Верулашвили, Екатерина Варламовна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Екатерина Верулашвили
ვერულაშვილი ეკატერინე

В фильме «Волшебная лампа Аладдина», 1966 год
Имя при рождении:

Екатерина Варламовна Верулашвили

Дата рождения:

27 июля 1917(1917-07-27)

Дата смерти:

29 сентября 1973(1973-09-29) (56 лет)

Гражданство:

СССР

Профессия:

актриса

Екатерина Варламовна Верулашвили (груз. ვერულაშვილი ეკატერინე; 19171973) — советская актриса театра и кино, Заслуженная артистка Грузинской ССР (1966)[1].





Биография

Екатерина Верулашвили в 1940 году окончила театральный институт в Тбилисси и была принята в труппу Кутаисского драматического театра. Проработав там до 1942 года Екатерина ушла добровольцем на фронт, во время Великой Отечественной войны служила в РККА, в зенитных частях.

В 1943 году вернулась к мирной жизни и играла на сцене театров в городах Хашури (Рабочий драматический театр Хашури), Гори (Горийский драматический театр им. Г. Эристави), Телави (Драматический театр Телави). В 1956 году Екатерина Варламовна стала актрисой театра имени Котэ Марджанишвили в Тбилиси.

Признание и награды

  • 1966 — Заслуженный артист Грузинской ССР[1]

Творчество

Фильмография

Напишите отзыв о статье "Верулашвили, Екатерина Варламовна"

Примечания

  1. 1 2 [www.kino-teatr.ru/kino/acter/w/sov/14359/bio/ Екатерина Верулашвили] на сайте kino-teatr.ru

Ссылки


Отрывок, характеризующий Верулашвили, Екатерина Варламовна

Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.