Лобанова-Ростовская, Екатерина Александровна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Екатерина Александровна Лобанова-Ростовская
Художник И.П.Аргунов, 1754
Имя при рождении:

княжна Куракина

Дата рождения:

16 (3) сентября 1735(1735-09-03)

Дата смерти:

20 (7) ноября 1802(1802-11-07) (67 лет)

Отец:

Александр Борисович Куракин (1697-1749)

Мать:

Александра Ивановна Панина (1711-1786)

Супруг:

с 1752 года Иван Иванович Лобанов-Ростовский
(1731-1791)

Дети:

5 сыновей и 2 дочери

Княгиня Екатерина Александровна Лобанова-Ростовская, урождённая Куракина (3 сентября 1735 — 7 ноября 1802) — племянница графов Никиты и Петра Паниных, сестра статс-дамы Н. А. Репниной; родная тётка князей Александра и Алексея Куракиных. Троюродная сестра императора Петра II.





Биография

Екатерина Александровна, четвёртая из семи дочерей князя Александра Борисовича Куракина, обер-шталмейстера и конференц-министра и жены его, Александры Ивановны, рождённой Паниной. Получила превосходное воспитание и образование. Мать её очень любила вести светский образ жизни, поэтому всех дочерей своих рано начала вывозить. Совсем юной Екатерина была представлена ко двору, где сразу завоевала звание одной из первых красавиц.

Замужество

В семнадцать лет от роду Екатерина вышла замуж за князя Ивана Ивановича Лобанова-Ростовского, ротмистра Конной гвардии. Свадьба состоялась в мае 1752 года при дворе с большим великолепием.

О своём знакомстве с княжной Куракиной по этому случаю, Екатерина II рассказала в своих записках:[1]:

У меня сильно болело горло, что продолжалось более трех недель, при сильном жаре, во время которого Императрица прислала мне княжну Куракину, выходившую замуж за князя Лобанова. Я должна была её причесывать; её усадили для этого в придворном платье и в больших фижмах на мою постель; я старалась, как могла; но Чоглокова, видя, что мне не удается убрать ей голову, велела ей сойти с моей постели и докончила её прическу. Я не видала этой дамы с тех пор.

Жизнь в Москве

Скоро после свадьбы Екатерина Александровна, по причине своего слабого и болезненного здоровья, удалилась от двора. Она почти безвыездно проживала или в Москве в родительском доме[2], служившем главной квартирой для многочисленной куракинской семьи, или в своём имении в Волоколамском уезде.

Семья Лобановых быстро росла, почти каждый год рождались дети, а материальное их положение оставляло желать лучшего. Служба в дорогом полку и крайняя непрактичность в делах князя Ивана Ивановича очень расстроили его состояние, бесконечные процессы по поводу наследства княгини Барятинской, на которое он претендовал, решались не в его пользу, и положение супругов Лобановых подчас становилось критическим, что весьма озабочивало княгиню Екатерину Александровну и всю её родню.

Сыновья её воспитывались бабушкою, вместе с князьями Александром и Алексеем Борисовичами Куракиными, и лишь впоследствии, с получением наследства после тетки Кантемировой [3], дела Лобановых немного поправились.

В личной жизни Екатерины Александровны всё тоже было непросто. В обществе ходили слухи, что её муж не был способен иметь детей, но благодаря одному из его интендантов, некому калмыку-выкресту, на свет появились все дети княгини Лобановой[4]. Честь княгини была оправдана уже в XXI веке, когда её потомок Никита Дмитриевич прошёл ДНК-тестирование, подтвердившее его происхождение по прямой мужской линии от Владимира Мономаха.

По словам Бантыша-Каменского, княгиня Екатерина Александровна [5]:

…Не знала гордости, была ласкова, вежлива, любезна со всеми, благотворительна, получила отличное воспитание и имела веселый нрав, не изменившийся даже в маститой старости; кротость и доброта души изображались на лице её. Окруженная сыновьями, внуками, родными, она напоминала собой времена патриархальные, когда старость была почтенна на земле. Графы Панины, князь Репнины, князья Куракины, Голицыны, Долгорукие и Волконские, Бутурлины, Салтыковы, Тутолмины, Нелединские беспрестанно посещали её по связям родства и из уважения к её добродетелям и примерной жизни.

Последние годы Екатерины Александровны были омрачены потерями. Сначала ранней смертью младшей дочери Прасковьи, в 1791 году кончиной мужа. Княгиня Екатерина Александровна Лобанова-Ростовская скончалась 7 ноября 1802 года и была погребена, рядом с мужем, в Знаменской церкви Новоспасского монастыря, в Москве .

Дети

От Екатерины Александровны ведут происхождение все Лобановы-Ростовские последующего времени. Супруги имели пять сыновей и двух дочерей:

Напишите отзыв о статье "Лобанова-Ростовская, Екатерина Александровна"

Примечания

  1. [fershal.narod.ru/Memories/Texts/Ekaterina/Ekaterina.htm Мемуары Екатерины II]
  2. Мясницкая ул, д. 26 — здание бывшего почтамта (сейчас Европейско-Азиатская биржа)
  3. Тётка князя И. И. Лобанова-Ростовского княжна Аграфена Яковлевна Лобанова-Ростовская (1708—1772) вышла в 1734 году замуж за князя Матвея Дмитриевича Кантемира (1704—1771), дед которого, молдавский господарь Константин Федорович Кантемир (1627—1693) был вторым браком женат на своей родственнице, боярской дочери Анне Федоровне Бантыш (?—1667).
  4. Записки князя Петра Долгорукова. — СПб, 2007.- 604 с.
  5. Русские портреты 18-19 столетий. Т.4.Вып.3. № 61

Ссылки

  • [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=78236 Биография Е. А. Лобановой-Ростовской]
  • [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/72682/%D0%9B%D0%BE%D0%B1%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B0 Е. А. Лобанова-Ростовская]

Отрывок, характеризующий Лобанова-Ростовская, Екатерина Александровна

Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.


Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево, и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вправо, то влево; но везде были солдаты, с одинаково озабоченными лицами, занятыми каким то невидным, но, очевидно, важным делом. Все с одинаково недовольно вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
– Чего ездит посерёд батальона! – крикнул на него один. Другой толконул прикладом его лошадь, и Пьер, прижавшись к луке и едва удерживая шарахнувшуюся лошадь, выскакал вперед солдат, где было просторнее.
Впереди его был мост, а у моста, стреляя, стояли другие солдаты. Пьер подъехал к ним. Сам того не зная, Пьер заехал к мосту через Колочу, который был между Горками и Бородиным и который в первом действии сражения (заняв Бородино) атаковали французы. Пьер видел, что впереди его был мост и что с обеих сторон моста и на лугу, в тех рядах лежащего сена, которые он заметил вчера, в дыму что то делали солдаты; но, несмотря на неумолкающую стрельбу, происходившую в этом месте, он никак не думал, что тут то и было поле сражения. Он не слыхал звуков пуль, визжавших со всех сторон, и снарядов, перелетавших через него, не видал неприятеля, бывшего на той стороне реки, и долго не видал убитых и раненых, хотя многие падали недалеко от него. С улыбкой, не сходившей с его лица, он оглядывался вокруг себя.
– Что ездит этот перед линией? – опять крикнул на него кто то.
– Влево, вправо возьми, – кричали ему. Пьер взял вправо и неожиданно съехался с знакомым ему адъютантом генерала Раевского. Адъютант этот сердито взглянул на Пьера, очевидно, сбираясь тоже крикнуть на него, но, узнав его, кивнул ему головой.
– Вы как тут? – проговорил он и поскакал дальше.
Пьер, чувствуя себя не на своем месте и без дела, боясь опять помешать кому нибудь, поскакал за адъютантом.
– Это здесь, что же? Можно мне с вами? – спрашивал он.
– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.