Евпраксия Всеволодовна

Евпраксия Всеволодовна

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Евпракси́я Все́володовна (в западноевропейских источниках: Адельгейда, нем. Adelheid, Пракседа, лат. Praxedis; 1069/1071 — 9 июля 1109) — дочь Всеволода Ярославича, сестра Владимира Мономаха, вторая жена императора Священной Римской империи Генриха IV.

Биография

Графиня фон Штаде

Попала в Германию между 1083 и 1086 гг. как невеста Генриха Штадена, маркграфа Саксонской Северной марки (с которым русские князья имели традиционный союз). Генрих был родственником жены великого князя киевского Святослава Ярославича Оды: её мать Ида фон Эльсдорф усыновила отца Генриха Удо. Исследователи предполагают, что этот брак был нужен отцу Евпраксии Всеволоду для усиления своих позиций перед Европой в противостоянии с племянником Ярополком, который был женат на немецкой графине Кунигунде.

Евпраксия была выдана замуж за маркграфа Генриха в 12-летнем возрасте. В Германию она прибыла с большой свитой и караваном верблюдов, нагруженных богатыми одеждами, драгоценными камнями и большим количеством сокровищ.

В июне 1087 года её муж умер, детей от этого брака не было.

Императрица

Вероятно, Евпраксия была очень красива, потому что в неё влюбился император Священной Римской империи Генрих IV. Обручение с ним состоялось через год после смерти её первого мужа, в 1088 году. В начале осени Евпраксия в качестве «нареченной» Генриха IV пребывала в монастыре в Кведлинбурге под опекой аббатиссы Адельгейды, сестры императора.

14 августа 1089 года магдебургский архиепископ Гартвиг в Кёльнском соборе венчал 39-летнего Генриха IV и молодую киевлянку Евпраксию, после обращения в католичество принявшую имя Адельгейда (Аделаида). Коронация королевы Адельгейды произошла вскоре после Рождества 1089 г. в Кёльне.

По версии немецкого историка Герда Альтхоффа, брак Адельгейды и Генриха преследовал своей целью укрепить связи императора с саксонскими правителями. Новобрачной предназначалась роль заложницы, что для своего времени было широко распространенной практикой, позволявшей укрепить и обезопасить заключенный политический союз.

Кризис между супругами

Охлаждение между супругами наступило быстро, стремительно принимая скандальные формы на фоне ожесточенной борьбы за инвеституру.

В том же году, благодаря удачной дипломатии римского папы Урбана II, противники Генриха IV заключают политический и военный союз — 43-летняя Матильда Тосканская вступает в брак с 17-летним Вельфом V.

В марте 1090 года Генрих IV возвращается в Италию, чтобы вмешаться в борьбу между Климентом III и Урбаном II и продолжить войну против Матильды. В апреле 1090 года Генрих IV прибыл в Верону, куда чуть позже перебрался и его двор. Исключая короткий период жизни в Падуе (январь — август 1091 года), Евпраксия вплоть до 1093 года оставалась в Вероне, где в 1092 году умер её новорождённый сын и где происходят основные события осложнения отношений с Генрихом.

Накануне Пасхи 1091 года Генрих IV захватил после длительной многомесячной осады Мантую, которую оборонял граф Вельф. С весны 1092 года Генрих IV осаждал крепость Монтевельо, но в октябре вынужден был от неё отступить, повернув своё войско в сторону Каноссы. Здесь фортуна окончательно отвернулась от императора — в октябре 1092 года Генрих IV потерпел поражение под стенами Каноссы; города Милан, Кремона, Лоди, Пьяченца заключили оборонительный и наступательный союз против императора и взяли под свой контроль альпийские перевалы, так что на этот раз Генрих оказался отрезанным от Германии, вынужден был вернуться в Венецию и в течение трех лет, с 1093 по 1096 год, не мог вернуться в Германию. Его сын Конрад в 1093 году примкнул к Папе и его сторонникам и в Милане был возведен на трон короля Италии.

Сообщается, что Генрих очень ревновал свою жену и плохо с ней обращался. Одно из таких свидетельств приводит Н.М. Карамзин: «Желая испытать целомудрие Агнесы, Генрих велел одному барону искать её любви. Она не хотела слушать прелестника; наконец докуками его выведенная из терпения, назначила ему время и место для тайного свидания. Вместо барона явился сам император, ночью, в потемках, и вместо любовницы встретил дюжину слуг, одетых в женское платье, которые, исполняя приказ императрицы, высекли его без милосердия, как оскорбителя её чести. В мнимом бароне узнав своего мужа, Агнесса сказала: «Для чего шел ты к законной супруге в виде прелюбодея?» Раздраженный Генрих, считая себя обманутым, казнил барона, а целомудренную Агнессу обругал с гнусной жестокостью: нагую показал молодым людям, велев им также раздеться».

В «Штаденских анналах» также указывается: «Конрад, сын Генриха от первого брака, восстал против своего отца по следующей причине. Король Генрих возненавидел королеву Адельхайду, свою жену, да так, что ненависть была еще сильнее, чем страсть, с которой он её прежде любил. Он подверг её заключению, и с его позволения многие совершали над ней насилие. Как говорят, он впал в такое безумие, что даже упомянутого сына убеждал войти к ней. Так как тот отказывался осквернить ложе отца, король, уговаривая его, принялся утверждать, будто он не его сын, а одного герцога, на которого названный Конрад был чрезвычайно похож лицом».

Есть версия, что происходило это потому, что Генрих входил в секту николаитов, которые практиковали оргии. В свою очередь, Г. Альтхофф считает, что поскольку брак императора с Евпраксией был частью мирного соглашения с саксонскими правителями и она являлась своеобразной заложницей, то его отношение к жене поменялось после того, как у него начались осложнения с саксонцами. То, что Генрих приказывал насиловать жену, по мнению Альтхоффа, было наказанием заложницы, представлявшей сторону, не выполнившую своих обязательств.

Европейский скандал

Будучи фактически узницей в Вероне, Евпраксия бежит оттуда (в конце 1093 года) под покровительство Папы Римского. У стен Вероны её встретил отряд во главе с Вельфом V и успешно доставил её в Каноссу к Матильде Тосканской.

На церковном соборе в Констанце (апрель 1094) и на синоде в Пьяченце (март 1095) Евпраксия свидетельствовала против Генриха, обвинив его в принуждении к супружеским изменам, в частности, к сожительству со старшим сыном Конрадом, а также обвинила императора в оргиях и сатанизме. Папа Урбан II вновь предал Генриха анафеме. Жалоба Евпраксии была признана справедливой, и она получила отпущение грехов.

Некоторое время после этого Евпраксия жила в Италии, по-видимому при дворе сына Генриха Конрада. Но около 1096-1097 г., как полагают, она отправилась в Венгрию, «где у неё было много родственников», но там не задержалась и около 1099 года вернулась в Киев, где жила её мать. После смерти Генриха в августе 1106 года Евпраксия постриглась в монахини (6 декабря 1106 года) и умерла в 1109. Похоронена в Печерском монастыре.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

В художественной литературе

• Загребельный Павел Архипович. [uk.wikipedia.org/wiki/Загребельний_Павло_Архипович#.D0.A2.D0.B2.D0.BE.D1.80.D0.B8: Евпраксия] (2002). [www.webcitation.org/61AHBkqpQ Архивировано из первоисточника 24 августа 2011].
• Казовский М. Г. Месть Адельгейды. Исторический роман, М., 2005.
• Ладинский Ант. Последний путь Владимира Мономаха. — Минск, изд-во «Университетское», 1987 — 383 с.
• Октавиан Стампас. Рыцарь Христа. Цикл "Тамплиеры. Исторические хроники рыцарей Ордена Храма Соломонова." - М., изд-во "OCTO PRINT", 1996.
• Антонов Александр Ильич Евпраксия: Роман, М., Мир Книги, Литература, 2010.

Литература

• Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях. М., 1999.
• Rüß H. Eupraxia — Adelheid. Eine biographische Annäherung. // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 54. 2006. S. 481—518.
• Древняя Русь в свете зарубежных источников. — М., 2009-2010.
• Морозова Л. Е. Великие и неизвестные женщины Древней Руси. — М.: АСТ, 2009.
• Gerd Althoff: Heinrich IV. WBG, Darmstadt 2006.
• Карамзин Н.М. История Государства Российского. — Ростов-на-Дону: Издательство «Феникс», 1995.
• Буровский А.М. Несбывшаяся Россия. — М.: Эксмо, 2007.

Отрывок, характеризующий Евпраксия Всеволодовна

Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.