Егорьев, Владимир Николаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Владимир Николаевич Егорьев
Дата рождения

3 (15) марта 1869(1869-03-15)

Место рождения

Москва

Дата смерти

20 сентября 1948(1948-09-20) (79 лет)

Место смерти

Москва

Принадлежность

Российская империя Российская империяСССР СССР

Род войск

армия

Годы службы

1887 - 1934

Звание

Генерал-лейтенант (1917)

Командовал

полком, дивизией, армией, фронтом

В отставке

преподаватель

Влади́мир Никола́евич Его́рьев (3 [15] марта 1869, Москва — 20 сентября 1948, Москва) — российский и советский военачальник, командующий фронтом во время Гражданской войны.





Биография

Родился в семье коллежского советника. Образование получил в 1-м Московском кадетском корпусе. В службу вступил 30 августа 1887 года. В 1889 году окончил 3-е военное Александровское училище. Выпущен в 4-ю резервную артиллерийскую бригаду. Позже служил в Ивангородской крепостной артиллерии. Подпоручик (ст. 10.08.1889). Состоял в запасе (02.03.1893-11.11.1894). Поручик (ст. 18.04.1894). Штабс-капитан (ст. 13.07.1897).

В 1901 окончил Николаевскую академию генерального штаба по первому разряду. Капитан (ст. 23.05.1901). Состоял при Московском военном. С 26 февраля 1902 — старший адъютант штаба 17-го армейского корпуса. Цензовое командование ротой отбывал в лейб-гвардии Финляндском полку (29.11.1902-02.12.1903). С 30 ноября 1903 — помощник столоначальника Главного Штаба. С 28 апреля 1904 — столоначальник Главного Штаба. Подполковник (ст. 06.12.1904). С 31 декабря 1904 — помощник начальника отделения Главного Штаба. С 25 июня 1905 — помощник начальника отделения ГУГШ. С 1 мая 1906 — помощник делопроизводителя ГУГШ. Цензовое командование батальоном отбывал в 123-м пехотном Козловском полку (01.05.-07.09.1908). Делопроизводитель ГУГШ (14.11.1908-13.12.1910). Полковник (ст. 06.12.1908).

Состоял в распоряжении начальника Генштаба (13.12.1910-01.03.1914). Был командирован в Черногорию, где занимал важные посты в армии: главный начальник военно-учебных заведений, генерал-инспектор народного образования, командир кадетского корпуса.

Егорьеву был пожалован чин черногорского генерала и присвоен театральный национальный костюм свирепого балканского воина: короткая куртка вроде болеро, щедро расшитая золотом, широкий шелковый пояс красного цвета с заткнутым в него древним пистолетом, живописные шаровары и широкие сапоги. Геройский костюм этот очень нравился Егорьеву, который вообще считал свою наружность видной и воинственной… Мы подтрунивали над этим мелким тщеславием человека, которому никак нельзя было отказать в уме, способностях и даже таланте. Но именно эти черты и его желание господствовать годились в черногорском войске, которое нельзя было взять скромностью, понятливостью и одной деловитостью. Высокомерность и оперная форма черногорского генерала импонировали тамошним воякам всех степеней, имевшим психологию горных разбойников. Они ожидали «атамана» и получили его!

Геруа Б. В. Воспоминания о моей жизни. — Т. 1.

С 1 марта 1914 — начальник штаба 3-й гренадерской дивизии.

Первая мировая война

С 10 ноября 1914 — командир 12-го гренадерского Астраханского полка, затем командовал 5-м гренадерским Киевским полком. Генерал-майор (ст. 29.08.1915). С 19 ноября 1915 — начальник штаба 1-й гренадерской дивизии. С 8 февраля 1917 — начальник штаба 3-го армейского корпуса.

4 мая 1917 Егорьев, пользовавшийся большим доверием новых властей и как показавший себя «сторонником демократических преобразований», был назначен командующим 171-й пехотной дивизии. После выступления Л. Г. Корнилова, когда свои посты потеряло большое число неблагонадежных командиров, Егорьев 9 сентября 1917 получил назначение командиром 39-го армейского корпуса. За отличие по службе на основании ст. 42 КН VIII С.В.П. 1869 г. (изд. 3) Егорьеву присвоен чин генерал-лейтенанта[1].

Служба в Красной Армии

После Октябрьской революции в декабре 1917 избран революционным солдатским комитетом на пост командующего Особой армией Юго-Западного фронта. С января 1918 командовал войсками Юго-Западного фронта. С марта по сентябрь 1918 военный руководитель Западного участка отрядов завесы. В июле — октябре 1919 командующий войсками Южного фронта против войск Деникина. В 1920 военный эксперт при советской делегации для заключения Тартуского мирного договора между РСФСР и Финляндией и Рижского мирного договора с Польшей. В 1921—1926 гг. для особо важных поручений при РВС СССР, редактор журнала «Военная мысль и революция», затем на преподавательской работе в высших военно-учебных заведениях. С 1934 в отставке, но продолжал преподавательскую работу. Умер в Москве в 1948 году. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Личный архив Егорьева хранится в РГБ, ф. 381, 30 папок, 1790—1948 и ЦМВС, 22 док., 1916—1928.

Награды

Напишите отзыв о статье "Егорьев, Владимир Николаевич"

Литература

Примечания

  1. [ria1914.info/images/b/b1/RI-1917-246.pdf «Армия и Флот Свободной России» №246, 27 октября, стр. 4]

Ссылки

  • [www.hrono.ru/biograf/bio_ye/egorev.html Биография Егорьева В. Н. на сайте «Хронос»]
  • [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=464 Егорьев, Владимир Николаевич] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Отрывок, характеризующий Егорьев, Владимир Николаевич


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.