Княжецкая, Екатерина Андреевна

Екатерина Андреевна Княжецкая
Место рождения:	Россиены, Ковенская губерния
Место смерти:	Ленинград, РСФСР
Научная сфера:	библиография, история картографии
Известна как:	исследовательница русских географических открытий эпохи Петра I

Екатерина Андреевна Княжецкая (урожд. Баумгарт; 1900, Россиены Ковенской губернии — февраль 1986, Ленинград) — советский историк науки, библиограф. Действительный член Всесоюзного географического общества (с 1954).

Внучка выдающегося русского военного теоретика, генерала от артиллерии Николая Андреевича Баумгарта (1814—1893).

Биография

Екатерина Андреевна Княжецкая (урожд. Баумгарт) родилась в 1900 году, в местечке Россиены Ковенской губернии (ныне город Расейняй, Литва). Жила в Санкт-Петербурге (Петрограде). Её отец, Андрей Николаевич Баумгарт (1861—1921), служил делопроизводителем в Крестьянском банке.

После февральской и октябрьской революций 1917 года, и особенно с началом Гражданской войны жизнь в Петрограде была связана с большими лишениями. В 1918 Княжецкая окончила гимназию и поступила на историко-литературное отделение Педагогического института, однако вскоре вынуждена была оставить занятия. После смерти дяди Михаила Николаевича Баумгарта (1865—1918) ей одной пришлось содержать больного отца, мать и младшую сестру. С 1918 работала статистиком в карточном бюро Продовольственного управления в Петрограде. В 1921 году, после замужества и рождения сына Сергея, а также последовавшей в тот же год смерти отца оставила работу.

Её муж, Михаил Николаевич Княжецкий (1880—1932), с детства увлекался чтением и книжным делом, имел собственное собрание книг, рукописей, документов, гравюр, которые он сумел сохранить за время своих многочисленных переездов, войн и социальных потрясений, потеряв всё остальное имущество. В 1925—1930 он работал в Публичной библиотеке. Умер после длительной болезни острой формой туберкулёза.

В 1928 Княжецкая поступила на Высшие курсы библиотековедения при Государственной Публичной библиотеке. После окончания Курсов в 1930 назначена заведующей библиотекой Финансовой академии, но в том же году перешла на работу старшим библиотекарем в Ленинградский машиностроительный институт. В 1931 поступила по совместительству заведующей библиотекой Ленинградского гидротехнического института. После того, как в 1934 Машиностроительный и Гидротехнический институты влились в Ленинградский индустриальный институт, Княжецкая стала работать там заведующей библиотекой гидротехнического факультета (по 1936).

В сентябре 1934 Княжецкая устроилась по совместительству в Библиотеку Академии наук СССР (БАН) — заведующей библиотекой Физико-технического института, где проработала до августа 1943. На этой должности Княжецкая проявила прекрасные организаторские и административные способности, настойчивость в достижении поставленной цели, что было отмечено в её характеристике, подписанной академиком А. Ф. Иоффе.

После начала Великой Отечественной войны, во время последовавшей затем блокады Ленинграда, Княжецкая оставалась в осаждённом городе. Со 2 сентября 1943 она перешла на работу главным библиотекарем во II филиал Публичной библиотеки, где начала участвовать в создании коллекции «Ленинград в Великой Отечественной войне». Весной 1944 получил тяжёлое ранение её сын Сергей, воевавший на фронте, и в апреле 1944 руководство библиотеки предоставило ей командировку в Кинешму, где он находился на излечении в эвакогоспитале. В августе 1944 ей с большим трудом удалось привезти сына, ставшего инвалидом, в Ленинград. В октябре 1944 вернулась на работу главным библиотекарем в БАН, заведующей библиотекой Физико-технического института и уволилась из Публичной библиотеки 7 декабря 1944.

С 1936 по 1941 и с 1945 по 1951 в «Журнале технической физики» ежемесячно печаталась под редакцией Княжецкой библиография новейшей русской и иностранной специальной литературы. В 1951 она перешла на работу старшим редактором в Научно-библиографический отдел БАН. Здесь занималась организацией комплектования и обработкой книг для библиотек по трассе строительства Туркменского канала. В дальнейшем, после сворачивания хозяйственной системы ГУЛАГа, это строительство было прекращено.

В процессе этой многоплановой работы Княжецкая заинтересовалась географической литературой и подготовила уникальный библиографический указатель «Западный Узбой» (опубликован в 1956). При работе над указателем она сделала несколько важных открытий, получивших признание со стороны профессиональных учёных-географов.

В октябре 1954 года Княжецкая была избрана действительным членом Всесоюзного географического общества. Она всегда была непременным участником совещаний и конференций, организуемых обществом, являлась автором многочисленных историко-географических статей в «Известиях ВГО». Главной темой её исследовательских интересов стали русские географические открытия XVIII века, в основном Петровской эпохи, картография этого периода.

Одновременно с активной научной деятельностью в Географическом обществе Княжецкая работала по своему основному профилю в различных библиотеках сети БАН. В 1956 она перешла на работу в библиотеку Ленинградского Дома учёных, в 1963 — в библиотеку Института физиологии имени И. П. Павлова. Там она проработала старшим редактором до ухода на пенсию в марте 1967.

Умерла в Ленинграде в феврале 1986 года. Похоронена на Никольском кладбище Александро-Невской лавры, в семейной ограде Баумгартов и Княжецких. Над могилами установлен гранитный крест на постаменте.

Научные публикации

• Шафрановский К. И., Княжецкая Е. А. Карты Каспийского и Аральского морей, составленные в результате экспедиции Александра Бековича-Черкасского 1715 г. // Известия ВГО. 1952. № 6.
• Шафрановский К. И., Княжецкая Е. А. О картах залива Кара-Бугаз-Гол первой половины XVIII столетия // Известия АН СССР. Серия географическая. 1955. № 4.
• Княжецкая Е. А. Литература о Западном Узбое, 1714—1950: Библиогр. указатель / Под ред. К. И. Шафрановского; Акад. наук Туркм. ССР. Б-ка Акад. наук СССР. — Ашхабад: Изд-во Акад. наук Туркм. ССР, 1956. — 136 с. — 1 000 экз.
• О причинах избрания Петра I членом Парижской Академии наук // Известия ВГО. 1960. № 2.
• Княжецкая Е. А. Судьба одной карты (о географе А. Бековиче-Черкасском) / Е. А. Княжецкая; предисл. Б. А. Федоровича. — М.: Мысль, 1964. — 120 с. — (Географическая серия). (обл.)
• Первые русские съемки Западной Сибири // Известия ВГО. 1966. № 4.
• Чертеж пути казака Федора Скибина из Тобольска в казачью орду, 1697 // Известия ВГО. 1969. № 2.
• Когда был основан Усть-Каменогорск // Известия ВГО. 1969. № 1.
• Новое о карте Каспийского моря К. П. Вердена и Ф. И. Соймонова // Известия ВГО. 1970. № 3.
• Начало русско-французских научных связей // [annuaire-fr.narod.ru/fe1972-oglav.html Французский ежегодник. 1972]. — М.: Наука, 1974. — 352 с.
• Княжецкая Е. А. Пётр I — организатор исследований Каспийского моря // Вопросы географии Петровского времени: Сборник статей / Под ред. М. И. Белова; Географическое общество СССР. — Л.: Гидрометеоиздат, 1975. — 80 с.

Литература

• Бородаев В. Б. [sibistorik.narod.ru/project/conf2010/004-borodaev.htm Российские военные экспедиции к истокам Иртыша в 1715–1720 гг. и создание карты Верхнего Прииртышья] // Социально-экономические и этнокультурные процессы в Верхнем Прииртышье в XVII-XX веках: Сборник материалов международной научной конференции. — Новосибирск: Параллель, 2011. — С. 12-17.

Ссылки

• [www.nlr.ru/nlr_history/persons/info.php?id=980 Сотрудники РНБ — деятели науки и культуры : Княжецкая Екатерина Андреевна]
• [lavraspb.ru/ru/nekropol/view/category/letter/К/catid/3?start=160 Александро-Невская Лавра — Некрополь : Княжецкая Екатерина Андреевна]

Отрывок, характеризующий Княжецкая, Екатерина Андреевна

Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.