Рожицкий, Ежи

Ежи Рожицкий
Jerzy Różycki
Дата рождения:	24 июля 1909(1909-07-24)
Место рождения:	Ольшана, Полтавская губерния, тогда Российская империя
Дата смерти:	9 января 1942(1942-01-09) (32 года)
Место смерти:	в районе Балеарских островов

Ежи Рожицкий или Ружицкий (польск. Jerzy Różycki, род. 24 июля 1909 в Ольшане, ныне Черниговская область, Украина — погиб 9 января 1942 в районе Балеарских островов) — польский учёный, математик и криптограф, который совместно с Марианом Реевским и Генрихом Зигальским в январе 1933 года разгадал механизм машины «Энигма» — главного шифровального устройства, использовавшегося нацистской Германией.

Биография

Ежи Рожицкий родился на территории нынешней Украины, был четвёртым и самым младшим ребёнком в семье. Отец, Зигмунд Рожицкий, — фармацевт, окончил Санкт-Петербургский университет. Мать — Ванда Рожицкая, девичья фамилия — Бенита. До переезда в Польшу в 1918 году учился в польской школе в Киеве. В 1926 году окончил среднюю школу в Вышкуве, находящейся на реке Буг восточной части Польши. Ежи Рожицкий изучал математику в 1927—1932 в Познаньском университете, получив магистерскую степень 19 февраля 1932 года. Вскоре он получил второю магистерскую степень по географии в том же университете 13 декабря 1937 года. В 1929 году Рожицкий вместе с более двадцатью сокурсниками, будучи ещё студентом и обладая хорошим знанием немецкого языка, посещал специальный курс по криптографии, организованный находившимся поблизости Польским генеральным штабом Бюро шифров со штаб-квартирой в Варшаве. Настоящей целью этого курса являлось выявление талантливых криптографов. Были выбраны 3 студента: Рожицкий, Мариан Реевский и Генрих Зигальский. Рожицкого, как наиболее перспективного из них, отправили на дальнейшее обучение вероятностной математики в Гёттинген.

«Энигма»

Осенью 1930 года Рожицкий и Зигальский начали работать в новом отделении Бюро шифров в Познани. Это отделение находилось под командованием региональной армии в здании, построенном Кайзером Вильгельмом II и считавшимся официальной резиденцией Крон-принца. Позднее к ним присоединился и Реевский. С сентября 1932 года Рожицкий стал полноправным сотрудником военной контрразведки (Бюро шифров № 4) Отдел II Генерального штаба в Варшаве. Коллектив дешифровщиков состоял из его друзей по Познаньскому университету поляков Мариана Реевского и Генриха Зигальского. Их главной задачей было взлом шифра машины «Энигма», который в тот момент считался неуязвимым. Реевский разработал математическую схему дешифрования, обнаруживающую внутреннюю конфигурацию проводки роторов машины, и с помощью которой затем удалось создать копии Энигмы. Благодаря взлому машины в декабре 1932 года были дешифрованы военные переговоры Германского командования. Также это позволило варшавской фирме AVA изготовить более десятка копий машин «Энигма» в 1933 г.. После успешной разгадки машины «Энигма» Рожицкий и Зигальский работали над разработкой методов использования Энигмы как интеллектуального устройства. Совместно с Реевским в 1934—1935 г. они разработали дешифрующее устройство шифрограмм Энигмы — сначала так называемый циклометр, который подготавливал каталог с перечисленными длинами и числом циклов для каждой из 17576 позиций заданной последовательности роторов. Всего было 3 ротора, следовательно — 6 разных последовательностей, и циклометр хранил 105456 записей. Затем — после усовершенствования немцами техники шифрования — так называемую криптологическую бомбу, которая была основным средством для дешифровки сообщений Энигмы во время Второй мировой войны. Её преимуществом была быстрая адаптация к новым методам шифрования. После увеличения числа роторов в декабре 1938 года были изобретены листы Зигальского. Работа Рожицкого же заключалась в часовом методе, позволяющем определить выбор и установку ротора в механизме Энигмы. В 1939 году разработки польских ученых и копия шифровальной машины «Энигма» военного образца были предоставлены делегации французских и британских ученых, которые высоко оценили проделанную работу. Эта встреча состоялась в Бюро шифров в Варшаве. Британцы считали, что польские ученые встретились с большими трудностями дешифровки из-за увеличения числа роторов машины. Но Мариан Реевский позже написал, что у них не было никаких трудностей, они передали свои разработки ввиду ухудшающихся политических отношений между странами-союзниками в борьбе против нацистской Германии.

В сентябре 1939 года после захвата Польши Ежи вместе с другими учеными был эвакуирован в Румынию. Затем их направили во Францию. Ежи Рожицкий погиб в Средиземном море 9 января 1942 года, когда возвращался из Алжира в комбинированный центр перехвата и дешифровки (база «Кадикс»), находящийся во Французском государстве (Виши). Пассажирское судно Lamoricière, пассажиром которого он был, затонуло при неизвестных обстоятельствах у Балеарских островов. Среди 222 жертв катастрофы, кроме Рожицкого, были капитан Ян Гралинский (Jan Graliński) — шеф Советского отдела (Бюро шифров № 3) и радиоконтрразведки — Восток, специалист по советским шифрам Петр Смоленский — криптолог Бюро шифров-3 и французский офицер, сопровождающий трех польских криптологов — капитан Франсуа Ланэ (François Lane).

Семья

В 1938 году, в возрасте 29 лет, Рожицкий женился на Марии Барбаре Майка. Их сын Януш Рожицкий родился 10 мая 1939 года. Закончил Варшавскую Академию изящных искусств. Был членом Польской фехтовальной команды, которая выиграла серебряную медаль на Олимпиаде 1964 года в Токио.

Память

Ежи Рожицкий был награждён многочисленными медалями до и после войны.

• В 2000 г. был посмертно награждён Орденом Возрождения Польши.
• В 2002 г. в Блетчли-парке была открыта мемориальная доска в честь Ежи Ружицкого, Мариана Реевского, Генриха Зигальского.
• Перед Императорским замком в Познани в 2007 в память о дешифровщиках-поляках М. Реевском, Е. Рожицком и Г. Зигальском был сооружён мемориальный обелиск.
• В 2009 г. почта Польши выпустила марку с изображением Е. Рожицкого [www.poczta-polska.pl/znaczki/pl/3_2009.php]

Ссылки

• [archive.is/20121201100714/zhurnal.lib.ru/m/marchenko_a_m/enigma.shtml Марченко А. Код взломан!]
• [www.spybooks.pl/pl/enigma.html Dokumentacja Enigmy — liczne oryginalne komentarze analityczne i wspomnienia niepublikowane Mariana Rejewskiego]
• [www.rp.pl/artykul/2,179389.html Na dnie koło Minorki leży statek z pogromcami Enigmy — Krzysztof Kowalski, Rzeczpospolita, 21-08-2008]
• [polishgreatness.blogspot.com/2011/03/enigma-machine-part-3-science-of.html Polish Greatness (Blog)]
• [info-poland.icm.edu.pl/web/sci_health/math/Rozycki/link.shtml Polish Academic Information Center resources]
• [ru.poland.gov.pl/Мариан,Реевский,Ежи,Ружицкий,и,Генрик,Зыг,2298.html Официальный веб-портал республики Польша]

Отрывок, характеризующий Рожицкий, Ежи

– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.