Гетто в Езерище

Гетто в Езерище
Старый памятник евреям Езерища, убитых нацистами. Установлен в 1964 году.
Тип	открытое
Местонахождение	Езерище Городокского района Витебской области
Период существования	осень 1941 — февраль 1942 года
Число узников	150
Число погибших	150
Председатель юденрата	Энтин
Гетто в Езерище на Викискладе

Гетто в Езери́ще (осень 1941 — февраль 1942) — еврейское гетто, место принудительного переселения евреев посёлка Езерище Городокского района Витебской области и близлежащих населённых пунктов в процессе преследования и уничтожения евреев во время оккупации территории Белоруссии войсками нацистской Германии в период Второй мировой войны.

Оккупация Езерища и создание гетто

Езерище было занято немецкими войсками в 2 часа дня 17 июля 1941 года, и оккупация продлилась 2 года и 5 месяцев — до 19 декабря 1943 года.

В начале осени 1941 года немцы, реализуя гитлеровскую программу уничтожения евреев, согнали евреев в гетто.

Под территорию гетто отвели место возле шоссе напротив железнодорожной станции, где до войны евреи в основном и жили.

Гетто занимало четыре (два) дома. До войны на этом месте была почта, а сейчас — поворот на автостанцию. Дома, в которых было гетто, в годы войны сгорели и не сохранились.

Старостой гетто принудили стать Энтина. За отказ угрожали убить не только его, но и жену, к тому же многие просили: «Лучше ты, чем кто-нибудь другой».

Условия в гетто

Гетто в Езерище оккупанты не обносили забором или колючей проволокой, но выставили охрану. В гетто находилось 150 человек.

У евреев отобрали все хоть сколько-нибудь ценные вещи, а лучшее присвоили жены полицаев.

Люди умирали от голода, холода и болезней.

Среди узников оказались не только местные евреи, но и беженцы из Польши. Их положение было намного хуже, потому что местные могли надеяться на хоть какую-то помощь от знакомых.

Людей изнуряли принудительными грязными и тяжелыми работами — уборкой улиц и разгрузкой железнодорожных вагонов. Немцы и полицаи издевались над евреями — впрягали в телеги вместо лошадей и постоянно избивали.

Убегать обречённым людям было некуда — холода в тот год наступили рано, в лесу со стариками и детьми без еды и тёплой одежды ждала быстрая смерть.

Уничтожение гетто

В декабре 1941 года немцы провели «акцию» (таким эвфемизмом гитлеровцы называли организованные ими массовые убийства) — расстреляв стариков, женщин и детей.

В феврале 1942 года гетто в Езерище было полностью уничтожено. Евреев — 150 человек — под конвоем пригнали к заранее подготовленному рву северо-западнее местечка, заставили раздеться и расстреляли. Раненых, пытавшихся вылезли из могилы, немцы били по рукам и сталкивали обратно. Закапывать убитых заставили местных мужчин.

Мазо Фрида Львовна, жена довоенного главврача больницы, и сама детский врач, шла на расстрел, неся на руках своего маленького ребёнка, и просила: «Люди добрые, помогите. Я помогала вам всегда». Никто не помог — так с ребёнком на руках её и убили.

Староста гетто Энтин и его жена перед смертью обнялись так крепко, что палачи не смогли их разнять — так и застрелили, так они и упали в яму.

Одежду и обувь убитых немцы и «бобики» (так в народе презрительно называли полицаев) затем продавали или дарили своим людям.

Палачи и организаторы убийств

Непосредственными организаторами массовых убийств были признаны комендант Езерищенского гарнизона обер-лейтенант Пои, комендант хозяйственной комендатуры обер-лейтенант Штэйнэр, комендант Гуркинской жандармерии капитан Вольф, комендант начальник укрепрайона капитан Вальде, начальник разведывательной группы лейтенант Стэфан.

В Езерище находилось много коллаборационистов — и местных, и пришлых. Один из них — Павлюченко, лично убивавший гражданское население, был опознан и судим в начале 1960-х годов.

Память

В конце 1950-х годов место убийства оказалось в районе мелиоративных работ, и экскаватором были подняты кости расстрелянных евреев. Расстрел происходил зимой в сильные морозы, и эти заболоченные места были тогда замерзшими и доступными. Останки жертв Катастрофы собрали и без огласки снова закопали.

Первый памятник убитым евреям Езерища был установлен в 1964 году, на самой границе Беларуси, в километре от российской территории, на обочине трассы Витебск — Невель, с надписью: «Мирным советским гражданам — жертвам фашизма. 1941—1945» — не упоминая ни евреев, ни даты их гибели.

Новый памятник жертвам геноцида евреев в Езерище поставлен в 2007 году Яной и Михаилом Энтиными — детьми расстрелянных родителей, и во многом благодаря хлопотам Марка Кривичкина и фонда Лазарусов. На камне надпись на белорусском, английском и иврите: «Жертвам фашизма. Тут осенью 1941 года были зверски уничтожены 150 евреев Езерище» (надпись ошибочная — убийство произошло в январе 1942 года).

Оба памятника не стоят на самом месте захоронения — старый памятник установлен на произвольном месте, а новый памятник ставили, чтобы его было хорошо видно.

Учительница местной школы Никифорова Лариса Ивановна вместе с учениками по крупицам собрала и записала воспоминания местных жителей, ставших зимой 1942 года очевидцами трагедии.

Источники

• Н. А. Бурунова, Г. К. Кiсялёў i iнш. (рэдкал.); С. I. Садоўская. (уклад.). «Памяць. Гарадоцкi раён». Гісторыка-дакументальная хроніка гарадоў і раѐнаў Беларусі.. — Мн.: "Беларусь", 2004. — 894 с. — ISBN 985-01-0546-1.  (белор.)
• Л. Смиловицкий. [www.souz.co.il/clubs/read.html?article=2236&Club_ID=1 Гетто Белоруссии — примеры геноцида] (из книги «Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944 гг.»)

Дополнительная литература

• Смиловицкий Л. Л. [drive.google.com/file/d/0B6aCed1Z3JywSFpZRkJXaHp0YXc/view?usp=sharing Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944]. — Тель-Авив: Библиотека Матвея Черного, 2000. — 432 с. — ISBN 965-7094-24-0.
• Ицхак Арад. Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941—1944). Сборник документов и материалов, Иерусалим, издательство Яд ва-Шем, 1991, ISBN 9653080105
• Черноглазова Р. А., Хеер Х. Трагедия евреев Белоруссии в 1941— 1944 гг.: сборник материалов и документов. — Изд. 2-е, испр. и доп.. — Мн.: Э. С. Гальперин, 1997. — 398 с. — 1000 экз. — ISBN 985627902X.

См. также

• Холокост в Городокском районе

Отрывок, характеризующий Гетто в Езерище

– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре: