Евсекция

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

РСДРПРСДРП(б)РКП(б)
ВКП(б)КПСС

История партии
Октябрьская революция
(1917)
Военный коммунизм
(1918—1921)
Новая экономическая политика
(1921—1928)
Ленинский призыв
(1924)
Внутрипартийная борьба
(1926—1933)
Сталинизм
(1933—1953)
Хрущевская оттепель
(1953—1964)
Период застоя
(1964—1985)
Перестройка
(1985—1991)

Партийная организация
Политбюро
Секретариат
Оргбюро
Центральный Комитет
Обком
Окружком
Горком
Райком
Партком

Руководители партии
В.И. Ленин
(1917—1924)
И.В. Сталин
(1924—1953)
Н.С. Хрущёв
(1953—1964)
Л.И. Брежнев
(1964—1982)
Ю.В. Андропов
(1982—1984)
К.У. Черненко
(1984—1985)
М.С. Горбачёв
(1985—1991)

Прочее
Устав
Съезды партии
Конференции партии
ВЛКСМ
Газета «Правда»
Ленинская гвардия
Оппозиции в ВКП(б)
Большой террор
Антипартийная группа
Генеральная линия партии


КП РСФСР
Евсекция

Евсекция, Еврейская секция Всесоюзной коммунистической партии (большевиков), а также при Коммунистической партии Украины и Белоруссии — название еврейских коммунистических секций РКП(б), созданных в советское время наряду с другими национальными секциями. Главной задачей таких национальных секций являлось распространение коммунистической идеологии в среде национальных меньшинств на их родном языке и вовлечение их в «строительство социалистического общества»[1].





История создания

Первая Евсекция была организована в июле 1918 года в Орле, вторая — в Витебске, а затем ещё в 11 городах с еврейским населением. Созданная для подавления проявлений религиозности и «буржуазного национализма» в еврейской среде и стремившаяся заменить еврейскую культуру традиционного еврейского местечка (идишкайт) «пролетарской культурой». Евсекции внедряли идеи Диктатуры пролетариата в среде еврейского рабочего класса. Первая конференция Евсекций прошла в октябре 1918 года в Москве.

Персоналии

В Евсекцию кроме большевиков вошли многие представители Бунда, Поалей Цион и др. революционных еврейских партий.

Председателем Центрального бюрю Еврейской секции ВКП(б) был С. М. Диманштейн (1886—1937).

Члены ЦБ:

Видный идеолог движения [www.eleven.co.il/article/14377 Эстер (Малка, Мария Яковлевна) Фрумкина] (1880—1941) — одна из основательниц Бунда. После роспуска Евсекции Фрумкина возглавила факульете еврейского языка и культуры в Университете национальных меньшинств, а затем была ректором этот учебного заведения до его закрытия в 1936 году.[2]

Газета «Дер Эмес»

Центральный орган Евсекций — газета «Дер Эмес» (на идиш). Выходила с 1918 до 1939. Главный редактор газеты (1921—1937) Моисей Литваков. Редакция: [www.eleven.co.il/article/14661 А. Чемерисский] (1880—1942), А. Мережин (1880—1937), [www.eleven.co.il/article/15101 Ш. Эпштейн] (1881—1945).

Идеология

Многие евреи-революционеры стремились, придя к власти, ликвидировать национально-культурные предпосылки «еврейского вопроса», который остро стоял в российском обществе, путём культурной интеграции еврейства в общество на «пролетарско-революционной» платформе. По мнению проф. Юрия Слёзкина[3], одновременно с русской революцией происходила еврейская — за изменение общественного порядка в еврейской среде.

Многие евреи-коммунисты были настроены против традиционной еврейской местечковой культуры (идишкайт). Как и остальные революционеры-марксисты того времени, они были атеистами, сторонниками кардинальных изменений в обществе и верили в пролетарский интернационализм[4]. Хотя многие из членов евсекции отрицали еврейский национализм или сепаратизм в политике, они, однако, вовсе не стремились к ассимиляции еврейской культуры.

Создание еврейской пролетарской культуры

Советская власть предпринимали в 1920-х1930-х годах усилия поощрить «советскую пролетарскую культуру» на идише в качестве контрмеры против традиционного еврейского «буржуа» или культуры «штетл». Еврейская газета Дер Эмес («Правда») выходила с 1918 до 1938 год.

В течение некоторого времени в 1920-х идиш был одним из четырёх официальных языков Белоруссии. В течение 1920-х и 1930-х, много образовательных учреждений в прежней Черте оседлости, преподавали на идиш. Были созданы 5 еврейских национальных районов:

В ряде областей Украины велось судопроизводство на идише. Был создан Еврейский пролетарский театр в Москве, а также сеть театров на идише в Киеве, Одессе и других городах.

В университетах Москвы, Киева, Харькова, Минска и других городов открыты еврейские кафедры и кабинеты, созданы научно-исследовательские институты для изучения еврейского фольклора, языка и лингвистики.

При содействии Евсекции были созданы еврейские секции при Союзах писателей России, Украины и Белоруссии и в Средней Азии.

Евсекция занималась созданием еврейских коллективных хозяйств и решением проблем деклассированного еврейского населения.

Если еврей удовлетворяет свои культурные надобности по-еврейски, читает еврейские газеты, еврейские книги, ходит на еврейские лекции, если еврейский учитель обсуждает еврейские и мировые проблемы на еврейском языке, слушают радио по-еврейски, посылают своих детей в современные светские еврейские школы, то они, несомненно, евреи и принадлежат к еврейскому народу

— [www.eleven.co.il/article/11571 Хаим Житловский]

С изменениями в еврейском обществе, появились новые слова и понятия: шабесник (субботник), пейсаховник, йомкиперник. Так теперь назывались еврейские рабочие дни, связанные с наиболее священными для религиозных евреев днями: Шаббатом, Песахом и Йом-Киппуром. Эти понятия хорошо передавали воинствующий атеизм новой еврейской жизни.

Публицист Михаэль Дорфман, полагает, что «Программа социалистического преобразования советского еврейства» Центрального Бюро Еврейской Секции Коммунистической партии большевиков, написанное в 1926 году бывшей видной деятельницей Бунда Малкой Фрумкин (известной в революционных кругах как товарищ Эсфирь), мало отличалась от современных сионистских проектов[5].

Сами евреи активно превращали синагоги в клубы, библиотеки, магазины, кинотеатры, спортзалы. Молодые коммунисты, как и молодые кибуцники или бундисты писали свои пасхальные предания аггадот, создавали новые обряды, как «ройтер брис» (красное обрезание), куда приглашали и своих нееврейских товарищей[5].

После закрытия Евсекции культурная деятельность на идише в СССР была постепенно свернута.

Борьба с идеологическими противниками

Ленин в статье «[libelli.ru/works/24-2.htm Критические заметки по национальному вопросу]» (1913) писал:

Еврейская национальная культура — лозунг раввинов и буржуа, лозунг наших врагов <…> Кто прямо или косвенно ставит лозунг еврейской «национальной культуры», тот (каковы бы ни были его благие намерения) — враг пролетариата, сторонник старого и кастового в еврействе, пособник раввинов и буржуа. Наоборот, те евреи-марксисты, которые сливаются в интернациональные марксистские организации с русскими, литовскими, украинскими и пр. ра­бочими, внося свою лепту (и по-русски и по-еврейски) в создание интернациональной культуры рабочего дви­жения, те евреи — вопреки сепаратизму Бунда — продолжают лучшие традиции еврейства, борясь против лозунга «национальной культуры».

[6]

Большевики считали иврит «реакционным языком», полагая, что он связан с иудаизмом и сионизмом. Он был официально запрещён Наркомпросом (Комиссариат Образования) в 1919. Книги на иврите и периодические издания прекратили появляться и изъяты из библиотек; последняя советская публикация на этом языке была осуществлена в 1926 году. Московский театр на иврите Габима был заклеймён председателем Евсекции Диманштейнном как «прихоть … представителей буржуазии, которые хотят … вернуть евреев к религиозным предрассудкам»[7]

Роспуск

Евсекция была расформирована в 1930, после создания Еврейской Автономной Области. Многие из её членов погибли во время массовых репрессий 1937—1938 года[1].

Напишите отзыв о статье "Евсекция"

Примечания

  1. 1 2 [www.eleven.co.il/article/11538 Евсекция] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  2. Рошель Ратчилд. Эсфирь Фрумкина: принести счастье на еврейскую улицу // Сб. "Женщины на краю Европы". ред. Е. Гапова. Минск: ЕГУ. — 2003. — С. 295-305. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=ISBN 985-6723-12-4&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false ISBN 985-6723-12-4].
  3. Дорфман М. [www.jew.spb.ru/ami/A361/A361-071.html Евреи в мире, где все евреи]. / Рецензия на книгу: Yuri Slezkine. The Jewish Century. — Princeton Univercity Press, 2004. — 344 p.; Юрий Слёзкин. Эра Меркурия: евреи в современном мире. / Пер. с англ. С. Ильина. — М.: Новое литературное обозрение, 2005. — 544 c.
  4. «Как только обществу удастся упразднить эмпирическую сущность еврейства, торгашество и его предпосылки, еврей станет невозможным, ибо его сознание не будет иметь больше объекта, <…> ибо конфликт между индивидуально-чувственным бытием человека и его родовым бытием будет упразднён. Общественная эмансипация еврея есть эмансипация общества от еврейства». — Карл Маркс. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Polit/Article/Marx_EvrVopr.php К еврейскому вопросу.] 1843 год
  5. 1 2 Дорфман М. [www.lebed.com/2005/art4398.htm СОВЕТСКИЕ ЕВРЕИ: МОЙ ОТЕЦ — ЛУЧШИЙ СВИНОВОД…] — № 453, 27 ноября 2005]
  6. Ленин В. И. ПСС. — Т. 30. — С. 138.
  7. Стенограмма обсуждения «Габимы» в Центротеатре 16 февраля 1920 года. // По: Иванов В. В. Русские сезоны театра Габима. М.: Артист. Режиссёр. Театр, 1999. 317 с.

Литература

  • Zvi Gitelman. Jewish Nationality and Soviet Politics: The Jewish Sections of the CPSU, Princeton, 1972.
  • Simon Dubnow. History of the Jews in Russia and Poland from the earliest times until the present day in three volumes, updated by author in 1938.
  • Дубнов С. М. Новейшая история еврейского народа (1789—1914) в 3-х томах. (С эпилогом 1938 г.). — Иер.М.: Мосты культуры, 2002.
  • Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. — М., 2001.
  • Евреи в Советской России (1917—1967). — Иер.: Библиотека-Алия, 1975.

Ссылки


Отрывок, характеризующий Евсекция

– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.