Единая демократическая левая партия

Единая демократическая левая партия (ЭДА)
Ενιαία Δημοκρατική Αριστερά — ΕΔΑ
Лидер:	Иоаннис Пасалидис, Ильяс Илиу, Манолис Глезос
Дата основания:	июнь 1951
Идеология:	демократический социализм, коммунизм, радикальная демократия, пацифизм
Союзники и блоки:	Коммунистическая партия Греции
Партийная печать:	«Авги»

К:Политические партии, основанные в 1951 году

Единая демократическая левая партия (ЭДА, греч. Ενιαία Δημοκρατική Αριστερά, ΕΔΑ) — политическая партия в Греции, бывшая легальным прикритыем для деятельности левых активистов, в том числе Коммунистической партии Греции. Активный организатор борьбы против правоавторитарной военной хунты «Чёрных полковников» (1967—1974 годов). В период 1951—1968 годов ЭДА возглавлял Иоаннис Пасалидис.

История

Создание

Единая демократическая левая партия была основана в июне 1951 года, накануне парламентских выборов, как политическая коалиция социалистических и леводемократических сил, потерпевших поражение в Гражданской войне в Греции. В условиях антикоммунистических преследований и запрета Коммунистической партии ЭДА была единственным способом легальной левой политики в стране. В ЭДА вошли представители социалистов, коммунистов, левых демократов, в том числе большое количество бывших членов Народно-освободительного фронта ЭАМ и бойцов Народно-освободительной армии Греции ЭЛАС, но также умеренно левоцентристские политические деятели (включая основателя антикоммунистической ЭДЕС Комниноса Пирамоглу), оказавшиеся репрессированными монархическими властями. Сохраняя свои различные политические убеждения, члены ЭДА организационно объединились, чтобы легально и в рамках конституции выступать за народно-демократические преобразования в стране. Справляясь с ролью политического фронта запрещённой КПГ, ЭДА оставалась плюралистичной организацией.

На первой конференции, провести которую удалось только в июле 1956 года, был принят устав и избраны центральные органы ЭДА. На парламентских выборах 1958 года ЭДА, несмотря на усиленную травлю левых в Греции, удалось стать ведущей оппозиционной партией — вступив в коалицию с Партией либералов, Демократической социалистической партией, Движением крестьян и рабочих, Республиканским союзом и Национально-прогрессивным союзом Центра, партия провела 132 (из 300) депутата. Дальнейшему укреплению позиций партии способствовал её Первый съезд в ноябре 1959 года, на котором были утверждены политические цели и организационная структура партии. Было заявлено, что ЭДА является «демократической партией греческого народа, выражает его интересы и защищает его конституционные права и свободы».

Начиная со Второго съезда в декабре 1962 года, ЭДА всё активнее использует реформистскую и патриотическую риторику, утверждая, что политика правящих кругов «пренебрегает интересами всех классов и социальных слоев Греции, чем создаёт объективные предпосылки для широкой единства действий всех национальных политических сил страны». Единые действия, по определению съезда, предусматривали требования восстановления демократических порядков и конституционной законности, улучшения экономического положения трудящихся путём сокращения военных расходов и защиты страны от эксплуатации иностранными и местными монополиями, выход Греции из НАТО и переход на позиции нейтралитета, отмену «чрезвычайных законов» и легализацию КПГ.

Убийство Ламбракиса

На парламентских выборах 1961 и 1964 годов ЭДА потеряла значительное количество голосов из-за массовых фальсификаций. 22 мая 1963 года на антивоенном митинге в городе Фессалоники двумя ультраправыми экстремистами был убит депутат от ЭДА Григорис Ламбракис (скончался в госпитале пять дней спустя), что вызвало серьёзный политический кризис. Ламбракис, врач, получивший ещё накануне войны известность в качестве чемпиона по лёгкой атлетике, был в числе популярнейших политиков страны. Будучи известным деятелем пацифистского движения и критиком американского военного присутствия, он был организатором антивоенного марша от Марафона до Афин, однако тот был запрещён полицией, арестовавшей многих участников, и Ламбракис, пользовавшийся депутатской неприкосновенностью в качестве депутата от Пирея, преодолел маршрут в одиночестве.

ЭДА, а также Союз центра, подозревали, что за убийством Ламбракиса стоят премьер-министр Константин Караманлис и его Национальный радикальный союз. Связь между покушавшимися крайне правыми и полицией была доказана независимым расследованием следователя Христоса Сардзетакиса, впоследствии президента Греции, и генерального прокурора Делапортаса. Похороны Ламбракиса перерасли в полумиллионую демонстрацию протеста против политики правого правительства и действий Королевского суда, покрывавшего убийц. Друг и товарищ убитого Микис Теодоракис стал первым секретарём организации «Молодёжь Ламбракиса». Греческие города покрывались граффити с посвящёнными Ламбракису надписями с буквой «Ζ» (дзета), сокращённо от «Ζει» («Жив!»). Эти события были положены в основу романа Василиса Василикоса «Дзета» и одноимённого фильма эмигрировавшего из страны режиссёра Коста-Гавраса.

Чёрные полковники

16 февраля 1964 года по спискам ЭДА было избрано 22 депутата (из 300). После государственного переворота, совершённого реакционно настроенными военными 21 апреля 1967 года, власти официально запретили деятельность ЭДА 30 апреля 1967 года, вынудив её уйти в подполье. Во время правления хунты ЭДА налаживала подпольную деятельность в стране и развивала свою сеть среди греков, проживающих в странах Западной Европы.

Конец существования

В результате раскола, постигшего КПГ в 1968 году, большая часть коммунистов, состоящих в ЭДА, перешли в еврокоммунистическую по своим установкам Коммунистическую партию Греции (внутреннюю). После восстановления демократии ЭДА вышла на выборы 1974 года в союзе с Коммунистической партией Греции и другими левыми партиями под руководством Ильяса Илиу, считавшегося наиболее видным левым политиком в Греции. После раскола в альянсе и выхода из него Компартии ЭДА с 1977 года больше не принимала самостоятельного участия в выборах. Под руководством Манолиса Глезоса, партия участвовала в выборах 1981 и 1985 годов в союзе с ПАСОК, а затем стала ресурсом для формирования нового избирательного альянса коммунистов и левых социалистов — Синаспизмос (Коалиции левых и прогресса). В частности, партийная газета «Авги» стала ассоциироваться с Коалицией (ныне Коалиция радикальных левых).

Высшим органом ЭДА был съезд, который формировал генеральную политическую линию, избирал Административный комитет и председателя партии. Исполнительным органом был Исполком (14 член и 8 кандидатов).

Политики ЭДА

• Антонис Абатиелос
• Герасимос Авгеропулос
• Манолис Глезос
• Илиас Илиу
• Никос Кицикис
• Ефстафий Ктенас
• Григорис Ламбракис
• Андреас Лендакис
• Эммануил Мандакас
• Михалис Папаяннакис (затем в Синаспизмос)
• Элли Паппа
• Алека Папарига (затем в КПГ)
• Иоаннис Пасалидис
• Герасимос Прифтис
• Яннис Рицос
• Стефанос Сарафис
• Микис Теодоракис
• Илиас Циримокос

Смотри также

• Петрулас, Сотирис

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Единая демократическая левая партия

Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.