Еглич, Антон Бонавентура
| Антон Бонавентура Еглич Anton Bonaventura Jeglič<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| 24 марта 1898 год — 17 мая 1930 год | ||
| Церковь: | Римско-Католическая церковь | |
| Предшественник: | епископ Якоб Миссиа | |
| Преемник: | епископ Грегорий Рожман | |
| Рождение: | 29 мая 1850 | |
| Смерть: | 1 июля 1937 (87 лет) | |
| Принятие священного сана: | 27 июля 1873 год | |
| Епископская хиротония: | 12 сентября 1897 год | |
Антон Бонавентура Еглич (словен. Anton Bonaventura Jeglič, 29.05.1850 г., Австро-Венгрия — 1.07.1937 г., Любляна, Югославия) — католический прелат, епископ Любляны с 24 марта 1898 года по 17 мая 1930 год, словенский общественный деятель.
Биография
После изучения теологии Антон Бонаветнура Еглич 27 июля 1873 года был рукоположён в священника, после чего продолжил своё обучение в Вене. После возвращения на родину Антон Бонавентура Еглич был капелланом в женской тюрьме. Позднее изучал теологию в Италии и Германии, после чего был преподавателем в люблянской семинарии.
13 августа 1897 года Римский папа Лев XIII назначил Антона Бонавентуру Еглича титулярным епископом Сиунии и вспомогательным епископом архиепархии Врхбосны. 12 сентября 1897 года состоялось рукоположение Антона Бонавентуры Елича в епископа, которое совершил архиепископ Врхбосны Йосип Стадлер. 24 марта 1898 года был назначен епископом Любляны.
Антон Бонавентура Еглич активно занимался общественной и просветительской деятельностью среди словенцев в период с 1898 по 1930 год. По его инициативе была издана первая полная словенская грамматика. Он же содействовал учреждению первой полноценной словенской гимназии[1] в люблянском предместье Шентвиде (Šentvid).
В 1899 г., по приказу Еглича, был скуплен и сожжён почти весь тираж книги стихов Ивана Цанкара «Эротика».
Еглич имел большой авторитет среди членов Католической народной партии (Katoliško narodno stranko, SLS[2]). В годы Первой мировой войны Антон Бонавентура Еглич занял резко-антисербскую позицию. Выступая 11 августа 1914 года перед солдатами-словенцами, он восклицал:
|
Итак, вперед! С вами Бог, идите вперёд с вашими великими полководцами, к блестящей победе! | 
|
В марте 1917 года Еглич призвал к расширению автономии Словении и других национальных земель Австро-Венгрии; вскоре он поддержал Майскую декларацию Антона Корошеца.
17 мая 1930 года Антон Бонавентура Еглич вышел в отставку и был назначен Святым Престолом титулярным архиепископом Гареллы (Gornji Grad). В 1932 г. переведён в Стично (Stično).
Скончался 1 июля 1937 года в Любляне. Незадолго до смерти, 29 июня 1937 г., Еглич произнёс речь против безбожия и коммунизма.
Напишите отзыв о статье "Еглич, Антон Бонавентура"
Ссылки
- [catholic-hierarchy.org/bishop/bjeglic.html Информация] (англ.)
Примечания
| Предшественник: епископ Якоб Миссиа |
Епархия Любляны 24 марта 1898 год — 17 мая 1930 год |
Преемник: епископ Грегорий Рожман |
Отрывок, характеризующий Еглич, Антон Бонавентура
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
