Единорог

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Един-рогъ»)
Перейти к: навигация, поиск

Единоро́г или инро́г (др.-евр. ‎ראם; др.-греч. μονό-κερως; лат. rhinoceros, unicornis) — мифическое существо, символизирует целомудрие, в широком смысле духовную чистоту и искания. Представляют его в виде коня c одним рогом, выходящим изо лба.





Описание и символика

У древних авторов

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Самым ранним изображениям единорогов больше 4 тысяч лет, найдены в Индии. Затем стали появляться в мифах Западной Азии. В древней Греции и Древнем Риме считались реально существующими животными. Изображения единорога, попадающиеся на древнеегипетских памятниках и на скалах южной Африки, являются рисунками антилоп с прямыми рогами (например, антилопы бейза и орикс), которые, нарисованные в профиль и без учёта перспективы, кажутся однорогими. Также встречались однорогие антилопы в случае, если второй рог ломался в поединке.

Первое упоминание об однорогом животном на Западе относится к V веку до н. э. Ктесий, который 17 лет служил лекарем при персидском дворе, вернувшись в Грецию, описал диких индийских ослов массивного сложения, имеющих один рог на лбу, а также красную голову, голубые глаза и туловище. По описанию Ктесия, всякий, кто выпьет воды или вина из рога этого животного, тот никогда не будет подвержен болезням. А поймать этих необычайно быстроногих ослов можно лишь тогда, когда те находятся вместе с детёнышами, которых не могут оставить. История Ктесия получила популярность благодаря авторитету Аристотеля, кратко упомянувшего однорогих «индийских ослов» как «непарнокопытных» в своей «Истории животных».

Римский писатель Клавдий Элиан, родившийся около 170 года н. э., в книге «Пёстрые рассказы» говорит о трёх разновидностях единорога. Первые два по описанию схожи с ослами Ктесия, а третий, картазон, владеет спиральным чёрным рогом, «размером со взрослую лошадь, рыжего окраса, имеет гриву лошади и очень быстрое». Картазоны — не опасные животные, но самцы непримиримы друг ко другу и нападают даже на самок. Нрав самцов смягчается во время гона, но с рождением детёнышей, они снова свирепеют.

В ранних традициях единорог изображался также с телом быка, козла и лошади. Некоторые приписывали единорогу слоновьи ноги и кабаний хвост, что послужило поводом для предположения, будто прообразом единорога был носорог. Плиний называет родиной единорогов страну индусов и центральную Африку. В одной из сказок братьев Гримм единорог отличается крайне агрессивным нравом, что ещё более подтверждает его сходство с носорогом. В греческом «Физиологе» отмечается, что единорог — «быстроногий зверь, носящий один рог и питающий злую волю в отношении людей». С этим согласна Библия, где единорог («рээм») представлен как быстрое (Чис. 24:8), опасное, свирепое (Пс. 21:22) и свободолюбивое (Иов. 39:9) животное. Сегодня в большинстве современных переводов Библии это слово передано как «зубр» или «дикий буйвол» (вымерший несколько веков назад).

В греческой мифологии единорог был посвящён Артемиде, богине-девственнице. У евреев же бытовала следующая легенда: когда Яхве попросил Адама дать имена всем животным, то единорог был первым из наречённых и таким образом был возвышен. Когда Адам и Ева были изгнаны из Рая, то Бог дал единорогу выбор: остаться в Эдеме или уйти с людьми. Единорог предпочёл последнее и был благословен за сочувствие к людям.

Пожалуй, первым, кто авторитетно помещает единорога из дальних стран в Европу, является Юлий Цезарь. В своих «Записках о галльской войне» он рассказывает об олене с длинным рогом, обитающем в Герцинском лесу (в Шварцвальде).

В европейской культуре

Немаловажную роль играл единорог в средневековых легендах и сказках; на нём ездили волшебники и волшебницы; он убивал всякого человека, который ему попадался навстречу; только девственница могла его укротить, и тогда он делался ручным, ложился на землю и засыпал. Вообще, если и удастся поймать единорога, то удержать его можно только золотой уздечкой.

Врагами единорога издавна считались слон и лев. Непременно при встрече слон вступал в борьбу и, как правило, единорог первым пропарывал слону брюхо. Лев же мог заманить единорога в ловушку: спасаясь бегством от погони, он резко сворачивал в сторону у самого ствола дерева, а единорог, не имея возможности быстро затормозить, вонзался в древесину своим рогом, после чего лев легко расправлялся с противником. В литературе с образом смерти единорога связывает притча об инороге в литературном памятнике «Повесть о Варлааме и Иоасафе».

В сочинениях христианских писателей это легендарное существо упоминалось как символ Благовещения (см. Мистическая охота на единорога) и Боговоплощения. В средние века единорог выступал эмблемой Девы Марии, а также святых Юстина Антиохийского и Иустины Падуанской[1]. Рог единорога воплощал силу и единство Отца и Сына, а небольшие размеры животного символизировали смирение Христа.

Для алхимиков стремительный единорог символизировал ртуть. В московском государстве единорог стал символом книжной учености, поскольку его изображение украшало фасад Печатного двора на Никольской улице. Архитектор А.Щусев поместил барельеф с тремя единорогами на восточной стене Покровского храма (1912) Марфо-Мариинской обители.

В русских азбуковниках XVI—XVII вв. единорог изображается так:

Зверь, подобен есть коню, страшен и непобедим, промеж ушию имать рог велик, тело его медяно, в роге имать всю силу. И внегда гоним, возбегнет на высоту и ввержет себя долу, без накости пребывает. Подружия себе не имать, живёт 532 лета. И егда скидает свой рог вскрай моря, и от него возрастает червь; а от того бывает зверь единорог. А старый зверь без рога бывает не силён, сиротеет и умирает.

Рог единорога (под видом которого большею частью сбывался клык нарвала, вывозимый норвежцами, датчанами и русскими поморами из полярных областей, а также рог носорога и бивень мамонта) употреблялся на разные изделия, например на скипетры и посохи, и ценился весьма дорого, особенно потому, что в виде тёртого порошка считался чудесным целительным средством при разных болезнях — от лихорадки, эпилепсии, огневой (горячка), от морового поветрия, чёрной немощи, от укушения змеи, он продлевал молодость и укреплял потенцию, а также являлся средством, предохраняющим от порчи. Процветала торговля чашечками из рога, якобы удаляющими яд из пищи, верили, что ядовитая жидкость в нём закипала. На одной европейской миниатюре XV века изображён святой Бенедикт, отбрасывающий поданный ему кусок хлеба: читатель того времени, видя рядом со святым единорога, мог понять, что хлеб был отравлен, а святой с помощью Божьей это угадал. Рог единорога якобы запотевал при приближении к отраве. В эпоху Возрождения фигурку единорога помещали над аптеками[2].

Покупка целого рога была под силу только очень богатым людям или обществам. Так, Елизавета I Английская приобрела рог за 10 тысяч фунтов. К 1600 году в Европе насчитывалось по крайней мере 12 цельных рогов. Бер писал, что московский царский скипетр, захваченный поляками в Смутное время «из цельной кости единорога, осыпанный яхонтами, затмевал все драгоценное в мире». Маскевич в 1614 году сообщал, что полякам за службу выдали в Москве две или три кости единорога. Адам Жолкевский удивился, увидав, какие громадные рога единорога находились в Москве, и заметил, что цельного рога в иных государствах он никогда не видывал, а московский рог купцы оценивали в 200 000 венгерских золотых[3].

На небе существует созвездие Единорог, введённое в XVI столетии. На небесных атласах изображается в виде коня с рогом.

Ещё в XIX веке некоторые люди верили в существование реального единорога, против его существования в 1827 году привёл аргументы французский натуралист Жорж Кювье. В XX веке в рамках жанров литературной сказки и фэнтази к образу единорога вновь появляется интерес.

В фэн-шуй

Первое упоминание о единорогах у древних китайцев относится к 2697 году до н. э. Насчитывается по меньшей мере 6 видов этих существ: цилинь, цзин (麠), цзюэ дуань (角端), пао (麃), сечжи (англ.), ту чжон шу. Из них наиболее популярен цилинь, который символизирует долгую жизнь, празднество, великолепие, радость, справедливость, честность, знаменитых потомков и мудрость. У него драконья голова, оленьи рога, львиный хвост, коровьи копыта, иногда покрыт чешуёй и панцирем. Заключает в себе мужское (ци) и женское (лин) начала. Питается зерном. Цилинь настолько нежен, что не в состоянии ступить на острую траву и стремится к одиночеству. Он лёгок, а потому не проваливается в рыхлый снег, а порой может идти и по воде. По преданию — это один из девяти сыновей дракона, он может различать добро и зло, а наряду с драконом, фениксом и черепахой, цилинь считался разумным существом, его появление знаменует рождение или смерть мудреца (например, Конфуция), времена справедливого правителя, но также — грядущее завоевание страны. Случается, что цилинь карает грешников, окутываясь пламенем.

Японский цилинь — кирин в воззрениях «Страны восходящего солнца», является высшим существом среди мифических животных, в отличие от китайского, разделяющему эту привилегию «на четверых».

В восточных преданиях

Каркаданн — единорог исламского мира, обладающий внешностью быка, оленя, лошади, антилопы или другого животного, а иногда даже с крыльями. Наиболее необычный вид имеет персидский единорог — в виде белого осла с тремя ногами, шестью глазами, девятью ртами и золотым рогом.

Реальный «единорог»

Генетические отклонения

В 2008 году в Тоскане был обнаружен молодой 10-месячный самец косули с одним рогом, растущим ровно и симметрично посреди лба. В настоящий момент жив, для сохранения перевезён в природоохранный центр Прато[4].

Хирургический метод

Однорогие животные могут быть получены и искусственно, посредством операции. Данный метод основан на анатомической особенности жвачных животных, чьи рога растут не напрямую из черепа, а из нароста роговой ткани. В 1933 году подобная операция произведена биологом У. Франклином Давом из университета штата Мэн (США). Новорождённому йоркширскому телёнку были пересажены два роговых нароста в центр лба, в результате чего у животного вырос длинный прямой рог. Повзрослевшему быку рог придал значительную уверенность, так как прямой центральный рог в виде оружия мог использоваться более эффективно. В связи с этим заслуживает внимания упоминание Плиния Старшего о схожей трансплантации в древнем мире, но с противоположным результатом: в одиннадцатой книге «Естественной истории» описан случай получения четырёх рогов из одного нароста.

Представитель мегафауны

Существует предположение, что в описании единорога отразился след вымершего животного эласмотерия — носорога степей Евразии, обитающего в ледниковый период южнее ареала шерстистого носорога; изображения эласмотерия встречаются в пещерной росписи того времени. Эласмотерий отчасти напоминал лошадь с чрезвычайно длинным рогом во лбу. Он вымер примерно в то же время, что и остальная часть евразийской мегафауны ледникового периода[5]. Однако, согласно шведской энциклопедии «Nordisk familjebok» и доводам популяризатора науки Вилли Лея, животное могло просуществовать достаточно долгое время, чтобы успеть попасть в легенды эвенков как огромный чёрный бык с одним рогом во лбу.

В геральдике

Единорог — геральдический символ осторожности, осмотрительности, благоразумия, чистоты, непорочности, строгости, суровости[1]. Он изображается как конь с длинным витым рогом, раздвоенными копытами, львиным хвостом, иногда — с козлиной бородкой[6]. Если единорог имел корону, то не на голове, а на шее, в виде ошейника. В геральдических книгах единорог уподоблен отважному солдату, «который скорее готов погибнуть, чем живым попасть в руки врага». Существовало и иное метафорическое истолкование единорога на гербе средневекового рыцаря: «от храброго мужа враги бегут, как яд от чудесного рога». Это и прообраз монашеской жизни, стремления к уединению. Связь символики единорога с Девой Марией и Иисусом Христом высоко ценилась, из-за чего некоторые средневековые авторы высказывали мнение, что единорог не должен быть запятнан помещением его изображения на щит или нашлемник. Однако к XVI столетию фигура геральдического единорога обрела популярность в родовых гербах[7]. Иногда гербовой знак единорога власти даровали мастеру или торговой компании за высочайшее качество товара. Единорог называется прислонившимся (accule), когда он стоит прямо с поднятыми передними ногами, и в оборонительном положении (en defense), когда хочет как бы защититься своим рогом. В других видах встречался редко.

Византийские императоры в государственной символике в сочетании с двуглавым орлом употребляли четыре герба крупнейших префектур бывшей Римской империи, а именно: орла Италии, грифа Галлии, единорога Азии и льва Иллирии[8]

На золотых российских монетах изображался начиная со времен великого князя Московского Иоанна III и оканчивая правлением царя Алексея Михайловича Романова (начиная от Лжедмитрия I чеканился также на серебряных монетах). С 1562 года единорог изображается на груди двуглавого орла, наравне со Святым Георгием, таким образом в данную эпоху их семантика была равнозначимой. Символ единорога содержится на двусторонних государственных печатях царя Ивана Грозного: Большой (от 1562 года) и Малой (от 1571 года), также Больших государственных печатях царей Бориса Годунова, Лжедмитрия, Михаила Федоровича, Алексея Михайловича, на печати Большого дворца времени царствования Михаила Федоровича. Печатью с единорогом скреплялись письма Ивана Грозного, носящие личный характер, например переписка с Кирилло-Белозерским монастырем[9]; историк Татищев считал, что единорог был на личном гербе Ивана Грозного[6]. Единорог также изображен на спинке трона царя Ивана Грозного, на церемониальных топорах, сёдлах, оконных наличниках дворцов, на гербах российских дворянских родов Баташевых, Бонч-Бруевичей, Веригиных, Кудрявцевых, Мансуровых, Остафьевых, Романовских, Стрекаловых, Тургеневых, Шуваловых, как щитодержатель включён в гербы Болтиных, Ермоловых, Козловских, Салтыковых, Лорис-Меликовых.

Кроме того, присутствует на гербах городов: Лысьва (Россия), Сен-Ло (Франция), Лишниц (Чехия), Виштынец и Меркине (Литва), Рамош (Швейцария), Эгер (Венгрия), Швебиш-Гмюнд и Гинген-на-Бренце (Германия), изображён в гербе канадской провинции Ньюфаундленд.

Пара единорогов является щитодержателями в гербе Шотландии, по одному — в государственных гербах Великобритании и Канады.

На гербе Казахстана изображён тулпар, легендарное существо, совмещающее рог единорога и крылья Пегаса.

Сегодня также встречается в названиях и на логотипах некоторых общественных организаций.

В искусстве

Изобразительное искусство

Сюжет о единороге и девственнице распространён в изобразительном искусстве. Наиболее известные работы — серии гобеленов конца XV века «Девушка и единорог» (музей Клюни в Париже) и «Охота на единорога» (музей Метрополитен в Нью-Йорке). Первая серия представляет шесть гобеленов, пять из которых символизируют чувства человека, при участии девушки, единорога и льва. Другую серию составляют семь гобеленов, изображающих охоту, убийство и воскрешение единорога, его пленение.

Иероним Босх в своём триптихе «Сад земных наслаждений» (ок. 1500) изобразил несколько фантастических видов единорога: в левой части его триптиха три единорога: белый, «шотландский»; бурый, оленеподобный с изогнутым рогом; с туловищем рыбы, плавающий в пруду. Также единороги стоят вокруг пруда, посреди людей и животных. У одного рог усеян короткими острыми шипами; у другого туловище оленя, длинные уши и бородка козла, у третьего рог расходится на два отростка.

Жан Дюве (1485—1562?) получил от искусствоведов прозвище «Мастер единорога». Ему принадлежит цикл из шести гравюр, на каждой из которых присутствует это животное. Оно встречается и на других его гравюрах.

Художественная литература

  • В романе японского писателя Харуки Мураками «Страна Чудес без тормозов и Конец Света» единороги имеют важное сюжетное значение.
  • У Франсуа Рабле Пантагрюэль в Атласной стране созерцает 32 единорога.
  • Уильям Шекспир упоминает единорогов в романтической драме «Буря».
  • В произведении Льюиса Кэрролла «Алиса в Зазеркалье» единорог и лев, символизирующие щитодержателей герба Великобритании, борются за корону.
  • Уильям Батлер Йетс в книге «Единорог со звёзд» (1908) связывает с единорогом силу разрушения, несущую обновление и перерождение.
  • Райнер Мария Рильке под впечатлением от серии гобеленов «Девушка и единорог» написал поэму «Сонеты к Орфею» (1923).
  • В пьесе Т. Уильямса «Стеклянный зверинец» (1945) единорог является воплощением одиночества и уязвимости главной героини.
  • В книге К. С. Льюиса «Последняя битва» (1954) единорог борется против сил зла и вместе с другими животными приглашён в рай.
  • В повести «Король раз и навсегда» Т. X. Уайт описывает четырёх мальчиков, которые сначала заставляют кухарку стать приманкой для единорога, а потом жестоко с ним расправляются, хотя вначале было намерение оставить единорога в живых.
  • Роджер Желязны «Девять принцев Амбера» (или «Девять принцев янтарного королевства») Белый Единорог считается символом вечного города. Главные герои в разных частях книги встречают его в окрестностях Амбера или Арденском лесу. Так же в одной из частей книги Единорог передаёт Корвину камень правосудия. Как позже выясняется, этот единорог является одним из предков королевской семьи.
  • В первой книге Поттерианы Джоан Роулинг «Гарри Поттер и философский камень» упоминаются свойства крови единорога — любой человек, выпивший её, спасется даже от неизлечимой болезни, но будет навеки проклят. Кроме того, волосы из хвоста единорога могут служить магической субстанцией для волшебных палочек.
  • В новелле японского писателя Харутоси Фукуи «Mobile Suit Gundam Unicorn» важную роль в развитии сюжета играют гобелен «Девушка и единорог» и созданный под его влиянием мобильный доспех. Экранизация новеллы шла с 2010 по 2014 годы.
  • В «Мифических историях» Роберта Асприна у главного героя есть боевой единорог Лютик. В конце 19-й главы романа «Удача или миф» упоминаются скачки единорогов.
  • В цикле романов "Ведьмак" польский фантаст Анджей Сапковский обыгрывает сюжет о единороге и девственнице, когда попав в пустыню, ведьмачке Цири надлежит встретить единорога и путешествовать с ним.

Мультипликация

  • В мультсериале «Дружба — это чудо» основными персонажами являются пони, которые делятся на единорогов, земных пони, пегасов и аликорнов (крылатых единорогов).
  • В мультсериале «Подземелье драконов» одним из главных персонажей является единорог Ю́ни.
  • В мультфильме «Храбрый портняжка» (1964), экранизации одноимённой сказки братьев Гримм, главный герой пленил единорога и использовал его в качестве ездового животного.
  • В мультсериале «Громокошки» (1985) в одной из серий главные герои спасают единорогов от пиратов. В последующем громокошки иногда использовали единорогов в качестве ездовых животных.
  • В мультфильме «Последний единорог» главная героиня — самка единорога — оставшись одна, отправляется на помощь сородичам, попавшим в плен.
  • В мультфильме «Ноев ковчег» единорог был среди животных, отказавшихся плыть на ковчеге.
  • В мультсериале «Американский дракон: Джейк Лонг» единорог есть во вступительной заставке.

Кино и телевидение

В научно-популярной литературе

См. также

Напишите отзыв о статье "Единорог"

Примечания

  1. 1 2 [www.vokrugsveta.ru/vs/article/2870/ Журнал «Вокруг света» № 4 (Апрель 1990). Рубрика «Геральдический альбом»]
  2. [web.archive.org/web/20011226023509/myfhology.narod.ru/monsters/edinorog.html Мифологическая энциклопедия: Бестиарий: Единорог]
  3. «Чтения общества истории и древностей», 1847 г., № 3 (сообщения Маржерета, смесь); «Собрание грамот и договоров», т. III., стр. 63-65, 98; «Дополнения к Актам Историческим», т. IV, стр. 31, т. VI, стр. 323
  4. Marta Falconi. [nl.newsbank.com/nl-search/we/Archives?p_product=APAB&p_theme=apab&p_action=search&p_maxdocs=200&s_dispstring='Unicorn'deer&p_field_advanced-0=&p_text_advanced-0=(%22'Unicorn'deer%22)&xcal_numdocs=20&p_perpage=10&p_sort=YMD_date:D&xcal_useweights=no 'Unicorn'deer is found in Italian nature preserve] (англ.). Associated Press Archive. NewsLibrary (11 June 2008). Проверено 20 ноября 2010. [www.webcitation.org/618afR3XR Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
  5. R. Norman Owen-Smith, [books.google.com/books?id=UZLuF1YXYTcC&pg=PA57 «The interaction of humans, megaherbivores, and habitats in the late Pleistocene extinction»] ch. 3 in Ross D. E. MacPhee, ed. Extinctions in Near Time: Causes, Contexts, and Consequences (in series Advances in Vertebrate Paleontology) 1999. Springer. ISBN 0-306-46092-0 pp. 57 ff
  6. 1 2 Ю. В. Арсеньев Геральдика — лекции, гл. «Описание главнейших типов искусственных фигур» 1908. (с. 193)
  7. Стивен Слейтер «Геральдика. Иллюстрированная энциклопедия» (2-е издание), — М, «Эксмо», 2008, стр. 91. ISBN 978-5-699-17805-6
  8. Köhne v. В. Das Kaiserlich Russische Reichs-Wappen. Reiter und Doppel-Adler (Hierzu zwei Tafeln). Berlin, 1882, S. 4. Эта статья с небольшими сокращениями и без рисунков была помещена в газете St. Petersburger Zeitung, № 143, 146, 148, 149, 152, в мае и июне 1882 г.
  9. [www.ic-xc-nika.ru/texts/Alexandrov_M/Sborniki/Ioann_Groznyi/Sergiev_R_Tsar_Ioann_Groznyi_8.html Ларионов В. «Загадка белого единорога с печати белого царя»]
  10. Абат — Гримм вики
  11. Известия Всесоюзного географического общества, Том 77, Выпуски 1-2, — М: Изд-ие Общества, 1945, С. 75

Литература

Ссылки

  • [bestiary.us/unicorn.php Единорог] на сайте «Энциклопедия вымышленных существ»
  • [annals.xlegio.ru/rus/small/unicorn.htm Русские знамена XVII века с изображением единорога]

Отрывок, характеризующий Единорог

– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.