Египет (эялет)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Египет (Османская провинция)»)
Перейти к: навигация, поиск
Египет
Эялет

1517 год — 1867 год



 

Флаг
Столица Каир
Население Арабы
Форма правления теократическая абсолютная монархия
К:Появились в 1517 годуК:Исчезли в 1867 году
История Египта

Звёздочкой (*) даны ссылки на статьи по хронологии соответствующих периодов
редактировать


Египетский эялет (араб. إيالة مصر‎) — провинция Османской империи с 1517 по 1867 год. Образовалась после Османско-Мамлюкской войны 15151517 годов. В территорию провинции вошли большая часть Египта, Палестина, Сирия, Иордания, часть Аравии.





История

В 1524 году был подавлен мятеж османского наместника в Египте Ахмада-Паши.

В 1527 году проведение первого османского кадастрового обследования.

В 15581560 годах — посещение Египта российской делегацией гостя Познякова, доставившего шубу и другие подарки от Ивана Грозного православному патриарху Александрийскому Иоакиму и египетским монастырям, и вернувшегося на Русь с информацией об этой стране. Как отмечал Позняков в своем «Хождении», «А пустыни у них не наши: в их пустынях нет ни лесу, ни травы, ни людей, ни воды»[1].

В 1576 году была установлена прямая власть османской администрации на территории Верхнего Египта. До этого большая часть Верхнего Египта находилась под фактической властью бедуинских шейхов.

В 1757 году правителем (шейх альбалядом) Египта стал Али Бей. Беспощадно боролся с сепаратизмом бедуинских племен, мамлюков и янычар, объединил под своей властью Нижний и Верхний Египет, установил контроль над Хиджазом.

В сентябре 1768 году уничтожил корпус янычар в Египте, приступил к созданию регулярной армии. В ноябре 1768 году разорвал вассальные отношения с Османской империей, выслал турецкого пашу — наместника султана, прекратил выплату дани.

В июле 1770 году провозгласил независимость Египта, принял титул султана. Считая главной задачей восстановление независимости египетского государства от Турции, во время Русско-турецкой войны заключил в 1771 году военный союз с командующим эскадрой русского флота А. Г. Орловым и при поддержке русского флота начал войну с Турцией. В 1771 году взял Дамаск и оккупировал Сирию. В 1772 году возглавлявший армию Мухаммад Бей Абу аль-Дахаб, восстал против Али-бея, отказавшись воевать с «братьями по вере», и приняв сторону Порты, двинулся на Каир. Али-бей покинул Каир 8 апреля и бежал в Сирию, где ему дал убежище Захир аль-Умар. 1 февраля 1773 года он узнал, что Мухаммад Бей Абу аль-Дахаб сам провозгласил себя шейх альбалядом и собрав армию, вооружив её при помощи русских, поставивших ему оружие и боеприпасы, двинулся на Каир. В мае 1773 года под Салихией (в восточной части дельты Нила) он был разбит мятежными мамлюкскими войсками, ранен, взят в плен и доставлен в Каир где и умер семь дней спустя.

В 1784 — 1785 годах Ибрагим Бей и Мурад Бей официально занимали должности османских каймакамов (губернаторов) Египта. В дальнейшем Ибрагим Бей и Мурад Бей продолжали фактически управлять Египтом, но формально назначались новые османские губернаторы.

В 1786 году османский султан Абдул-Хамид I отправил в Египет капудан-пашу Джезаирли Гази Хасан-пашу, приказав ему отстранить от власти Ибрагима и Мурада. Джезаирли Гази Хасан-паша смог восстановить на краткое время османский контроль над Египтом. Исмаил Бей был назначен новым военным лидером мамлюков, а Шейх аль-Балад возглавил гражданское управление. Ибрагим Бей и Мурад Бей бежали в Южный Египет. В 1791 году они вернулись в Каир и вернули себе верховную власть.

В 17981799 годы — вторжение французов под предводительством Наполеона.

В 1801 году — вторжение англичан.

В 1805 году — приход к власти паши Мухаммада Али, номинально признававшего власть турецких султанов.

В 1807 году в ходе Англо-турецкой войны Мухаммад Али разбил и выгнал из Египта 5-тысячный британский корпус.

Под руководством Мухаммада Али Египет сильно развился. Он окружил себя французами и, убедившись в превосходстве европейской организации армии над турецкой и успев также несколько ознакомиться с французскими обычаями и порядками, решился реорганизовать армию, правительство и самый строй египетской жизни в европейском духе. Он приступил к реформам в Египте почти одновременно с султаном-реформатором Махмудом II, но достиг в своих начинаниях значительно бо́льших успехов.

Сам Мухаммед Али вовсе не получил образования: только на сороковом году жизни он с трудом выучился читать, а писать не умел вовсе; тем не менее он хорошо понимал цену знаниям, дал хорошее образование своим сыновьям Ибрагиму-паше и Саиду-паше, открыл в Египте много школ, типографию, газету. При проведении реформ, вызывавших недовольство в среде консервативно настроенных подданных (даже членов его собственной семьи, в частности, его внука Аббаса-паши), он, подобно российскому императору Петру I, нередко действовал крайне жёстко, прибегая для достижения своих целей к казням и тайным убийствам. В качестве одного из примеров подобных жестокостей египетского правителя следует, в частности, упомянуть массовое убийство по его приказу шестисот мамлюков в 1811 году[2].

В личных отношениях, особенно с европейцами, Мухаммед Али производил впечатление мягкого человека, не чуждого гуманности. Простота и доступность в обращении и частной жизни, презрение к условностям восточного этикета, прекрасно уживавшиеся в нём с властолюбием и честолюбием, импонировало общавшимся с ним европейцам.

В 1823 году Египет захватил Северный Судан и сделал его своей провинцией со столицей в Хартуме.

Превратив Египет в мощное государство, способное поддержать Порту войсками и флотом, Мухаммед Али участвовал в подавлении восстания греков, и несмотря на то, что его флот вместе с турецким был разбит в сражение при Наварине (1827 год), к 1830 году он сумел восстановиться.

Ещё во время русско-турецкой войны 1829—1830 годов Мухаммед Али перестал платить дань Махмуду II, а в 1831 году открыто восстал, желая создать из Египта независимое наследственное государство.

Приемный сын Мухаммеда Али Ибрагим-паша двинулся с войсками в подвластную османам Сирию и осадил крепость Сен-Жан д’Акр. С её падением, вся турецкая Сирия перешла в руки египетского паши. Султан объявил Мухаммеда Али мятежником и направил к сирийским границам армию под начальством Хуссейна-паши. Пока производилась осада Акры, Ибрагим-паша со своими войсками прошел по окрестной местности, покорил всю среднюю Палестину, а племена Ливана присоединились к нему в надежде освободиться от злоупотребления турецкого управления.

После этого Ибрагим-паша разбил на голову Хуссейн-пашу при Гоме и у Бейданского прохода (в горах между Сирией и Киликией).

Султан выслал вторую, более сильную армию под командованием своего лучшего полководца Решида-паши. Но и он был разбит при Конии и взят в плен.

После этого Ибрагим-паша собирался переправиться в европейские владения Турции, но вмешательство России спасло ситуацию. Мухаммед Али отозвал Ибрагим-пашу из Малой Азии и умерил свои притязания. В 1833 году в Кутайе был заключен договор по которому Мухаммед Али получал Сирию как вассальное владение и Аданский округ, во временное пользование.

В 1839 году Мухаммед Али невыполнением Кутайского договора вызвал новый разрыв с Турцией, и на этот раз та снова потерпела неудачу. Армия султана, при которой находился Мольтке, была разбита при Низибе, а турецкий адмирал Ахмет-Фензи передал турецкий флот египтянам.

Торжествующий Мухаммед Али потребовал от преемника Махмуда II, Абдул-Меджида наследственной власти над Египтом, Сирией, Аданою и Кандией. Европейские страны, в том числе и Франция, в целях поддержания мира предложили султану рассмотрение этого вопроса на суд европейских кабинетов. После согласия султана в Лондоне собралась конференция из представителей пяти ведущих держав, которая присудила передать Мухаммеду Али южную часть Сирии и предоставить наследственную власть в Египте с условием признания им беспрекословного подчинения султану и продолжения выплаты дани. Мухаммед Али отверг решение конференции. Тогда объединенный англо-австрийский флот подступил к Александрии и принудил Мухаммеда Али признать итоги конференции. Мухаммед Али удержал за собой только Египет и был вынужден снова начать выплачивать дань Порте (1840 год).

В 1863—1879 годах Египтом правил Исмаил-Паша, расширивший автономию Египта, который продолжал считаться частью Османской империи. Проводил реформы, объективно способствовавшие капиталистическому развитию и эффективной модернизации страны. В 1866 году созвал первое представительное учреждение — зародыш парламента — Совещательное собрание депутатов (Маглис шура ан-нувваб). Для реализации своих планов прибегал к займам у европейских держав. Займы эти были использованы достаточно эффективно — при их помощи были, например, построены более 1000 км железных дорог, несколько тысяч километров телеграфных линий, более десяти мостов через Нил, десятки новых ирригационных систем. Однако Исмаил допустил один крупный финансовый просчёт — он в своих расчётах исходил из очень высокой цены на главную экспортную культуру Египта того времени, хлопок, существовавшей в первые годы его правления из-за Войны между Севером и Югом в США. Однако окончание этой войны привело к обвальному падению цен на хлопок. Исмаил пытался решить возникшие проблемы при помощи новых займов, что привело в конечном счёте к суверенному дефолту.

В 1869 году в Египте закончилось сооружение Суэцкого канала. Вначале контрольным пакетом акций владел египетский правитель Исмаил-Паша. В 1875 году он продал акции Великобритании. С 1880 года акциями на Суэцкий канал владела англо-французская компания.

В 1879 году Араби-паша участвовал в выступлении египетских офицеров против иностранного контроля над Египтом и засилья турок в египетской армии.

В 1881 году в Египте началось восстание офицеров против влияния Англии в зоне Суэцкого канала. Араби-паша возглавил выступление Каирского гарнизона, проходившее под лозунгом «Египет для египтян», приведшее к отставке правительства хедива и созданию национального правительства, в котором Араби-паша получил пост военного министра. После бегства хедива Тевфика в 1882 году фактически власть перешла в руки Араби-паши. Летом 1882 года Араби-паша командовал египетской армией в англо-египетской войне, 13 сентября его войска были разбиты при Тель-эль-Кебире и 15 сентября он был взят в плен англичанами. Приговорён к смертной казни, которая была заменена пожизненной ссылкой на о. Цейлон.

В период с 1882 по 1914 годы Египет формально принадлежал Османской империи, но на самом деле был фактически оккупирован Великобританией. При этом Египет ни формально, ни реально не был английской колонией (хотя такие утверждения можно встретить в идеологизированной советской литературе) — реально Египет в этот период был британским протекторатом (официально с 1914 по 1922), сохраняя очень высокую степень внутренней автономии и даже ведя агрессивные войны против Судана (см. напр., Сражение при Омдурмане). Формальная зависимость от Османской империи была упразднена после начала Первой мировой войны, когда Египет перешёл под Британский протекторат юридически.

См. также

Напишите отзыв о статье "Египет (эялет)"

Примечания

  1. [lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=5142 Хождение на Восток гостя Василия Познякова с товарищи]
  2. [www.krugosvet.ru/enc/istoriya/MUHAMMED_ALI.html Мухаммед Али] // Энциклопедия «Кругосвет».

Литература

  • Гринин Л. Е. Политические процессы в османском Египте XVI—XVIII вв. и теория развитого государства. // История и современность. Выпуск № 1/2007. www.socionauki.ru/journal/articles/145436/
  • Зеленев Е. И. Египет. Средние века. Новое время. — СПб.: Изд-во СПбГУ, 1999. — ISBN 5-288-02170-8
  • Коротаев А. В. [cliodynamics.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=142&Itemid=1 Долгосрочная политико-демографическая динамика Египта: Циклы и тенденции.] — М.: Восточная литература, 2006. — ISBN 5-02-018526-4

Отрывок, характеризующий Египет (эялет)

Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.