Еврейско-провансальский диалект

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Еврейско-провансальский диалект
Самоназвание:

שואדית

Страны:

Франция

Регионы:

Прованс, Конта-Венессен

Статус:

вымерший

Вымер:

в 1977 умер последний носитель языка Арман Люнель

Классификация
Категория:

Языки Евразии

Индоевропейская семья

Романская группа
Окситано-романская подгруппа
Письменность:

еврейский алфавит

Языковые коды
ISO 639-1:

ISO 639-2:

ISO 639-3:

sdt

См. также: Проект:Лингвистика

Еврейско-провансальский диалект или шуадит — диалект окситанского языка, на котором говорили евреи графства Конта-Венессен — единственная группа евреев, сохранявшееся на территории Франции между 1501 и 1791 годами. Говорили на этом языке часть провансальских евреев до XX века. В 1977 году умер последний носитель языка, слышавший его и способный на нем говорить писатель Арман Люнель.





Развитие языка и история

Историки не смогли уточнить возраст развития языка шуадит. Латинский, как язык торговли и администрации Римской империи, начал распространяться в регионе после завоевания Галлии Юлием Цезарем. Однако существует мало свидетельств о том, что шуадит появился в результате перехода на латынь еврейской общины, из-за чего в речь начали проникать слова из древнееврейского языка, или же этот язык является потомком более раннего еврейско-латинского языка (ла’аз). Другая версия заключается в том, что язык развился в результате влияния экзегетической школы в Нарбонне (см. еврейско-французский язык (царфатский)).

В 1498 году евреи были официально изгнаны из южной Франции. Они были вынуждены уехать до 1501 года, большая часть евреев к тому времени стала рассеиваться в других регионах, в частности, в Генуе и «менее цивилизованных» районах Германии. Тем не менее, графство Конта-Венессен было тогда под непосредственным контролем Папы, и небольшая еврейская община продолжала жить там в относительной изоляции. Со времён Великой французской революции, когда евреям было разрешено жить легально в любом месте Франции в качестве полноправных граждан, статус языка шуадит среди них начал быстро снижаться. Окончательное вымирание языка было отмечено в 1977 году, после смерти его последнего известного носителя — Армана Люнеля.

Культура языка

Литература языка шуадит состояла из религиозных текстов и популярной прозы. Как и в большинстве еврейских языков до XIX века, оба вида литературы писались исключительно с использованием модифицированного еврейского алфавита.

Религиозные тексты содержат значительное количество заимствованний из иврита, и они отражают в целом более «образованный» стиль языка, который также содержал много слов из старофранцузского, провансальского, греческого языка, иврита, древнеарамейского и латыни. Эти тексты включают фрагмент стихотворения четырнадцатого века «восхваление царице Есфири», а также сиддур для женщин. Этот Сидур содержит необычные благословения, также найденные ещё в нескольких других местах (в том числе и в средневековой Литве), например благодарение Бога в утреннем благословении не за то, что он создал её «по Его воле» (she-asani kirtzono), а за то, что он создал её женщиной. Даже сегодня, среди более «либеральных» ветвей ашкеназского иудаизма (также в реформистском иудаизме и реконструктивном иудаизме), это благословение часто излагается как «she-asani betzalmo» («кто сделал меня по Его образу»), а не she-asani isha («который сделал меня женщиной»).

Сохранились тексты, составляющие коллекции популярной прозы, которые содержат намного меньше не провансальских заимствований, а по существу сами написаны на провансальском языке, только записаны еврейским алфавитом, что, вероятно, указывает на предпочтение евреев, распространённое в то время, не использовать латинский алфавит. Эти тексты демонстрируют степень, в которой еврейская община Прованса была хорошо знакома с ивритом.

Фонология

В шуадите отображается количество фонологических характеристик, которые делают его уникальным среди еврейских языков. Название шуадит означает «еврейский», это просто изменённое произношение ивритского слова юдит. Это потому, что начальная /j/ становится /ʃ/ а /h/ часто опущена между гласными, так слово юдит -> shehudit -> sheudit -> shuadit (через последующее изменение системы гласных).

В словах, взятых из иврита и арамейского языка, буквы самех, шин и тав произносится как /f/. Есть гипотеза о том, что две бывших фонемы /s/ и /θ/ объединились, а затем слились с фонемой /f/. Это наблюдение дает в частности является фактом к теории о том, что шуадит развился из еврейско-латинского, а не независимо развиля в южной Франции на основе провансальского.

В словах, произошедших от латинских, есть тенденция к дифтонгизированию /l/, а также де-латерилизации /ʎ/ в /j/. Кроме того, фонемы /ʒ/ и /ʃ/, а также /dʒ/ и /jʃ/, сводятся к одной фонеме /ʃ/. Таким образом, провансальские слова plus, filho и juge, отображаются как pyus, feyo и šuše, соответственно, в шуадите.

Доказательства

Фундаментальным источником информации о фонологии шуадита является комедия Harcanot et Barcanot.

Самым ранним свидетельством о шуадите как отдельном разговорном и письменном языке, вероятно, является комическая поэма Lou Sermoun di Jusiou (Проповедь еврея), которая, вероятно, написана в шестнадцатом веке. С учётом содержания, это стихотворение, скорее всего, составлено не-евреем. Многочисленные пародии еврейской речи появляются и в записи рождественских гимнов.

Напишите отзыв о статье "Еврейско-провансальский диалект"

Литература

  • Banitt, M. 1963. Une langue fantôme: le judéo-français. Revue de linguistique romane 27: 245—294.
  • Blondheim, D. S. 1928. Notes étymologiques et lexicographiques. Mélanges de linguistique et de littérature offerts à M. Alfred Jeanroy par ses élèves et ses amis. Paris: Champion. 71-80.
  • Pansier, P. 1925. Une comédie en argot hébraïco-provençal de la fin du XVIIIe siècle. Revue des études juives 81: 113—145.
  • [www.jewish-languages.org/judeo-provencal.html Jewish Language Research website’s page on Judæo-Provençal]
  • [www.omniglot.com/writing/languages.htm omniglot.com]
  • Pedro d’Alcantara (Dom Pedro II of Brazil). 1891. Poésies hébraïco-provençales du rituel comtadin. Avignon: Séguin Frères

Ссылки

  • [www.ethnologue.com/show_language.asp?code=sdt Ethnologue report for Shuadit]

Отрывок, характеризующий Еврейско-провансальский диалект

Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.