Горгонь, Ежи

Ежи Горгонь
Общая информация
Полное имя	Ежи Павел Горгонь
Прозвища	Длинный (польск. Długi), Белая гора (польск. Biała góra)
Родился	18 июля 1949(1949-07-18) (74 года) Забже, Польша
Гражданство	Польша
Рост	192 см
Позиция	защитник
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Молодёжные клубы
1961—1967	Микульчице
Клубная карьера*
1967—1980	Гурник (Забже)	236 (21)
1980—1983	Санкт-Галлен	78 (4)
Национальная сборная**
1970—1978	Польша	55 (6)
Международные медали
Олимпийские игры
Золото	Мюнхен 1972	футбол
Серебро	Монреаль 1976	футбол
Чемпионаты мира
Бронза	ФРГ 1974
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Е́жи Па́вел Го́ргонь (польск. Jerzy Paweł Gorgoń; 18 июля 1949, Забже, Польша) — польский футболист, защитник.

Олимпийский чемпион 1972 года, бронзовый призёр чемпионата мира 1974 года, серебряный призёр Олимпийских игр 1976 года, участник чемпионата мира 1978 года.

Карьера

Клубная

Воспитанник клуба «Микульчице», с 1967 года играл в «Гурнике» (Забже). В составе «Гурника» Ежи Горгонь дважды становился чемпионом Польши и пять раз подряд выигрывал Кубок Польши, в Первой лиге провёл 220 матчей и забил 17 мячей. В сезоне 1969/70 добрался вместе с «Гурником» до финала Кубка кубков. В 1973 году Горгонь был признан лучшим футболистом Польши по версии журнала Sport.

В 1980 году перешёл в швейцарский «Санкт-Галлен», в котором и завершил карьеру по окончании сезона 1982/83.

В сборной

В 1970-е годы Ежи Горгонь был одним из ведущих игроков сборной Польши. В юношескую сборную привлекался ещё будучи игроком «Микульчице», а в главной команде дебютировал 23 сентября 1970 года во встрече со сборной Ирландии. В сборной играл до 1978 года, выходил на поле в 55 матчах, забил 6 мячей. Принял участие во всех успехах команды Казимежа Гурского: золото Олимпиады в Мюнхене в 1972 году, победа над англичанами на «Уэмбли» в октябре 1973 года, бронза чемпионата мира 1974 года, серебро Олимпиады в Монреале в 1976 году. Горгонь входил в заявку сборной и на чемпионате мира в Аргентине, но сменивший Гурского Яцек Гмох не включил его в состав на первый матч второго группового раунда против хозяев чемпионата, многие эксперты позже называли неучастие в матче Горгоня ошибкой со стороны тренера и причиной поражения. После этого Ежи Горгонь за сборную не выступал.

Достижения

• Бронзовый призёр чемпионата мира: 1974
• Олимпийский чемпион: 1972
• Серебряный призёр летних Олимпийских игр: 1976
• Финалист Кубка обладателей кубков: 1969/70
• Чемпион Польши (2): 1970/71, 1971/72
• Обладатель Кубка Польши (5): 1967/68, 1968/69, 1969/70, 1970/71, 1971/72
• Обладатель Кубка польской лиги: 1977/78
• Бронзовый призёр чемпионата Швейцарии: 1982/83
• Финалист Кубка швейцарской лиги: 1981/82
• Обладатель награды «Золотые Бутсы»: 1973

После окончания карьеры

Завершив игровую карьеру, Горгонь пытался стать тренером, работал с молодёжью и резервным составом «Санкт-Галлена», а впоследствии — в футбольной академии в Госсау.

В настоящее время живёт со своей семьёй в Швейцарии, избегает встреч не только с журналистами, но и с бывшими партнёрами по «Гурнику» и сборной Польши.

Ссылки

• [www.90minut.pl/kariera.php?id=8101 Профиль на сайте 90minut.pl] (польск.)
• [fifa.com/worldfootball/statisticsandrecords/players/player=174569 Статистика на сайте FIFA] (англ.)
• [www.national-football-teams.com/v2/player.php?id=18173 Статистика на сайте National Football Teams] (англ.)
• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/go/jerzy-gorgon-1.html Ежи Горгонь] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)

Отрывок, характеризующий Горгонь, Ежи

Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?