в Симферополь. Скульптор изобразил группу моряков-десантников, идущих в бой, тем самым увековечив бессмертный подвиг героев, сражавшихся до последней капли крови. До этого памятника на этом же месте стояла другая скульптура в виде одного матроса с поднятой над головой гранатой. Старый памятник перенесли на кладбище с. Колоски недалеко от Евпатории в сторону Черноморского, где захоронены несколько десантников, погибших в этих местах. Со временем памятник, изготовленный из армированного железобетона начал разрушаться и в 1990 году к 45-летию Победы по инициативе и на средства местного колхоза была изготовлена и установлена его копия.
  • Памятник (стела с барельефом) в Евпатории на пересечении улиц Дёмышева и Революции.
  • Песня В. С. Высоцкого [militera.lib.ru/poetry/russian/vysotsky/35.html «Чёрные бушлаты»] (1972) посвящена евпаторийскому десанту.
  • Улица в Евпатории.
  • 4 декабря 2015 года в Евпатории был основан военно-спортивный клуб [евпаторийскийдесант.рф «Евпаторийский десант»].

См. также

Напишите отзыв о статье "Евпаторийский десант"

Литература

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 А. В. Сульдин. Оборона Севастополя. Полная хроника — 250 дней и ночей. — М.: АСТ, 2014. — С. 51. — ISBN 978-5-17-086161-3
  2. 1 2 3 4 Н. И. Крылов. Не померкнет никогда. — М.: Воениздат, 1984. — С. 428-429.
  3. Юрг Майстер. Восточный фронт — война на море, 1941—1945 гг. / Пер. С. Липатова. — М.: Эксмо, 2005. — С. 345. — ISBN 5-699-09910-7
  4. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 К. И. Воронин. На черноморских фарватерах. — М.: Воениздат, 1989. — С. 42-47. — ISBN 5-203-00223-1
  5. 1 2 3 4 5 6 Юрг Майстер. Восточный фронт — война на море, 1941—1945 гг. — М.: ЭКСМО, 2005. — С. 348-349.
  6. 1 2 3 4 Э. фон Манштейн. Утерянные победы. Ростов-на-Дону: Феникс, 1999. — С. 254. — ISBN 5-222-00609-3
  7. 1 2 В. Н. Ерошенко. Лидер «Ташкент». — М.: Воениздат, 1966. — С. 140-145.
  8. 1 2 Г. А. Увин. Чёрное море помнит… // Военные контрразведчики. / Гл. ред. Г. К. Цинёв. Сост. Ю. В. Селиванов. — М.: Воениздат, 1978. — С. 229-235.
  9. Э. Л. Поляновский. Столько лет спустя. — М.: Политиздат, 1985.

Ссылки

  • [old.evpatoriya-history.info/building/desant.php Памятник морякам-десантникам на месте гибели тральщика] // История Евпатории. От Керкинитиды до наших дней.
  • [old.evpatoriya-history.info/history/war/desant.php Евпаторийский десант на сайте Евпатории] // История Евпатории. От Керкинитиды до наших дней.
  • [old.evpatoriya-history.info/building/tralshik.php Памятник на месте основной высадки десанта в Евпатории] // История Евпатории. От Керкинитиды до наших дней.
  • [gorod-evpatoriya.ru/skulptryi-i-pamyatniki/pamyatnik-moryakam-desantnikam.html Памятник участникам Евпаторийского десанта 1942 года] // Новые снимки 2015 года на Gorod-Evpatoriya.RU

Отрывок, характеризующий Евпаторийский десант

Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.