Евтидем I

Евтидем l Ευθύδημος<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Царь Греко-Бактрии
Предшественник:	Диодот II
Преемник:	Деметрий I
Род:	Евтидемиды

Евтидем I (др.-греч. Ευθύδημος) — царь греко-бактрийского царства, правивший с 235 по 200 год до н. э. Родоначальник династии Евтидемидов.

Биография

Из сообщения Полибия известно, что Евтидем был греком-ионийцем и происходил из города Магнесия. Важно отметить, что в Бактрию издревне переселялись выходцы из Ионии, еще со времен Бранхидов — известного жреческого рода из Милета. Ионийцы оказали значительное влияние на монетную чеканку региона и на архитектурные традиции.

Диодор Сицилийский в своей «Исторической библиотеке» писал, что Евтидем был внуком Софита — второстепенного эллинизированного индийского династа, правящего где-то в регионе Паропамисад. Во время индийской кампании Селевка I Софит признал его власть и стал чеканить монеты, имитирующие сюжет монет Селевка. Во владения Софита входил город Сангала, который позднее станет столицей известного индо-греческого царя Менандра.

Считается, что при Диодотидах Евтидем занимал видный пост сатрапа Согдианы. Также Тарн полагет, что Евтидем женился на дочери Диодота I.

Около 230 года до н. э. Евтидем свергнул власть Диодота II. В своем заявлении, обращенному к царю Сирии, отмечает, что пришел к власти, уничтожив «потомство нескольких изменников.»

При Евтидеме Селевкиды попытались вернуть контроль над отпавшими восточными сатрапиями. В 209 году до н. э., нанеся поражение парфянам, в Бактрию вторгся сирийский царь Антиох III. С самого начала Евтидем делает ставку на затяжную войну, подобную той, которую местные жители вели в 329—327 годах до н. э. против македонских войск. Антиох за три дня до битвы у реки Арий (Герируд) через разведчиков узнал, что отряд бактрийцев не находится целые сутки в ожидании переправы сирийских войск, а перед ночным временем отправляется в ближайший город на ночлег. Поэтому сирийский царь принял решение о начале форсирования реки еще до рассвета. Когда бактрийская конница прибыла к Арию, большая часть войска Антиоха уже переправилась. Сразу с похода всадники Евтидема ударили по сирийским войскам, которые еще до конца не успели выстроиться в правильный боевой порядок. Но Антиох во главе своей гвардии-агемы сумел выдержать первый натиск врага. Контрнаступление остальной сирийской армии возглавил полководец этолиец Панэтол. Селевкидская тяжеловооруженная конница смяла бактрийские ряды и принудила их бежать с поля боя «нестройной толпой.» Большинство бактрийцев было истреблено или попало в плен. Однако для Антиоха это сражение также оказалось опасным: под ним пала лошадь, а сам царь был ранен в рот и потерял несколько зубов.

Евтидем отступил в свою столицу — Бактры (Балх), осада которой сирийскими отрядами продолжалась около двух лет. Антиох III, предположительно утомленный трудной войной, решил послать к Евтидему своего приближенного Телея (соотечественника Евтидема). Евтидем сумел убедить Телея, что сирийцам, якобы, будет невыгодно уничтожать самостоятельное царство в Бактрии, так как на востоке находятся огромные полчища диких кочевников (саков и массагетов). Сейчас, говорил Евтидем, бактрийцы защищают от них всю Азию, если же они будут покорены, то Антиоху придётся самому заниматься этим нелёгким делом. Антиох III принял эти доводы и заключил с Евтидемом мирный договор. По его условиям, за правителями Бактрии был официально признан царский титул, хотя они и должны были принять верховную власть Селевкидов, а также спонсировать индийскую компанию сирийского царя с предоставлением необходимого вооружения, в том числе боевых слонов. Союз был скреплен браком: сын Евтидема Деметрий I женился на дочери Антиоха.

Евтидем в итоге получил все основания считаться не только легитимным правителем Бактрии и Согдианы среди остальных греков, но и право окончательно стать фигурой, освободившей страну от официальных посягательств со стороны ближневосточных монархий, как то было со времен Ахеменидов. Власть Евтидема была настолько популярна, что, судя по данным нумизматики, даже противники его преемников признавали его авторитит как наиболее удачливого греко-бактрийского правителя. Успехи внутри государства отразились и во внешней политике страны. Время Евтидема — это период активной экспансии на территории, лежащие к югу и юго-востоку. Появляется новый город, возможно, столица Евтидемия. Вероятно, именно в это время возникает система соправителей.

Источники

Первичные источники

• Диодор. Историческая библиотека (XVII. 91.4)
• Полибий. История (X.49, XI. 34)

Современные исследования

• Тарн У. У. Греки в Бактрии и Индии

Ссылки

• [www.hrono.ru/biograf/bio_b/baktrii.html Бактрии цари]

Отрывок, характеризующий Евтидем I

Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.