Египетская литература

Египетская литература — одна из первых литератур мира, берёт своё начало в Древнем Египте. Египтяне изобрели первый прототип книги — свитки из папируса.

Литература Древнего Египта

Древнейшие памятники египетской литературы относятся ко времени Древнего царства (3400—2000 гг. до н. э.), к эпохе преобладания централизованной монархии. Выполнялись произведения на египетском языке. О неограниченной власти священной обожествляемой особы фараона ясно говорят тексты пирамид, предоставляющие древнейший свод египетской религии и ритуала. Большое количество исторического материала находится в автобиографических надписях вельмож. Наивысшего расцвета египетская литература достигает в эпоху Среднего царства (2000—1580 гг. до н. э.), когда после смутного времени междуцарствия чрезвычайно усилилось могущество поместной знати. К этому времени относится сказочная и повествовательная литература, большое количество поучений, первые научные трактаты, среди которых выделяются математические папирусы и ряд религиозных текстов, главным образом на саркофагах, являющихся переходной формой от царских текстов пирамид к религиозно-магическому сборнику «Книга мёртвых». В эпоху Нового царства (1580—710 гг. до н. э.) окончательно редактируется главный религиозный свод «Книги мёртвых» и получают большое распространение различные религиозные и магические тексты. Большой исторический интерес представляют царские тексты XVIII династии, анналы Тутмоса, ряд царских гимнов и надписи на гробницах вельмож, а также надписи, относящиеся ко времени реформационного амарнского периода.

Христианская египетская литература

См. также: Коптская книжная культура

Письменность египетских христиан (с IV века н. э.) велась на коптском языке, где преобладали два диалекта древнего языка — саидский и бохайрский, алфавит использовали греческий с добавлением нескольких демотических знаков. Возникла в монастырях, имеет церковно-религиозный характер, в основном это переводы святых писаний, богослужебные книги, жития, описания чудес, апокрифы, апокалипсисы, проповеди. Связь с древней литературой просматривается в частом применении эсхатологии, магических формул, описании чудес и фантастических путешествий святых. Известна и тоническая стихотворная форма, позже, под арабским влиянием, появляется рифма. Главные писатели и произведения: игумен Шенути (IV—V века), епископ Писентий (VI—VII века), религиозный лирик-поэт Хумиси (VII век); в монастыре «Скит» была составлена многоязычная Библия на эфиопском, сирийском, коптском, арабском и армянском языках; от X века сохранилась эпико-драматическая поэма о святом Археллите. С XIII века вследствие арабизации населения коптская литература постепенно исчезает из обихода. На сегодняшний день употребляется только в богослужении.

Арабская египетская литература

См. также: Арабская литература и Исламская литература

Египетская литература после вторжения арабов неотделимо связана с арабской литературой. В IX веке в Египте утверждается местная богословско-правовая школа шафиитов, с перерывами господствующая до сих пор. В том же веке пишет мистик, чудотворец и алхимик Зун-Нун аль-Мисри, чьи труды сохранились лишь в устной традиции. В начале X века патриарх Евтихий II составляет краткую всеобщую историю «Назм-ал-Джавахири» — вклад христианского Египта в арабскую науку. В эпоху Фатимидов (XI—XII века) здесь формировалась измаилитская культура, но её литературные памятники уничтожены последующей правоверной реакцией. Позднейшие крупные писатели Египта: Макризи (XIV век) («Книга путей к познанию правящих династий» и «Книга поучений и назидания в рассказе о кварталах и памятниках») и энциклопедист Ас-Суюти (XV век). В эпоху мамлюков преобладала литература по военному искусству и коневодству.

Две черты сказываются в литературе Египта сильнее, чем в других арабских странах: мистицизм и близость к устной словесности. Наиболее известные мистические писатели Египта — поэт-суфий Ибн аль-Фарид (XIII век) и философ Ша’рани (XVI век). Здесь особо пышное развитие получили дервишские монастыри и ордена. Близость к народному творчеству выражается рядом фактов: в XII веке полународная песня мувашшах впервые на Востоке (в Испании раньше) культивируется литераторами Египта; в XIII веке народная комедия теней проникает в литературу; в XV веке в устах сказочников получает окончательную обработку сказка «Тысяча и одна ночь». С XVII века появляются произведения на местном диалекте — сатирическая поэма Ширбини, песни Хиджази, мемуары Дамурдаши.

В XVIII веке Египет — очаг возрождения арабской культуры и литературы. В 1816 году открывается первая школа на европейский лад («Математическая»), в 1821 году начинается арабское книгопечатание. Затем развиваются журналистика и театр (значительный репертуар на диалекте).

Современная литература

До потрясений в арабском мире существовала поговорка: «Египет пишет, Ливан публикует, Ирак читает». История литературы современного Египта насчитывает целый ряд талантливых прозаиков, драматургов и поэтов. Особенно следует выделить Нагиба Махфуза (лауреат Нобелевской премии по литературе), Аля аль-Асуани (автор нашумевшего бестселлера «Дом Якобяна» 2003 года выпуска), Хасана Тауфика, Мухаммада Хусейна Гейкеля (Хайкала), Луи Авада и других.

Литература

Статья основана на материалах Литературной энциклопедии 1929—1939.

Отрывок, характеризующий Египетская литература

– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.