Сушкова, Екатерина Александровна

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Хвостова и Сушкова

Екатерина Александровна Сушкова
Неизвестный художник. Миниатюра, 1837 год
Род деятельности:	Мемуаристка. Прозвище: Miss Black-Eyes (Мисс Чёрные-Глаза)
Дата рождения:	18 марта 1812(1812-03-18)
Место рождения:	Симбирск
Дата смерти:	10 октября 1868(1868-10-10) (56 лет)
Место смерти:	Санкт-Петербург
Отец:	Александр Васильевич Сушков (1790—1831)
Мать:	Анастасия Павловна Долгорукова (1791? —1828)
Супруг:	с 1838 года Александр Васильевич Хвостов (1809-1861)
Дети:	2 дочери

Екатери́на Алекса́ндровна Сушко́ва (в замужестве Хвостова; 1812 — 1868) — русская мемуаристка из рода Сушковых. Двоюродная сестра поэтессы Е. П. Ростопчиной и писательницы Елены Ган. В 1838 г. вышла замуж за дипломата А. В. Хвостова. Посмертно в 1870 г. были опубликованы её записки, содержащие ценные сведения о Лермонтове.

Биография

Екатерина Александровна родилась 18 марта 1812 года в Симбирске. С младенчества была разлучена с родителями и до трёх лет воспитывалась в доме деда Василия Михайловича Сушкова (1747—1819), бывшего симбирского губернатора. После, до шести лет, проживала с родителями в Пензе, а потом в Москве. Семейная жизнь родителей, Александра Васильевича Сушкова и Анастасии Павловны (1789—1828), урождённой княжны Долгоруковой, не сложилась. По воспоминаниям А. М. Фадеева отец Екатерины:

… Был страшный игрок и вообще бесшабашного характера. Всю жизнь свою он проводил в скандалах, буйствах и азартной игре. Когда ему в картах везло, он делал себе ванны из шампанского и выкидывал деньги горстями из окна на улицу, а когда не шло - он ставил на карту не только последнюю копейку, но до последнего носового платка своей жены. Нередко его привозили домой всего в крови, после какого-нибудь скандала или дуэли. Понятно, что жизнь молодой женщины при таких условиях была невыносима и содействовала развитию аневризма, который доконал её.

В 1820 году родители Екатерины разъехались. Отец, посчитав, что жена больная сердцем не может воспитывать детей, силой забрал их себе и отдал Екатерину и её младшую сестру Елизавету (1815—1883) на воспитание своей сестре.

В богатом доме своей тетки Марии Васильевны Беклешовой (1792—1863) Екатерина жила до замужества. В 1829 году Екатерину стали вывозить в свет, где она имела успех и поклонников. Многие считали Екатерину суетной и слишком светско-пустой девушкой, возможно это мнение составилось вследствие того, что её тетка Беклешова очень любила свет и держала свой дом открытым. У них была вечная сутолка, обеды и балы. Сама Екатерина признавалась:

… Что не по влечению ведёт такую суетную жизнь, а из угождения тетке. Мне необходимо бывать много в свете для того, чтобы сделать блестящую партию.

Знакомство с Лермонтовым

Близкая подруга А. М. Верещагиной. В доме Верещагиных весной 1830 г. Екатерина Александровна познакомилась с Лермонтовым. В своих «Записках» Сушкова вспоминала:

У Сашеньки встречала я в это время… неуклюжего, косолапого мальчика лет шестнадцати или семнадцати с красными, но умными, выразительными глазами, со вздёрнутым носом и язвительно-насмешливой улыбкой. Он учился в университетском пансионе, но учёные его занятия не мешали ему быть почти каждый вечер нашим кавалером на гулянье и на вечерах.

Восемнадцатилетняя столичная барышня, у которой были по словам В. П. Желиховской,

«стройный стан, красивая, выразительная физиономия, черные глаза, сводившие многих с ума, великолепные, как смоль волосы, в буквальном смысле доходившие до пят, бойкость, находчивость и природная острота ума»,

произвела сильное впечатление на юного поэта. Летом 1830 года в подмосковном имении Столыпиных Середникове, где гостили Лермонтов и Верещагина и куда часто приезжала из соседнего Большакова Сушкова, достигает своего апогея влюбленность Лермонтова в Miss Black-Eyes. Осенью 1830 г. они расстались до конца 1834 г., когда вновь встретились в Петербурге. К этому времени в жизни обоих произошли большие изменения. Лермонтов стал офицером лейб-гвардии Гусарского полка, за Сушковой прочно установилась репутация кокетки. Она собиралась выйти замуж за Алексея Лопухина, друга Лермонтова. Родные Алексея были против этого брака. О намерениях Лопухина Лермонтов знал из писем Верещагиной, которая, считаясь подругой Екатерины, однако разделяла мнение своей родни на её счёт. Видимо, Верещагина и «благословила» Лермонтова на спасение «чрезвычайно молодого» Алексея от «слишком ранней женитьбы». От былой влюбленности Лермонтова к тому времени не осталось и следа. В письме к Марии Лопухиной, говоря о склонности её брата к Екатерине, он дает Сушковой резкую характеристику:

«Эта женщина — летучая мышь, крылья которой цепляются за все, что они встречают! — было время, когда она мне нравилась, теперь она почти принуждает меня ухаживать за нею… но, я не знаю, есть что-то такое в её манерах, в её голосе, что-то жесткое, неровное, сломанное, что отталкивает…».

Изобразив влюбленность в Екатерину Александровну, Лермонтов повел с нею расчётливую игру. Не понимая этого, Сушкова, по её словам, действительно в него влюбилась. Позднее, объясняя свой отказ от «верного счастья» с Лопухиным, она писала:

«Но я безрассудная была в чаду, в угаре от его [Лермонтова] рукопожатий, нежных слов и страстных взглядов… как было не вскружиться моей бедной голове!»

Когда Лопухин вернулся в Москву, Лермонтов в письме к Верещагиной (весной 1835 г.) рассказал о ходе своей интрижки с Сушковой, заключив повествование так:

«Теперь я не пишу романов — я их делаю. — Итак вы видите, что я хорошо отомстил за слезы, которые кокетство mlle S. заставило меня пролить 5 лет назад; о! Но мы все-таки ещё не рассчитались: она заставила страдать сердце ребёнка, а я только помучил самолюбие старой кокетки».

Эта интрига нашла отражение в незаконченной повести «Княгиня Лиговская», где Сушкова стала прототипом Елизаветы Николаевны Негуровой.

Сушкова как адресат любовной лирики Лермонтова

В 1830 г. Лермонтов посвящает Екатерине Александровне 11 стихотворений, составивших «сушковский цикл» его любовной лирики. Правда, Сушкова, принимая стихи влюбленного в неё поэта, не скрывала своего насмешливого отношения к его любви.

Сушковский цикл:

• К Сушковой
• Нищий
• «Зови надежду сновиденьем…»

Замужество

Через три года после разрыва с Лермонтовым, в 1838 году Екатерина Александровна вышла замуж за давнего своего поклонника А. В. Хвостова, с которым познакомилась ещё в 1829 году, человека совсем не богатого и не особенно чиновного. Короткое время, когда её муж занимал пост директора дипломатической канцелярии в Тифлисе, Екатерина жила на Кавказе. С начала 1840-х гг. Хвостовы жили за границей — в Венеции, Турине, Марселе и Генуе; Крымская кампания задержала их в России. В 1861 году умер муж Екатерины Александровны, в разгар крестьянской реформы она возвратилась на родину и поселилась уже навсегда в Петербурге; в обычную колею жизни стареющей светской женщины вторгаются заботы о семье, о воспитании двух подрастающих дочерей, Анастасии и Александры. Как свидетельствуют воспоминания М. И. Семевского, близко знавшего Екатерину Александровну в 1860-х годах:

… Она хорошо была известна как женщина с большим природным умом, не лишенным хотя и светского, но довольно солидного образования, и искренно оказывавшая сочувствие к деятельности наших лучших писателей и музыкантов. В её гостиной в течение последних лет всегда можно было встретить некоторых из наиболее заметных деятелей в области как отечественной словесности, так в особенности музыки. Приветливость Екатерины Александровны, уменье говорить, заметная острота ума делали её беседу довольно интересной.

Скончалась Е. А. Сушкова-Хвостова 10 октября 1868 года в Петербурге после непродолжительной болезни.

Литература

• Т. Н. Кольян, «В честь девы, милой сердцу и прекрасной…», 2005 г., ОАО "Типография «Новости», тираж 7000
• Екатерина Сушкова. [www.zakharov.ru/component/option,com_books/task,book_details/id,149/Itemid,99999999/ Записки]. — М.: «Захаров», 2004. — 304 с. — ISBN 5-8159-0401-5.
• [books.google.ru/books?id=0vVDAAAAYAAJ&pg=PR1 Записки Екатерины Александровны Хвостовой, рождённой Сушковой]. — 2-е изд. — СПб., 1870.

Отрывок, характеризующий Сушкова, Екатерина Александровна

– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.