Егорий Осенний

Эта статья — о зимне-осеннем дне св. Егория (Юрия). О весеннем дне св. Егория см. Егорий Вешний.

Егорий Осенний
</td>
Икона «Чудо св. Георгия о змие». XIV в. Новгород
Тип	народно-христианский
Иначе	Юрьев день, Юрий холодный
Значение	с этого дня «Юрий отмыкает пасть» волкам и они нападают на всякий скот
Отмечается	восточными и южными славянами
Дата	26 ноября (9 декабря)
Традиции	ходили «слушать воду» в колодцах — гадали о погоде зимой

Его́рий Осе́нний (Юрьев день) — день народного календаря у славян, приуроченный к воспоминанию освящения церкви великомученика Георгия в Киеве, отмечаемый 26 ноября (9 декабря). Считалось, что в этот день «Егорий отпускает на волю волков» и они могут нападать на всякий скот.

Другие названия дня

рус. Юрьев день, Егорий осенний, Юрий осенний, Егорий холодный, Юрий холодный, Георгий-Победоносец, Егорий зимний, Осенний Юрьев день, Егорьев день, Юрий Зимний, Зимний Егорий; белор. Восеньскі Юр'я, Зімовы Юр'я; серб. Ђурђиц.

Историческая справка

Празднование в этот день Георгию Победоносцу, небесному покровителю князя Ярослава Мудрого, было установлено в Русской Церкви в память об освящении Георгиевского храма в Киеве (1051—1054). В других локальных традициях также есть осенние праздники в честь Георгия Победоносца, например день обновления (освящения) его храма в Лидде 3 (16) ноября или грузинский Гиоргоба  10 ноября ( 23 ноября) в память колесования великомученика.

26 ноября — дата, с которой в России связывалось осуществление права перехода крестьян от феодала к феодалу (выход крестьянский), так как к этому времени завершался годовой цикл сельскохозяйственных работ и происходил расчёт по денежным и натуральным обязанностям крестьян в пользу их владельцев и по государственным налогам.

Право перехода крестьян было временно отменено с введением заповедных лет (историки датируют введение различно — 1580, 1581 или 1584—1585), а затем запрещено при Фёдоре Ивановиче законодательством 1590-х годов (распространение запрета на бобылей и тяглых горожан).

Обряды и поверья

Георгию Победоносцу молятся об охранении себя и домашних животных от волков.

В Белоруссии существовал заговор от волков, произносимый в этот день, в котором просили «Святы Юры-Ягоры, садзіся на варанога каня, аб'едзь кругом сяла, загані гэту скаціну, шарсціну, калі блізка — ка мне ў двор, а далёка — пастаў каменнай гарой, калі ў лузе — шаўковай травой, а калі ў лесе — гнілой калодай».

Считается, что на осеннего Юрия у волков свадьба, что они до Рождества или Крещения (Сретенья) ходят стаями. У восточных славян существовало поверье, что волки распущены и нападают на всякий скот с осеннего Юрия, который им «отмыкает» пасть. По русским представлениям, и сам святой Егорий ездит верхом на волке.

В этнографической литературе встречаются единичные описания аграрных обрядов осеннего Егорьева дня. Одно из них было сделано рязанским этнографом Н. И. Лебедевой в 1920-е годы в с. Стафурлово Екимовской волости. Здесь на осенний Егорьев день молодёжь с каждого двора собирала по два «коня» (обрядовая выпечка). Собранные «кони» относились в поле, где все обращались к святому: «Егорий милостивый! Не бей нашу скотину и не ешь. Вот мы тебе принесли коней!» Принесённые «кони» закапывались здесь же в поле, в снегу^{[страница не указана 2787 дней]}.

В Белоруссии на Осеннего Юрия «слушали» воду в колодце. Если вода была спокойна — жди тёплую зиму, если же из колодца доносились звуки, надо ждать сильных морозов и лютых вьюг.

Местами сохранилось древнее поверье о том, что будто бы некоторые, особенно расчётливые люди — «из-за своей скупости» — ложились 26 ноября в гроб-домовину и засыпали по-медвежьему вплоть до самого вешнего Юрия тёплого.

Так как Святого Георгия в народе также называли Егорием, в народе существовал ещё один фразеологизм — «объегорить», означающий «обмануть, надуть, не выполнить своего обещания», как реакция на отмену права перехода у крестьян.

Поговорки и приметы

• Два Егорья: один холодный, другой голодный.
• Егорий зимний — охранитель скота, повелитель волков.
• С Юрьева дня волки начинают ходить за добычей.
• Что у волка в зубах — то Егорий дал.
• С Егория медведь в берлоге засыпает, а волки жмутся к деревенским задворкам.
• Судила Маланья на Юрьев день, на ком справлять протори.

См. также

• Джеоргуба — осенний праздник Георгия Победоносца у осетин
• Гиоргоба — осенний праздник Георгия Победоносца у грузин

Литература

1. Грушко Е. А. Энциклопедия русских примет. — М.: ЭКСМО-Пресс, 2000. — 432 с. — ISBN 5-04-004217-5.
2. Гура А. В. [www.inslav.ru/images/stories/pdf/1997_Gura.pdf Символика животных в славянской народной традиции]. — М.: Индрик, 1997. — 912 с. — (Традиционная духовная культура славян. Современные исследования). — ISBN 5-85759-056-6.
3. Золотые правила народной культуры / О. В. Котович, И. И. Крук. — Мн.: Адукацыя i выхаванне, 2010. — 592 с. — 3000 экз. — ISBN 978-985-471-335-9.
4. Коринфский А. А. Народная Русь. — М.: Издание книгопродавца М. В. Клюкина, 1901. — 723 с.
5. [www.booksite.ru/fulltext/rus/sian/index.htm Русские] / Отв. ред. В. А. Александров, И. В. Власова, Н. С. Полищук. — М.: Наука, 1999. — 725 с. — ISBN 5-88590-309-3.
6. Мадлевская Е., Эриашвили Н., Павловский В. [www.litmir.me/bd/?b=121169 Русская мифология. Энциклопедия]. — М.: Эксмо, Мидгард, 2007. — 527 с. — (Тайны древних цивилизаций). — ISBN 5-699-13535-9.
7. Некрылова А. Ф. Круглый год. — М.: Правда, 1991. — 496 с. — ISBN 5-253-00598-6.
8. Рыбаков Б. А. Язычество древней Руси. — М.: Наука, 1987. — 782 с.
9. Чичеров В. И. [padabum.com/d.php?id=45044 Зимний период русского народного земледельческого календаря XVI – XIX веков]. — М.: Издательство Академии Наук СССР, 1957. — 237 с.
10. Юрьев день / Трефилова О. В. // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 2012. — Т. 5: С (Сказка) — Я (Ящерица). — С. 601–607. — ISBN 978-5-7133-1380-7.
11. Шангина И. И. [www.booksite.ru/fulltext/sha/ngi/na/index.htm Русские праздники: от святок до святок]. — М.: Азбука-классика, 2004. — 270 с. — ISBN 535200984X.
12. Юрьев день // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
13. Васілевіч Ул. А. [starbel.narod.ru/kalendar.htm Беларускі народны каляндар] // Паэзія беларускага земляробчага календара. Склад. Ліс А.С.. — Мн., 1992. — С. 554-612.  (белор.)

Ссылки

• [www.ethnomuseum.ru/section62/2092/2089/4234.htm Юрьев день] // Российский Этнографический Музей

Отрывок, характеризующий Егорий Осенний

– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.